Геннадий Авраменко - Уходили из дома
Надо что-то менять, застоялась обстановочка. Дни летят мимо, а я сижу тут, загораю, курю траву, пью «молоко», шатаюсь праздно. В Москву не хочется, делать там нечего, работы нет, времена смутные. Не буду думать об этом сегодня, подумаю об этом после дня рождения, благо он не за горами.
Вечером пили водку. Не люблю я се, гадость страшная, «молоко» куда вкуснее. Но опьянение приятное.
17 августа, понедельник
Утром проснулся — один! В гроте никого — тишина, никто не ноет, не скулит. Кайф! Поломал дров, натаскал воды, спокойно помылся. Сварил последний пакет перлового супа с крапивой. На запах, видимо, пришел Костик, покушали чинно. После обеда Костик улегся читать, а я принялся за уборку. Все собрал, разложил по карстовым полочкам, пол подмел, табак развесил сушиться. Красота!
Подумал о возможности сходить на пару дней на Челтер-Коба, но почти сразу же раздумал.
Днем с Костиком перетусовались в Харьковскую, где и сидели до вечера. Супа наварили, каши гороховой набодяжили, читали вслух. Ближе к вечеру нарисовались Юлька-археологичка с еще одной Юлькой-археологичкой, старой моей знакомой, я ее как-то весной в электричке в Москве встретил. Обрадовались, поболтали. Доброволец с Сережей отправились в Глубокий Яр на дербан за травой, а Муха уехал в Симф за «Детолактом». К вечеру парни не вернулись — зависли где-то, не иначе.
Юльки потащили нас к археологам на праздник, который наконец-то случился. К идейным врагам мы шли строго, но с тайной надеждой чем-нибудь поживиться. Праздник оказался весьма странным, похожим на мистифицированный детский утренник. Дебиловатого вида мужик, посвящая студентов в археологи, отчаянно пытался шутить, но не смешно было даже самим гробокопателям, не говоря уже о суровых нас.
18 августа, вторник
Обнаружил, что кончается мангупский лимонник. Взял бутылек с водой и побрел на Сосновый. Нарвал два пучка, чудом не выгоревших на лютом солнце. Долго колебался, и все-таки пошел к нычке, с которой свалился десять дней назад. Сел, ноги свесил. Прислушался к себе, но никаких подсказок или намеков не услышал. Перекрестился и полез вниз. Недолгий спуск дался на этот раз легче, но сердце перестало выпрыгивать, только когда я устроился, поджав ноги, в пещерке.
Несколько часов пролетели, как двадцать минут. Почти закатившееся солнце светило прямо в лицо, воды не уменьшилось в бутылке ни на каплю, ни одна самокрутка не была выкурена. У меня было смутное ощущение, что я знаю всё. То есть не всё, конечно, но чувство увеличившегося объема памяти присутствовало точно. Я знал, что мне что-то показали, но не мог вспомнить подробностей. Знание это не давало мне ничего, кроме уверенности, желания жить, нужности какой-то. Не знаю, как все это здесь работает, но никогда больше не скажу о Мангупе и на Мангупе слов «не может быть» и «не верю».
Все может быть. Верю. Знаю.
Легко вскарабкавшись наверх, я наполнил закатным воздухом легкие и заорал как подорванный. Полежал в стерне. Успокоился.
Вечером тусовались в Харьковской, варили «молоко». Ночью его, соответственно, пили. Легли на траву, подальше от обрыва, развели костер. Вперло всех очень достойно. Наташка Сладкоежка во все горло вопила, что она сползает с планеты Земля; лихорадочно пытаясь удержаться на ней, цеплялась за траву. В какой-то момент мне тоже показалось, что я начинаю сползать. Пришлось воткнуть в землю посох и держаться за него. Рома Муха полностью ушел в себя — не моргая, глядел на огонь и никак не реагировал на внешние раздражители. Костик Саратовский спал, Доброволец гнал. Неизвестно откуда взявшиеся панки тупо ржали. Обхватив посох, я зачем-то пытался сопротивляться кайфу и усилием воли пытался привести разбухший за сегодня мозг в порядок. Однако вскоре мне это надоело. Тем более что совсем рядышком со мной присел улыбающийся заяц средних размеров, и я переключил все внимание на него. Потом, аккуратно вытащив посох, я за этим зайцем принялся гоняться и, что удивительно, поймал его! К сожалению, заяц оказался пустым полиэтиленовым пакетом и, соответственно, абсолютно несъедобным.
19 августа, среда
Всю ночь я провел, как в горячечном бреду. Грезилось, что меня ведут по каким-то сырым катакомбам. Я хлопаю по карманам и обнаруживаю спички. Дрожащим пламенем освещаю свои вытянутые руки. Голова то и дело задевает низкий глиняный потолок. Заглядываю в небольшие клети, в кельи. Людей там нет, там нет ничего, какой-то хлам. Что-то не дает мне задерживаться на месте подолгу, тянет, тащит вперед. Я и не хочу здесь задерживаться, легким не хватает воздуха, кромешная тьма физически колет глаза. Невероятно холодно, зубы стучат, все тело при этом от ужаса покрыто испариной. В какой-то момент ноги перестают скользить — глина закончилась. Я явно вошел в какое-то большое помещение, наполненное какофонией звуков. По-прежнему не видно ни зги, ориентация в пространстве потеряна полностью. Сведенными пальцами пытаюсь зажечь огонь, но тщетно, серные головки мягко рассыпаются в руках. Отсырели, влажность все-таки слишком высока. В кармане джинсов что-то топорщится. Это я? Нет, это не я, это фонарик. Луч высвечивает разлапистое озерцо, уходящее под нависший кряж. Отовсюду капает, капли создают настоящую симфонию, хаотичную, но настолько чистую, что не сразу понимаешь, что обошлось без дирижера. Вода об воду, вода об камень, вода о металл... Стоп, откуда здесь металл?
Я поднимаю тускнеющий фонарик и не сразу понимаю, что именно я вижу. Над поверхностью озера висит громадный колокол. В нем нет языка, местами он покрыт известняком, с кромки свисают сталактиты. Я свечу фонариком в воду, боясь обнаружить там Голлума с кольцом Всевластия, но вижу только рачков, маленьких полупрозрачных рачков. Таких же, как те, что прыгают по спине на ночном коктебельском побережье, когда лежишь на берегу с милой герлушкой.
Фонарь неумолимо гаснет, и я, пятясь, снова ныряю в катакомбы за невидимым провожатым...
Очнулся я, лежа ничком.
— Ни фига себе «молоко» вчера было, — проскрипел я вслух и приподнялся.
Никакой реакции на мои слова не последовало. И это не удивительно. Я находился в абсолютно незнакомом мне гроте совершенно один.
Руки, одежда и волосы были перепачканы красной глиной.
И как это, извините, называется?!
Кряхтя, я встал на ноги и ощупал одежду. Влажная. В кармане нашел фонарик — не работает.
Не сон.
Я осмотрел грот. Абсолютно пустой — ни клочка бумажки, ни консервной банки, ни костровища. Смутно знакомый — значит, я здесь проходил, следовательно, я на Мангупе, а это уже неплохо. Никаких расщелин и разломов я не обнаружил — все-таки это был сон. А где ж я перемазался? Неужели в Жопу Мангупа лазил?
Впрочем, чему удивляться, здесь все может быть.
Решив подумать о том, что случилось, позже, я довольно быстро определил, где нахожусь — на оконечности мыса Ветров. Бодро добрался через Мустанговую до Мужского родника, постирался и умылся.
Пока шел к Рингушнику, надрал охапку полевых цветов — у Львенка сегодня же день рождения! В гроте ее не оказалось, спозаранку они с Натахой собирались сваливать в Симферополь, еще вчера напустили облако таинственного тумана и всех заинтриговали.
Что же вчера было? Наркотический угар, в котором я где-то измазался глиной и в ночи как-то прискакал под мыс Ветров? Или снова эта странная, выводящая меня из себя своей невозможностью мистическая начинка Мангупа? Или отблески вчерашней же странной медитации в пещере на обрыве Соснового, тот провал в памяти, ввергший меня в эйфорию?
Ладно, решил же вчера, что во все буду верить, — значит, надо верить. А иначе и с ума сойти можно...
Вернулись вечером Танька Львенок и Натаха. Привезли... торт! Настоящий торт! Со взбитыми сливками! Стоило серьезных моральных усилий взять самый маленький кусочек, чтобы девочкам больше досталось. Невероятное блаженство, когда самым главным лакомством является сахар-рафинад, в крайнем случае сгущенка...
Где деньги взяли, не колются, но я подозреваю, что Танька загнала свои часики, на руке их нет. Блин, самостоятельная, намекнула бы, авось и придумали бы что-нибудь.
Что ни говори, а повзрослела Львенок за эти месяцы. Наивная девушка, жаждущая романтики и свободы, познала все, что хотела. От свежего воздуха посвежели щеки и налилась грудь. Исчез, оставшись на крутых подъемах, лишний вес, мышцы стали упругими и сильными. Еще недавно ребенок, сейчас Танечка уже способна думать, рассуждать, спорить. Взгляд стал серьезней, речь логичней, небольшие, казалось бы, потрясения закалили характер. Боюсь, родители не узнают в ней ту девочку, которую отпустили отдохнуть в Крыму...
После торта ели кабачковую икру с хлебом и мед, который Муха, Доброволец, Сережа, Сивый и Киса сегодня привезли. Меда чуток, зато парни разведали отличную пасеку.
