Василий Голованов - К развалинам Чевенгура
Анархизм всегда интересовал меня. Настолько, что я написал даже книгу о Махно, без которого не расплетается узел Гражданской войны. Я был счастлив, познакомившись и даже подружившись с Василием Васильевичем Налимовым – философом, последним представителем анархизма 20-х годов. Но с молодыми анархистами эпохи демократических митингов я так толком и не свел знакомство, а по прошествии времени с чувством разочарования узнал, что они не анархисты уже – кто-то либеральным советником при губернаторе, кто-то в московской думе православным государственником…
Я считаю, что анархизм – серьезный выбор, серьезная гражданская и философская позиция, которая стоит того, чтобы ее отстаивать. Поэтому и разочарование в том, что бывшие анархистские лидеры «перекрасились», понятно, и радость известия о том, что не все анархисты исчезли…
Анархисты приезжают в Прямухино уже не первый сезон. В начале лета на сайте «анархив» (http: // anarchive.da.ru) активисты прямухинской акции оповещают о сроках работ, после чего каждый желающий может сюда приехать, пообщаться, поделиться новостями и соображениями. Когда я приехал, «пик» сезона уже миновал, из-за дождей многие «дезертировали», а оставшиеся представляли из себя пестрый молодежный коктейль. Женя и Галинка из Минска, 15 и 16 лет, школьники; Женя Большой из Питера, 21, издатель самиздатовского журнала «Ножи и Вилки», автор Интернета; Петр, 26, ветеран движения, преподаватель философии (Москва); Дмитрий, 20, горный турист, студент университета управления (Москва); Сергей, 22, студент института экономики, управления и политологии (Москва); Андрюха («Боб Марли»), тоже москвич; москвичи Маргарита и Миша, 26; люди, работающие в буржуазных составляющих общества; а также Андрей и Витни, о которых я узнал слишком мало кроме того, что весной они вдвоем за пару сотен долларов совершили прекрасный тур по европейским сквотам, то есть «самозахваченным» квартирам бывших хиппи и леваков, которые со временем превратились в образцово-показательные заповедники радикализма с собственными радиостанциями для круглосуточного вещания. Не знаю, кто слушает эти радиостанции, но система работает по всей Европе, так что, завязав знакомства, скажем, в Чехии, можно, перебираясь из сквота в сквот, запросто побывать в Германии, Италии, Франции, Испании и т.д., не связываясь ни с турагентствами, ни, в принципе, с общепринятыми способами перемещения и расселения.
Для анархиста важно спокойно относиться к деньгам. К чужим (особенно если их много) и к своим (особенно, если их мало). В свое время Маргарита занималась продвижением на российский рынок мексиканского пива «Корона». В Мексике это дешевое пиво, но, поскольку перевозка его затратна, у нас оно дорого. Чтобы его впаривать по высокой цене, был составлен имиджевый портрет человека, пьющего крутое пиво «Корона»: доход от 1500 $ на одного члена семьи, автомобиль, сотовый телефон, активная social life – клуб, казино, фитнес-клуб…
– Разве это social life? – смеется Андрюха, разгребая завал кирпичей на месте обрушившейся печи. – Вот это, я понимаю, – social life. А после этого мы и «Жигулевским» оттянемся…
– «Балтикой», – поправляет его Женя Большой. Он патриот родного города Санкт-Петербурга.
– Ты питерский шовинист, – пытается поддеть его Андрюха. – У нас в Москве площадь Революции есть. А у вас в Питере что?
– А у нас площадь Восстания.
– Революция круче восстания.
– Не, восстание круче революции. Когда революция побеждает, такой отстой получается....
Я все время думаю: что им Бакунин?
Разумеется, никакого настоящего Бакунина они не знают, как вообще не желают углубляться в слишком глубокое прошлое. Да, было там что-то: Маркс, Интернационал, какие-то дрязги… Но вообще Бакунин – это круто. Бакунин – это огонь. Бакунин – это свобода.
«…Свобода! Только свобода для каждого и для всех! Вот наша мораль и наша единственная религия… Быть свободным – это право, долг, все счастье, все назначенье человека…».
Что такое «свобода»? Ничего, только слово. Или «осознанная необходимость»? Нет, это как-то по-философски выхолощено… А как архетип это слово всеобъемлюще, оно включает в себя такие разносторонние представления, как личная независимость, воля, полет, красное, голубое, покой, счастье…
Никто не вложил столько страсти в слово «свобода», как Бакунин. О, он умел произносить «могучие», «огромные» слова!
Свобода!
Freedom!
Libertad!
Может быть, поэтому эти ребята и помнят его.
В воспоминаниях Ильи Эренбурга описано, как во время гражданской войны в Испании он в автомобиле вместе с какими-то деятелями Коминтерна обогнал колонну анархистов на марше и, попросив остановить машину, спросил:
– Вы за кого, ребята?
– Мы за I Интернационал! – хохоча и потрясая винтовками, закричали они. – За товарища Микаэля Бакунина!
И в этом тоже была свобода.
После возни с сажей и битым кирпичом приходится стирать не только джинсы, но и трусы. Работают анархисты азартно, как шабашники. Но только до обеда. Потом – свободное время. На вечер выходного дня намечена лекция об экзистенциализме, презентация стенгазеты «Прямухинская дисгармония» и дегустация ликера «Бейлис», приготовленного из водки и сгущенного молока. Дождавшись вечера, я отправляюсь в Лопатино, соседнюю деревню, где во время своих летних наездов анархисты живут в пустующем старом доме. Над крышей дома обвис мокрый черно-красный флаг. Огромная эта крыша, как, впрочем, всякая крыша старого крестьянского дома на русском Севере, укрывает собою не столько жилье – сруб с кухонькой, сколько огромный внутренний двор – хлев, сеновал и дровеник. В нем еще чернели древние, давно наколотые и частью успевшие сгнить дрова. Лебеда вплотную подступила к воротам пустого хлева. Откуда-то в прореху крыши бежала вода…
Анархисты спали, раскатав спальники на полу. Я сел в кухне на лавку за длинный стол и огляделся. Строй коммуны был традиционный, колхозно-хипповский. Меню аскетическое: хлеб, гречка, макароны, кетчуп, печенье и чай. Вот книги на подоконнике, пожалуй что, привлекали внимание. Ну, во-первых, обязательный «Бакунин» Н.М. Пирумовой. И тут же неожиданность: Такэси Кайко. «Гиганты и игрушки». Еще неожиданнее: И. Пригожин, И. Стингерс. «Время. Хаос. Квант». Видимо, Димина книга, подумал я, он несмотря на свой морпеховский вид, круто врубается в сложные философские проблемы современной физики. Далее: о! старая, «молодогвардейская» еще книга о белорусских партизанах и тут же кумир всех новых левых Ги Дебор: «Revolutionary». «Revolution is not showing life to people, but making them live…» Любопытно, любопытно… Это значит, революция заключается не в том, чтобы показать людям, как надо жить, а в том, чтобы оживить их самих… Что-то мне это напоминает, даже из Библии, кажется, да только вот результат-то? Результат?
Еще пресса: несколько анархических вестников, «Сибирский тракт», «Антирепрессант» (Москва), «Автоном» (Краснодар). Да… Я и представить себе не мог (равно как и большинство родителей не представляют себе), в каких муках, в поле какого чудовищного идеологического напряга, в каком ожесточении, доходящем до драк, и в какой идейной сумятице (троцкизм, сталинизм, национал-большевизм и разнообразный фашизм) поколение двадцатилетних ищет новые языки для разговора с настоящим и будущим. Они, анархисты и антифа, а не зюгановцы со временем станут настоящими оппозиционерами. И надо сказать, среди «леваков» почти нет движения,. которое так или иначе не заигрывало бы с анархизмом: это, как говорится, старый, хороший «бренд». Кропоткин, Толстой, Ганди… Крутые человеческие бренды… Уважаемые люди… Вопрос, вписывается ли в этот список Бакунин, еще предстоит выяснить. Судить о Бакунине с кондачка опасно: мутная водица, скользкие берега, петлявое русло…
Анархических групп в стране мало: все они так или иначе связаны с активистской экологией, антивоенной и правозащитной деятельностью. С точки зрения властей, анархизм всегда неудобен, поскольку всерьез задается неразрешимыми противоречиями жизни – между трудом и капиталом, между Человеком и Землей, между «жизнью по совести» и «реальной жизнью». Ну, казалось бы, что тебе? Ну, плюнь, проедь мимо, твое ли дело? Читай, на худой конец, своего Бакунина… Или не читай. А то вдруг узнаешь или скорее почувствуешь, что мы живем в каком-то чудовищном государстве с вездесущими силовыми структурами, подлыми чиновниками, продажными политиками и загнанными на край нужды и беспросветности людьми, к которым вся эта сволочь относится с фашистским презрением, не забывая, разумеется, всеми возможными средствами вдалбливать в головы их детей, в каком великом государстве мы живем.
Я пришел к выводу, что «анархизм» – не политическое учение, а скорее биологическое или психологическое понятие. Что это значит? Что на тысячу человек рождается, скажем, три или пять с таким подбором внутренних характеристик, специфических поведенческих реакций, или, короче говоря, с таким архетипом личности, что, что ты с ними ни делай, они объявятся анархистами. Советская власть дважды изводила анархистов «до третьего колена» – а они все равно объявлялись, хотя и традиция была прервана, и книги лежали в спецхранах. И с этим ничего не поделаешь. Биология. Три на тысячу. Даже смешно было слушать рассказы ребят о том, как они поняли. Ну, что они – анархисты. «Прочел я “Записки революционера” Кропоткина и понял, что я анархист». Попал в традицию. Узнал своих. И ведь буквально со всеми так было, даже с В.В. Налимовым в 1926 году. Но если все – и они, и их противники – с неизбежностью рождаются матерью-природой, то, значит, все ей дороги и нужны? Тогда как их примирить?
