Ион Агырбичану - «Архангелы»
В понедельник муж ее Глигораш собрал шахтерский инструмент, прихватил сальные свечи и отправился к «Архангелам» за золотом. Глигораш был из тех странных людей, которые попадаются в любых слоях общества: люди эти всегда остаются несчастными, обойденными судьбой бедняками, хотя их соседи с теми же самыми средствами и возможностями обогащаются. Можно подумать, что кошельки у них с дырой и деньги в них не держатся. Глигораш уже лет пять отработал у «Архангелов», когда был пойман с поличным: он пытался утаить фунт золота. Иосиф Родян его выгнал. Но жаловаться на судьбу Глигорашу не пришлось: в Вэлень были и другие богатые прииски, так что он тут же нанялся на работу. Он знал один отвод в уже покинутой теперь штольне «Архангелов», где после взрыва можно было ожидать самородного золота. Долгое время сомневался Глигораш: попытать ему счастья или нет?
Шахту «Архангелов» днем и ночью охраняли восемь сторожей. Но на пасху, как было известно Глигорашу, сторожа тоже гуляли. Если не попробовать, все надежды можно повесить на гвоздь. Жена Глигораша, Кива, всячески ругала, попрекала и проклинала его за воровские мысли, которые осаждают его в самые святые дни в году.
— На жизнь нам хватает. Не бесчесть себя, не поддавайся дьявольскому искушению.
Но Глигораш, бледный и молчаливый, улизнул из дома и вот — пропал! Жена ума приложить не могла, на каком он теперь свете. Она не слышала ни вопросов, ни просьб, с которыми обращались к ней. Она ждала. Бегала, заглядывала во все укромные уголки, в подвал, навещала даже корчму. Искала словно иголку в стоге сена, ни никого не спрашивала, не видели ли ее Глигораша.
В пятницу утром к Иосифу Родяну постучался сторож с прииска.
— Входи! — раздался могучий бас хозяина.
— Христос воскресе! — поклонился здоровый широкоплечий парень. Лицо у него, однако, было бледное и растерянное. Комната мгновенно заполнилась запахом земли и серы. Запах этот приятно щекотал ноздри Родяна. Глаза его заблестели, он оживился.
— Воистину воскресе, Митруц! — весело ответил он, шагнув навстречу сторожу. — Чего нового у «Архангелов»? Не попала ли какая-нибудь мышь в мышеловку?
— Вроде нет, — буркнул парень.
— Вы тоже, Митруц, погуляли? Хватило ли вина, что я вам послал?
— Хватило, домнул управляющий, и еще осталось.
Митруц замолчал. Но по голосу, по выражению лица, по тому, как он переминался, видно было, что он чем-то встревожен. Родян сдвинул брови:
— Ты хочешь мне что-то сказать, Митруц? — вопрос прозвучал строго и сухо.
— Да, домнул управляющий, потому и пришел.
— Что, и сегодня рабочие не вышли на работу?
— Выйти-то они вышли, да за работу не взялись. Все семнадцать человек разлеглись возле входа пузом вверх. До спуска в шахту дошли, а спускаться вниз не хотят.
— Ты что, спятил? — закричал Родян, тряхнув парня за плечо.
— Не спятил я, хозяин. Внизу, на дне шахты, слышно, кто-то стонет. Рудокопы послушали и не захотели спускаться. Лежат себе возле входа и молчат.
— А вы, сукины дети, сторожа и надсмотрщики, вы-то на что? Ничего вам поручить нельзя! Не мог кто-нибудь из вас спуститься, посмотреть, чего боятся эти недоноски? — Родян был в ярости и уже не говорил, а рычал.
— Лазили мы, домнул управляющий, — отвечал Митруц, — сами слыхали: что-то подвывает на дне шахты. Не чудится, а взаправду так. Люди на наши слова и ухом не ведут. Ни с кем и не потолкуешь, все молчат, словно окаменели.
Ничего не сказав, Иосиф Родян выбежал на веранду и закричал:
— Никулае! Где запропастился, подлец? Седлай гнедого, Никулае!
— Прошу прощения, господин управляющий, — начал Митруц, когда Родян вернулся в комнату, — прошу прощения за известие, но люди сильно перепугались. Сама шахта весть подает, что близится несчастье: и молотом стучит, и завывает!
— А ну, ходом отсюда, паршивец! На прииске тебя найду! — рявкнул Родян. — Всех разгоню!
Митруц тут же исчез, свернул на тропу и стал подниматься на Корэбьоару. Не успел он одолеть и половины дороги, как его догнал конный Родян. Даже не взглянув на сторожа, он пришпорил взмыленного коня и поскакал дальше.
Через полчаса Иосиф Родян был возле «Архангелов». Рудокопы при виде его повскакали, сбились в кучку и стали перешептываться.
Управляющий выпрыгнул из седла, конь встряхнулся, и во все стороны полетела белая, словно мыльная, пена.
Рудокопы, сторожа, надсмотрщики встретили Родяна гробовым молчанием. Казалось, все они сговорились и были заодно.
— Сплошь бабы, ни одного мужика не нашлось! — крикнул Родян, и презрительная улыбка пересекла его лицо.
Люди молчали.
— Что стряслось, братцы, что все вы окаменели? Или хотите и шестой день пасхи отпраздновать?
Шахтеры упорно молчали, опустив головы.
— За мной, ребята! — крикнул Родян и направился к входу в штольню, к черной дыре, откуда вырывались густые клубы пара, остро пахнувшие влажной землей. — Кто не полезет в шахту, тому расчет. Бабы должны по домам сидеть.
Иосиф Родян остановился над черной дырой. Его огромную фигуру обволакивал туман, вырывавшийся из шахты. Никто за ним не последовал.
— Не будем больше работать в этой штольне, — выдавил из себя один из рабочих.
— Не будем! — поддержали его остальные.
— Бросить надо эту шахту! — загомонили со всех сторон.
— Нам знак был, что будет человекоубийство, если мы туда спустимся, — прозвучал одинокий голос.
Родян ничего не ответил. Он потребовал сальную свечу и шагнул в темную мокрую штольню. Сверху со стен непрерывно падали тяжелые капли, порождая странные печальные звуки, одиноко и гулко отзывавшиеся под каменными сводами. Вход в штольню был достаточно высоким, но Родяну приходилось горбиться и наклонять голову. Шел он быстро, прямо по лужам, не замечая этого. Пройдя метров триста, почувствовал, что ему холодно. В штольню он вошел еще потный, а теперь его пронизала дрожь от холодной и мокрой земли. Остановился, застегнул поддевку и двинулся дальше. Вскоре он добрался до спуска в шахту, прислушался. Слышен был только звон капель, непрерывно падающих со свода. Сальная свеча освещала желтовато-красным светом плотный туман, забивший ствол шахты. Кроме печальных звуков капель, которые, казалось, гнались друг за другом и тонули во тьме, ничего не было слышно. Вдруг из глубины штольни донесся словно отдаленный собачий вой, потом он зазвучал явственнее, потом почти смолк. И опять наступила тишина. Иосиф Родян не верил ни в темные силы, ни в духов, обитающих в шахтах, однако и у него по коже побежали ледяные мурашки и на лбу выступил холодный пот. Долго пришлось ему ждать, пока из шахты не донесся опять протяжный, вызывающий ужас вой.
Иосиф Родян лег и сунул голову в шахту, чтобы лучше было слышно, потом вскочил и быстро зашагал назад. Когда он вышел из штольни, его окаменевшее лицо было таким же бледным, как и у рудокопов. Никакого гнева не слышалось в его голосе, когда он заговорил:
— Нужна длинная веревка. На дне шахты человек умирает.
Тут же загалдели сторожа:
— Не может этого быть, господин управляющий. Ни одна душа человеческая с понедельника не была на прииске. Клянемся, что глаз не спускали с входа.
— А я говорю, под землей умирает человек. Тащите веревки, вяжите их в одну. На спине его не вытащить: и шахта слишком узкая, и лестницы хлипкие.
Уверенность, с какой говорил хозяин, сразу оживила рудокопов. Они тут же притащили веревки, связали их. Кое-кто потянулся за Родяном в штольню. Из шахты, сколько они ни прислушивались, не доносилось ни звука.
— Мог и скончаться, пока мы возились, — предположил Иосиф Родян.
— А я говорю, что это нечистая сила. Подала нам знак и скрылась. Сделала, значит, свое дело, — возразил старый рудокоп, гладко выбритый, без бороды и усов.
— Не говори глупости, бадя Петре. Сторожа во всем виноваты. Пусть кто-нибудь спустится по лестнице, обвяжет труп веревкой, а мы поднимем его наверх, — голос Родяна звучал решительно и глухо. — Ну, кто пойдет? — обернулся Родян к рабочим.
Никто не отозвался, потом вперед вышел Лисандру, худущий, кожа да кости, рудокоп, осенил себя крестом и стал спускаться вниз.
В тяжелом молчании все остальные сгрудились над колодцем шахты. Многие крестились. Иосиф Родян вытирал с лица пот. При желтоватом свете сальных свечей бледные рудокопы с поникшими головами казались статуями, застывшими в молчаливой молитве. Вздох облегчения дружно вырвался у всех, когда со дна штольни донесся голос Лисандру:
— Человек! Бросайте веревку!
— Человек! — повторяли рудокопы, и их голоса мешались с эхом в длинном и темном каменном коридоре.
Вскоре мертвое тело подняли из шахты.
— Что, несчастный, насытился золотом? — Иосиф Родян наклонился над трупом. Узнать его было трудно: на лице запеклась кровь, присохла земля. Рудокопы умыли ему лицо.
