Эдгар Доктороу - Клоака

— А кого мы должны арестовать? — парировал он.

— Любого, кто находится в здании.

— Значит, я должен вломиться туда без ордера?

— А вы надеетесь получить ордер от подкупленных ими прокуроров?

— Сначала надо сформулировать обвинение…

— Какая разница? Вы же понимаете, что творится за этими стенами. Чтобы оградить людей… этих надо взять под стражу.

— Так мы в конце концов и поступим, — спокойно заверил Донн.

Он протянул мне бинокль. Постройка отличалась великолепием и пышностью. Это было выстроенное в романском стиле сооружение из красного кирпича, украшенное угловыми башенками с бойницами. Дом был красиво отделан гранитными плитами. Цокольный этаж скрывала высокая кирпичная стена. Вход закрывали тяжелые, окованные железом, массивные ворота, казавшиеся незыблемыми. Постройка придавала солидность обитателям, кто бы они ни были. Замок казался форпостом нашей передовой цивилизации, напоминая по стилю все те учреждения, которые обычно располагаются на окраинах, — дома для престарелых, богадельни, убежища для падших женщин, интернаты для глухонемых.

За Домом маленьких бродяг река на своем пути к заливу делала резкий поворот к югу. Пенящаяся поверхность стремнины была покрыта сверкающими на солнце серебряными брызгами. Возможно, во мне говорило отчаяние никому не нужного в этой ситуации человека, но в тот момент я, житель искусственных аллей, городских тупиков и дешевых подвальчиков, репортер, с презрением относящийся к сказке о Диком Западе и сочиняющий вместо этого сказку о мостовых, загаженных лошадиным навозом, о грязных, зачумленных городских птицах, парень, чьи уши услаждали, как музыка, крики старьевщиков, человек, для которого вся природа исчерпывалась котом, открывающим покалеченной лапой мусорный бак в поисках пищи — этот самый человек в ту минуту страстно желал только одного: чтобы с острова Манхэттен по мановению волшебной палочки исчезли все дома. Мысленно я представлял себе, как первые голландские моряки, высадившиеся в этих местах и пришедшие в ужас от смрадного комариного болота, грузились в шлюпки и бежали на свои корабли, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

Было около четырех часов пополудни, когда Донн велел своим людям приготовиться и быть настороже. Я поднял к глазам бинокль: ворота приюта были широко распахнуты. Из них на улицу выехал запряженный парой лошадей белый омнибус муниципальной транспортной компании. Один из людей Донна бросился отвязывать пароконный экипаж, спрятанный неподалеку за деревьями. Потом мы мчались в полицейском фургоне по дороге, и Донн, высунувшись наружу, кричал:

— Не останавливайте их, не останавливайте их!

Я не мог понять, что случилось, пока мы не догнали омнибус и преследовавший его экипаж. На дороге шла настоящая схватка. Подчиненные Донна перехватили омнибус на углу Первой авеню и Девяносто четвертой улицы, удерживая за вожжи хрипящих и громко ржущих лошадей. Возница, лежа на животе, охаживал кнутом и лошадей, и попадавших под кнут полицейских.

Возможно ли обратить вспять жестокое и внезапное побоище? Я помню звуки, которые издавали испуганные лошади, — они кричали от страха и боли, как люди. Они пытались убежать от жгучих ударов беспощадного кнута, но сильные руки тянули их обратно. Мы все вмешались в потасовку. Один из людей Донна упал на землю и пытался откатиться в сторону, чтобы не быть раздавленным копытами. Один из полицейских попытался ссадить возницу, но, получив сильный удар ногой, грохнулся спиной о землю. Вы должны принять во внимание, что в те времена полицейские обычно не носили с собой пистолеты или винтовки. Ими пользовались только в случаях массовых беспорядков. На вооружении полицейских находились только дубинки, их-то и пустили в ход против ног возницы. Но очень уж он был здоров и силен — этот человек в черной одежде, грубых башмаках и мягкой фетровой шляпе. Она слетела с его головы, обнажив мощный бритый череп. Под ногами людей и лошадей густо клубилась пыль. Стоял теплый солнечный прозрачный день, но на месте драки висел густой непроницаемый туман. Эту схватку стоило бы изобразить на холсте: живописное место — впереди Гудзон, позади гора Кэтскилл. В окнах омнибуса то появлялись, то исчезали лица с открытыми ртами. Поначалу это не произвело на меня особого впечатления, пока я не связал с этими лицами истошные крики, несущиеся из него. Полиция остановила их омнибус — и вот вам результат — рукопашная схватка. Как, однако, все это странно. Сколько таких драк на улицах я перевидал за свою репортерскую жизнь. Я всегда умел отстраниться от насилия, смотреть на него как бы со стороны, хотя мне так и не удалось понять его природу. Так было и на этот раз. Я не мог понять, что я делаю в этой драке, а ведь я оказался в самой ее гуще. Тем не менее я могу рассказать вам только о том, что там видел, а не о том, что там делал, хотя и тешу себя мыслью, что в какой-то степени был полезен полицейским. Конечно, я сразу понял, что это тот самый омнибус, который Мартин Пембертон видел во время снежной бури у водохранилища и во время дождя на Бродвее. Омнибус представлял собой солидное изделие, хотя и изрядно потрепанное и поцарапанное за многие годы безупречной службы на улицах Нью-Йорка. Словом, это был обычный, видавший виды муниципальный экипаж.

Донну было не привыкать к подобным уличным дракам, и он действовал в них весьма умело. С живостью, которой я не предполагал в этом долговязом парне, он забросил свое костлявое тело на крышу омнибуса и подобрался к вознице сверху и сзади. Когда кучер понял, что происходит, было поздно. Донн обрушил удар дубинки точно на выбритый череп. Я несчетное количество раз слышал этот характерный стук соприкосновения полицейской дубинки с головой и до сих пор не могу словами описать его. Впечатление такое, что здоровенный камень плюхнулся в воду — звук мягкий и очень неприятный. Иногда, правда, звук бывает звонким и отчетливым — от кажущейся пустоты черепной коробки. В такие моменты не хочется думать о том воздействии, которое оказывает на мозг подобный удар, хотя воздействие это поистине ужасно, независимо от того, как звучит удар — глухо или звонко. В этот раз удар прозвучал очень отчетливо и… законченно. Кучер свалился со своего сиденья и грохнулся к моим ногам, подняв тучу пыли. Это был огромный, видимо, очень сильный мужчина. Удар не только не убил его, но даже не лишил сознания. Не издав ни звука, возница поднялся на колени, обхватив голову руками. Прежде чем Донн успел спуститься на землю и приказать человеку прекратить сопротивление, его люди окружили кучера и добавили множество ударов по рукам и плечам, хотя, конечно, тот удачный удар Донна был решающим.

Позже, когда все было кончено, я спросил Донна, почему он кричал своим людям, чтобы они не останавливали омнибус, а дали бы ему продолжить свой путь.

— Не знаю, — ответил он, несколько смутившись, — видимо, я хотел узнать, куда он поедет.

Как выяснилось, это было бы весьма полезно — узнать, куда держал путь белый омнибус. Но вы должны понять вот что… хотя я сам осознал это чересчур поздно. Донн отреагировал на ситуацию как человек, который знал, что белый омнибус до поры до времени скрывается за высоким кирпичным забором и при определенной надобности выезжает в город. Донн знал, что за омнибусом надо последить. Он знал, кто были пассажиры и кто правил лошадьми. Он знал все это еще до того, как приподнял за подбородок голову возницы и взглянул в его узкие глаза. Это был тот самый человек, словесный портрет которого воспроизвел Гарри Уилрайт — убийца Накса Гири.

Как сумел Эдмунд Донн связать воедино все эти нити, для меня навсегда останется загадкой. Не понимаю я также, откуда почерпнул капитан необходимые сведения. Но в тот момент я был потрясен до глубины души.

Тем временем полицейские обнаружили, что задняя дверь омнибуса заперта на висячий замок внушительных размеров. Опустившись на колени возле издающего стоны кучера, один из них извлек из кармана его куртки ключ. Когда дверь открыли, изумленному взору полицейских предстали шесть до крайности испуганных детишек. Лошади успели успокоиться, но зато дети бросились из омнибуса врассыпную, пытаясь сбежать. Один из них прорвался сквозь полицейский кордон и помчался по улице.

— Немедленно поймать мальчишку, — закричал Донн, и ошарашенный от неожиданности полицейский, выскочивший из будки, бросился в погоню. Но парнишка уже несся по полю. Нет такого взрослого, который мог бы угнаться за бегущим в гору десятилетним Гаврошем. Я, помню, еще подумал, глядя на уменьшавшуюся в размерах фигурку, что парня, должно быть, неплохо кормили, если у него хватает сил так быстро бегать. Может быть, среди пассажиров омнибуса был парень, который смог бы угнаться за беглецом. Но тогда все пребывали в полнейшей растерянности. Хотя местность, как я уже говорил, была заселена довольно скудно, тем не менее на Первой авеню появились любопытные зеваки, страстно желавшие узнать, чем это занимается тут полиция. На Второй авеню на крылечки домишек высыпали целые фермерские семьи, с удивлением тараща на нас глаза. Живописное это было зрелище — белые и черные фургоны и масса людей в синей форме.