Людмила Глухарева - Расчет только наличными, или страсть по наследству
– Короче говоря, он передумал про патент, потому что решил, что это его изобретение обязательно военные свистнут и, естественно, будут использовать штучку в своих гадких военных целях. А он решительно не собирался снабжать военных новым типом оружия.
Печкин сжал Олечкины плечи.
– А в этой папке, получается, расчеты, что ль, его?
– Ага, расчеты, и он, я это точно помню, говорил, что уничтожит их. Видно, не успел. А я была уверена, что он эту папочку сжег.
– Оля, милая, что же ты молчала столько времени? – Печкин нервно мерил шагами крохотную лестничную площадку, аккуратно огибая загипсованную ногу любимой.
– Толик, ты совесть-то имей. У меня кто-нибудь спрашивал про папку? Никто. Это раз. У меня кто-нибудь спрашивал про штучку с невероятной энергией? Никто. Это два. И потом, я была совершенно уверена, что он ее сжег. Это три. Причем тут эта папка, я вообще не понимаю. Если она у тебя, значит, не в ней сыр-бор. Где ты ее взял-то, Толик?
– Папка была в бардачке, в машине у Дениса Орлова.
– Ни фига себе Денечка. Так выходит, что он имеет прямое отношение к этой истории. Не нравится мне этот Денис. Получается, что именно он Гришку убил? – Вопрос перерос в утверждение.
Олечка не сомневалась в криминальных наклонностях Орлова. Толстенная золотая цепь. Блатные манеры, повадки. Юная жена. Хищник. Точно, он и есть злодей и убийца. Гришку знал и общался. Меня знал отлично и Машку тоже.
– Не думаю. Выглядит так, словно папку эту подбросили. Понимаешь, если Денис знал о существовании этого изобретения и, следовательно, отлично представлял, куда его можно пристроить, то он не стал бы небрежно оставлять папку в бардачке своей машины, он бы спрятал ее понадежней.
Печкин порылся в пакете, достал мандарин и протянул Олечке.
– И кто же ему подбросил Гришкины изыскания? – Олечка с удовольствием разделила мандарин на две половины и угостила Толика. – А тогда получается, что тот, кто подбросил, сам мистер икс, не знал содержимого папки, или как?
– Я думаю, что мистер икс не знал, но разные предположения наверняка строил.
– Ни черта я уже не понимаю. Запутали меня окончательно. А ты? Ты что-нибудь понимаешь? – Галкина жевала мандариновые дольки и хмурила брови.
– А как же, – уверенно ответил Печкин.
В голове его беспорядочно крутились новые мысли и версии, которые по бестолковости своей, пожалуй, не уступали предыдущим.
«Если не знать, что в папке, то зачем подкидывать ее Орлову? В расчете на то, что вещь, принадлежащая Гришке, вдруг найдется у Дениса, из чего следует вывод – Орлов причастен к исчезновению Вольского. Сильный ход. Орлов всегда может сказать, что подвозил Вольского и тот забыл у него папку. Все, финиш.
Если знать, что в папке, то лучше всего уничтожить ее или продать нуждающимся специалистам, если, конечно, шкуру свою не жалко. Скорее всего, желающие купить Гришкино ноу-хау особой мягкосердечностью отличаться не будут. Но зачем подбрасывать? Только для того, чтобы перевести все стрелки на Орлова. Вот так получается.
А если Денис действительно подвозил Гришку и тот забыл у него папку? Но, судя по рассказу Олечки, такая ситуация маловероятна. Вольский вряд ли оставил бы расчеты в машине у Дениса.
Уже лучше. Теплее. Хорошо. Плохо другое.
Выходит, что Машкин визит к экстрасенсу был не напрасен. И видение синей папки на столе не случайно. Папочка имеет место быть во всей этой истории. Спрашивается, а остальные девять загадочных фигур с Гришенькой во главе, что тоже увидены Марьей, – неспроста? Вот это совсем не есть хорошо. Категорически плохо. Потому что совершенно ни к чему нам такие сложности с Союзом Девяти. Какая запущенная история. Куда ни ткни – всюду фантастические теории. Н-да, нехорошо».
– Толь, ты папку эту сожги, я тебя прошу. – Оля беспокойно заерзала на подоконнике.
– Не знаю, наверное, не стоит. – Печкин пребывал в сомнениях.
– Стоит, стоит. Большие знания рождают большие печали. За точность не ручаюсь, но смысл именно такой. Как же чешется эта зараза! – Галкина исступленно постучала кулаком по гипсу.
– Я подумаю, Оль. Не трогай свой гипс. Ты лучше вспомни: ты эту папку у кого-нибудь еще, кроме Гришки, видела? Вспомни.
– Вроде нет. Но я попробую сосредоточиться, только сегодня уже ничего не получится. Голова что-то разболелась.
Пульсировал затылок. И пульсировал нехорошо. Тошнота подкатывала к горлу и рвалась наружу.
«Выпить цитрамончик, что ли?» – подумала Оля и засобиралась в больничную палату.
– Проводи меня, Толь. Мне таблетки надо выпить.
Печкин, бережно поддерживая страдалицу, отвел Олю в палату и еще немного посидел у ее кровати.
– Вот такие дела, Илюха. – Печкин скрестил руки и уставился в окно.
– И что делать будем? – зевнул компаньон. Перелет, бессонная ночь и постоянная тревога не прошли для него даром.
– Ты понимаешь, какая штука. Я тут в Интернете рылся, и вышло у меня, что основной задачей Союза Девяти является, грубо говоря, недопущение ими в свет всяких потенциально сильно опасных открытий. Ну и если изобретение Вольского к сей категории относится, то он, конечно, мог заинтересовать этот Союз. При допущении, что Союз существует. Но допущение это мне крайне неприятно.
– Тут ты не одинок. Выходит, изобрел он некую энергетически выдающуюся штучку, которая обладает огромным разрушительным потенциалом. Изобретение вызвало интерес у определенного круга лиц. С Вольским поговорили, и он счел за лучшее папку уничтожить. Но не успел. Папочка попала в руки третьего персонажа, видимо, не связанного с таинственным Союзом. При этом персонаж жив, здоров, хулиганит, безобразничает на полную катушку, покушается на чужую жизнь. И к нему претензий Союз не предъявляет. Что бы это значило?
– Только то, что содержимое папки уже не несет угрозы, если Союз существует.
– Согласен, – подавил зевок Илья и продолжил: – Кстати, водичка оказалась самой что ни на есть обыкновенной дождевой. Но если допустить существование этого Союза, тогда вообще можно черт знает до чего дойти.
– Ага, или не дойти. Кто ж нам разрешит? Точнее, нам не дадут. Хотя я пока в здравом уме и твердой памяти и верить во все эти потусторонние штучки не намерен. Будем отталкиваться от живых и процветающих кандидатов на роль злодея. Кофе будешь? – обратился он к напарнику.
– Буду и кофе, и пожрать буду. И покрепче кофе желательно. А то сейчас вырублюсь окончательно, – жалостливо простонал Илья. – Только погрузились мы в самолет, как началось. Вылет задерживается. Ладно, думаю, переживем. Три часа переживал. Думаю, все, закончились мытарства. Дудки. Подлетаем к Москве. И начинаем кружить над городом. Опять двадцать пять. Наконец приземлились. Обрадовались. И зря. Не тут-то было.
Опять задержка, сидим, как дураки, не выпускают нас из салона. А когда выпустили, утро было в разгаре. Не спал я всю ночь. И предыдущую тоже не спал. Получается вторая бессонная ночь. Устал как собака. Главное, что во Францию мы долетели всего за два часа. Ну, ты помнишь, я тебе говорил. А обратно – все семь. Словно издевается кто-то над нами.
Печкин сварил кофе, нарезал колбасы, сыра и хлеба. Достал масло. И пригласил Илью к столу.
– Ешь, пей и слушай.
– Вот спасибо. А сахар где?
– Сахар перед тобой. Может, махнем по рюмашке?
– Согласен. Давай свой «Бисквит».
Печкин разлил коньяк по узким рюмкам. Они выпили не чокаясь.
– Отлично, друг. Я готов и весь внимание.
Печкин задумчиво оглядел бутылку, почесал переносицу, взмахнул рукой и, крякнув, налил еще по одной.
– Между первой и второй…
– Ты спрячь лучше коньячок, а то мы до обсуждения не дойдем, пока все не вылакаем, – с сожалением протянул Илья.
– Спрячу, спрячу, не боись. Н-да, веселая история. Короче, ситуация на сегодня следующая. Оля в больнице, готовится к выписке. Покушений больше не было. Все тихо, спокойно. Тьфу-тьфу. – Печкин сплюнул и постучал по столешнице.
– Сергеева жива пока. Последнее неудачное покушение состоялось во Франции, под твоим непосредственным надзором, за что тебя похвалить никак не могу. Потому что неправ ты, Илюха, ох неправ. На кой черт я тебя послал с ней в Ниццу? Чтобы ты, мудрый и крепкий орешек, охранял и защищал хрупкую девушку. А ты что? Про-мор-гал. Нет, про-спал. И сейчас, по-моему, спишь на ходу.
– Не на ходу, а на стуле, – подавил зевок товарищ.
– Замечание не по существу, друг. В итоге те, кто пытался Марью утопить, остались за кадром. Хреново, друг, хреново.
– Виноват, исправлюсь. Ты думаешь, я не переживаю? Я сам чуть не помер от шока, – пожаловался Илья. – Гляжу, а она лежит, не дышит. Все, думаю, и мне жить незачем.
Повисло тяжелое молчание.
– Ты серьезно, все так далеко зашло? – удивился Печкин.
– Ну, э-э-э, да.
Илья отвернулся к окну и растворил его. Высунулся по пояс и глубоко вздохнул. Замер, затем закрыл окно и медленно продолжил:
