Фиона Макинтош - Хранитель лаванды
— Прошу прощения?
Гестаповец. Улыбаясь, он протиснулся мимо девушки и вышел из поезда в сопровождении одного подчиненного.
— Позвольте взглянуть на ваши документы, mademoiselle. И ваши тоже, monsieur, будьте добры.
Сохраняй спокойствие !
— Что-то случилось? — спросила Лизетта по-немецки и с радостью отметила, что голос звучит ровно.
Гестаповец бросил на нее взгляд, явно дающий понять: он весьма впечатлен, — и небрежно фыркнул.
— Рутинная проверка, хотя у нас есть основания полагать, будто некто, подходящий под ваше описание, monsieur ?..
— Равенсбург, — договорил Люк.
— Равенсбург? — Услышав немецкое имя, офицер удивленно улыбнулся. — Так вот, как я уже сказал, некий мужчина, похожий на вас, связан с преступниками, называющими себя «маки».
Люк хмыкнул.
— Сомневаюсь, что с таким именем я бы мог подобраться к партизанам ближе, чем на расстояние выстрела, герр?..
— Секретарь криминальной полиции фон Шлейгель.
— Да и не хотел бы я подходить к ним ближе, чем на ружейный выстрел, — продолжил Люк на безупречном немецком. — Если бы мне разрешили, я бы сражался за свою родину!
Лизетта заметила, как прямо и ровно он стоит. Великолепный актер! Нельзя его подвести, никак нельзя. Девушка вдруг осознала, что связана с этим человеком гораздо большим, чем думала.
Медленно набрав в грудь воздуха, она вспомнила все, чему ее учили.
17
Документы Люка были подлинным шедевром подделки, но за бумаги Лизетты он волновался. Выдержат ли тщательную проверку?
— Вы немец? А живете во Франции?
Гестаповец обращался по-французски. Люк не сомневался — выделывается.
— Да, — ответил молодой человек, помня, что должен говорит так, словно ему до смерти надоело объясняться. — Я из Со.
— О, дивное место! Горы, снега, олени, сплетающиеся рогами на подернутых инеем полях… Весьма живописно. И куда направляетесь?
— Никуда. Я приехал в Кавайон встретиться с моей приятельницей, мадемуазель Форестье, и проводить ее в Париж. Она навещала Прованс.
— В Париж, mademoiselle ? — повторил офицер. — О, вижу, у вас в роду тоже были немцы. Любопытно.
— Да, — отозвалась девушка по-немецки. — Но я знаю, на севере будет холоднее. Жаль, не могу остаться тут еще хоть немного.
Он невыразительно улыбнулся.
— Вы состоите друг с другом в романтических отношениях?
Люк не дал Лизетте ответить.
— Надеемся обручиться. Сами знаете, как оно, война и все такое…
— Знаю, герр Равенсбург. Так вы живете в Париже, фройлен Ферстнер?
Личико девушки просияло.
— С завтрашнего дня. Я переезжаю в столицу.
— Работать?
Тщательно приглядевшись к гестаповцу, Люк понял: с ним надо соблюдать предельную осторожность. Около сорока с небольшим, с моноклем в правом глазу, невысокий, щуплый, до неприятного аккуратный — в манере, какой гордились гестаповцы. Когда офицер покачивался на пятках, его сапоги скрипели. Черные кожаные перчатки глянцевито поблескивали. Секретарь криминальной полиции. Невысокое звание. Отчего ему не отдают должное? Проглядели? Или у него есть враги? Как бы там ни было, он так и пылает рвением — просто на лбу написано.
Однако сейчас важнее всего был огонек у него в глазах. Хитрый огонек. Фон Шлейгель играл с ними. Лизетта отвечала на вопросы гестаповца без запинки и колебаний, спокойным голосом, даже слегка кокетничала. Люк начал понимать, отчего эту девушку выбрали для такого задания. Отрешаясь от своего прохладного, чуточку колючего «я», она становилась уверенной в себе и яркой во всех отношениях молодой женщиной.
Начальник станции дал сигнал к отправлению. Проводники по всей платформе стали захлопывать двери.
Фон Шлейгель словно бы услышал невысказанный вопрос.
— Простите, мадемуазель Форестье. Вы свободны. — Он коротко кивнул. — Еще раз прошу прощения — обыкновенная проверка. А вот вас, месье Равенсбург, прошу проследовать с нами. У меня есть к вам несколько вопросов.
— Лукас? — встрепенулась Лизетта.
— Не волнуйтесь, — улыбнулся фон Шлейгель. — Простая формальность, mademoiselle. Bon voyage .
Раздался пронзительный свисток. Проводник начал закрывать дверь купе Лизетты. Повернувшись к девушке, Люк нежно взял ее за руки и расцеловал в обе щеки.
— Передавай привет Вальтеру — и удачи на новом месте! — Он крепко стиснул ей руки. — Почаще думай обо мне. — Он коснулся лаванды под рубашкой. — Ну, счастливо!
Девушка была явно встревожена. Только без глупостей, Лизетта! Пожалуйста! Люк отступил на шаг, ближе к фон Шлейгелю и помахал девушке на прощание. Она на поезде! Еще один свисток — и она уедет, начнет путь на север. Его задание будет выполнено. Нанесен очередной удар французских патриотов по фашистскому режиму.
— Постойте! — вдруг воскликнула Лизетта.
Люк глазам своим не верил. Она открыла дверь и выбросила на перрон свой саквояжик. Раздался третий гудок.
— Что ты надумала, дорогая? — Люк едва не заорал.
— Мадемуазель Форестье? Что случилось? — удивился фон Шлейгель.
— Я не могу оставить нареченного в такой ситуации! Да какая невеста бросит жениха перед допросом в полиции? — Девушка тихонько вздохнула. — Ничего, завтра тоже есть поезд. Если мы в состоянии вам помочь, то непременно выполним наш долг, как подобает честным немцам.
Люк так и кипел. Сердце билось в груди, как бешеное. Да что она вытворяет? Думает, что спасает его? От злости он не мог даже смотреть в ее сторону.
— Что ж, весьма похвально с вашей стороны. Уверен, мы не задержим вас надолго. — Фон Шлейгель обвел рукой платформу. — В наши дни никакие предосторожности не могут быть чрезмерны. Не сомневаюсь, вы нас поймете. Мы проверяем все поезда, что идут с юга.
— Почему? — поинтересовался Люк, стряхивая руку Лизетты, попытавшейся взять его за локоть.
— Новые приказы. В Горде сегодня случилось неприятное происшествие. Необходимо проявлять бдительность.
— Вы о казни? — спросил Люк.
— Вы в курсе?
— Слышали в каком-то кафе, — пояснила Лизетта.
— Преступники должны быть наказаны. Следовало преподать урок, чтобы другие не высовывались. — Фон Шлейгель указал им на большой черный автомобиль.
Люк приостановился. Неужели за ним… Почему они отправились не в отель «Сплендид»?
— Могу я поинтересоваться, куда вы нас везете? Мы не имеем никакого отношения к происшествию в Горде.
— Нет-нет, месье Равенсбург, наш интерес к вам совсем иного толка. Прошу вас, — фон Шлейгель держался до отвращения учтиво. — Всего несколько вопросов.
Из Кавайона они выехали в напряженном молчании. Фон Шлейгель сидел впереди рядом с водителем, а Люк с Лизеттой остались под присмотром каменнолицего milicien .
— Бывали когда-нибудь в Л’Иль-сюр-ла-Сорг? — спросил фон Шлейгель.
Лизетта молча покачала головой. Люк заметил, что даже напускная ее бойкость дала трещину. Девушка прижималась к нему, стараясь держаться подальше от milicien . И хотя Люк отчаянно злился на нее, ему хотелось обнять и ободрить девушку — что под каменным взором надсмотрщика он делать опасался.
— Я там бывал.
— Дивный уголок. Вы, французы… гм, ничего, что я вас к ним причислил? У вас на юге столько всего прекрасного!.. Разве подумаешь, что идет война? Можно прогуливаться по широким улицам среди мельниц, вдоль прелестной речки, что вьется по городу. А Фонтен-де-Воклюз! Никогда я еще так не наслаждался…
Фон Шлейгель явно что-то затевал. К чему вся эта дружеская болтовня? И при чем тут Л’Иль-сюр-ла-Сорг?
Люк мрачно глядел в окно автомобиля. Отец его когда-то ездил в Париже на очень похожем… Молодой человек сморгнул, пытаясь не отвлекаться на воспоминания. Сейчас важно одно — выскользнуть из лап этого скользкого фона Шлейгеля.
Ряды виноградных лоз тянулись во тьму. Автомобиль ехал вдоль виноградников, основанных еще в одиннадцатом и двенадцатом веках Авиньонскими папами.
— А папы знали толк в жизни, да, Равенсбург? Честно говоря, я тоже насладился бутылочкой-другой производства Шатонеф-дю-Пап. Прежде мне не довелось пить бургундского.
Люк изобразил улыбку.
— Помнится, однажды мне повезло попробовать рейнского рислинга, — солгал он. — С тех пор я не могу себе представить более утонченного напитка.
— Ах, вы говорите о том, что мы называем десертным вином, Равенсбург. Кто же его вам дал? Ведь вы росли на юге, во Франции.
Еще одна ошибка. Зачем разболтался? Сам же свои правила нарушает! А вот Лизетта благоразумно помалкивает.
Люк выразительно пожал плечами.
— Я был ребенком. Ничего не помню — только сладость.
— Хммм, любопытно, — промычал фон Шлейгель.