Тауфик аль-Хаким - Избранное
Мухсин улыбнулся и промолчал.
Отец и мать мальчика говорили с управляющим и старостой о посеве. Управляющий почтительно сказал:
— Все в порядке, бек. Мы произвели очистку канав и распахали южную часть поля под кукурузу. А клевер в этом году, эфенди, сам видишь, отличный. Это удачный год в честь приезда маленького бека.
Отец повернулся к старосте.
— А ты что скажешь, шейх Хасан? Как дела у Аргави с бедуинскими сторожами?
— Все улажено, бек.
— Это хорошо. Мы не хотим у себя в деревне недоразумений между бедуинами и феллахами.
— В деревне все спокойно, бек. Мы помирили их, и теперь бедуины и феллахи живут дружно.
Госпожа направилась к дому; ее муж, Мухсин и остальные последовали за ней. Шейх Хасан непрерывно повторял:
— Вы почтили деревню, клянусь Аллахом! Добро пожаловать, бек! Добро пожаловать, госпожа! Добро пожаловать, наш молодой бек! Добро пожаловать!
Это надоело хозяйке, и она прикрикнула на шейха:
— Ты оглушил нас! Хватит уже твоего «добро пожаловать»! Почему феллахи так болтливы?
— Аллах да продлит вашу жизнь! Мы рады вам, госпожа! — смущенно улыбаясь, ответил огорченный шейх.
Мухсин был взволнован, но молчал. Опустив голову, он шел за матерью.
О том, что приехали хозяева, узнали и женщины. Они подошли с радостными возгласами. Самая смелая вышла вперед и хотела поцеловать руку госпожи, но та оттолкнула ее, презрительно воскликнув:
— Отойди подальше! Ты запачкаешь мое платье!
Женщина кротко и весело ответила, улыбаясь во все лицо:
— Юх![50] Как же нам не поцеловать руку нашей госпожи? Чью же руку нам тогда целовать?
Госпожа жестом велела ей замолчать. Управляющий пришел хозяйке на помощь и грозно поднял руку, словно разгоняя кур и гусей.
— Ялла, старухи! — крикнул он. — По домам! По домам! Женщины попятились и отошли к своим хижинам, продолжая шуметь. Мухсин подошел к матери и взволнованно спросил:
— Почему ты их гонишь, мама? Ведь это грешно!
— Что грешно? — небрежно и жестко бросила она, входя в дом. — Это же феллахи!
Глава четвертая
Мухсин не успел еще отдохнуть в своей комнате, а уже наступило время обеда. Около накрытого стола встали двое слуг-нубийцев. Взглянув на поднос с деревенским хлебом, хозяйка закричала:
— Аллах! Аллах! А где же булки?
— Булок нет… — растерянно пробормотал один из слуг.
— Ты забыл привезти булки из Даманхура? — крикнула она. — Очень хорошо! Что же я буду есть?
— Я съезжу в Даманхур, госпожа, достану булок и сейчас же вернусь.
Хозяйка посмотрела на улицу, где нещадно палило солнце.
— Слишком жарко, Биляль. Скажи, чтобы послали кого-нибудь из феллахов, — сказала она.
Биляль хотел идти, но хозяйка остановила его:
— Эй, Биляль. Позови сюда эту собаку управляющего. Слуга вышел и через минуту вернулся с управляющим.
Госпожа накинулась на него:
— Ты что, намерен кормить нас феллахским хлебом, дурень несчастный?
— Это свежий хлеб, госпожа, сегодняшний, — растерянно ответил управляющий. — Моя жена сама испекла его для твоей милости.
— Не болтай вздора! — закричала госпожа. — Стану я есть деревенский хлеб! Ступай, пошли сейчас же кого-нибудь из феллахов в Даманхур, пусть принесет европейского хлеба.
— Сейчас, госпожа, в такую жару?
— Да, сейчас, в такую жару.
— Слушаюсь, госпожа. Только…
— Что «только»?
— Твоя милость знает, что феллахи с пяти часов утра работали в поле. Они недавно вернулись, чтобы немного отдохнуть под деревьями.
— Машалла! Немного отдохнуть! Феллаху — отдохнуть? С каких это пор им такая честь?
— Разве они не люди, госпожа?
— Ступай без разговоров! Сейчас же пошли какого-нибудь феллаха в Даманхур. А не то, клянусь моим отцом, плеть опустится на твой тюрбан, феллахское отродье!
Управляющий опустил голову. Госпожа посмотрела на мужа, словно упрекая его за то, что он молчит, ограничиваясь ролью свидетеля. Хамид-бек понял этот взгляд и поспешил ее поддержать.
— Конечно! Чего там! Пошли какого-нибудь феллаха из тех, что дрыхнут у себя по домам, как буйволы, — растерянно пробормотал он.
— Слушаюсь.
— Или пойди сам, если уж такой жалостливый, — добавила госпожа. — Разве ты не такой, как они? А может быть, ты сын турка?
Управляющий почтительно повторил: «Слушаюсь!» — и вышел, чтобы исполнить приказание. Мухсин проводил его сочувственным взглядом, потом опустил глаза и стал вертеть пуговицу пиджака, избегая смотреть на родителей. Ему было стыдно!
Дождавшись конца обеда, Мухсин вышел из дому на простор, на свободу. Его потянуло к наивным, простым феллахам с благородными сердцами. Первый, кого он увидел, был шейх Хасан. Сидя на скамье с четками в руках, очень бледный, он дрожащим голосом просил о чем-то бедуина Абд аль-Ати, сторожа поместья.
— Клянусь Аллахом! Клянусь Аллахом! Пусть только Аргави явится еще раз. Клянусь честью бедуина, я снесу ему череп этой винтовкой! — грозно кричал сторож.
— Не надо шуметь, Абд аль-Ати! Бек приехал. Сделай милость.
— Клянусь Аллахом, этот феллах здесь больше ни разу не переночует.
— А разве староста не помирил вас?
— Мы свободные бедуины и не подчиняемся старосте феллахов.
Сказав это, Абд аль-Ати отошел от шейха Хасана и, презрительно улыбаясь, гордо удалился. Мухсин стоял неподалеку, все видел и слышал, но не хотел прерывать их разговор. Когда Абд аль-Ати проходил мимо, Мухсин подозвал его и спросил, о чем он говорил с шейхом и почему так зол на феллаха Аргави. Бедуин надменно ответил, что этот феллах хочет жениться на его сестре, бедуинке, и та тоже в него влюбилась. Ее не заставишь от него отказаться ни побоями, ни просьбами, ни упреками. Ее не останавливает даже то, что она, бедуинка, унижается до брака с феллахом. В конце концов девушка обещала Аргави убежать и выйти за него замуж вопреки воле своего брата. Тогда он, Абд аль-Ати, поклялся убить этого Аргави, если еще хоть раз увидит его. Их пробовали помирить, девушка пыталась умилостивить брата и подсылала к нему посредников, чтобы те убедили его изменить решение, но тщетно. Разгневанный Абд аль-Ати твердо решил исполнить свой приговор.
Мухсин взглянул на сторожа и коротко спросил:
— Значит, бедуин лучше феллаха, Абд аль-Ати?
Удивленный глупостью мальчика, сторож пристально посмотрел на него.
— А как же, бек? Разве бедуин и феллах — одно и то же?
— А какая между ними разница?
— Что ты говоришь, бек? Бедуин — благородной крови.
— А феллах — неблагородной крови?
— Феллах — раб и сын раба. А мы, бедуины, свободны и никому не подчиняемся.
Мухсин ушел от Абд аль-Ати, раздумывая над тем, что услышал. Ему вспомнились слова учителя истории Египта, который рассказывал, что современные феллахи — потомки древних египетских землепашцев, живших на этой земле в те незапамятные времена, когда бедуинов еще и в помине не было. Проходили века, на их земле сменялись народы, но феллахи жили в своих селениях, вдали от городов и культурных центров, вдали от кипевших там бурь политической и общественной жизни. В городах селятся завоеватели, они смешиваются с коренным населением, и народы вырождаются. Но на феллахах пронесшиеся века и все превратности времени не отразились. Как же можно упрекать феллахов в том, что их род лишен корней, когда они — корень всех корней? В этих упреках виноваты сами феллахи. Они ничего не знают о своем происхождении; не создали никаких преданий, тогда как бедуины из уст в уста передают сведения о том, что они называют своей «родословной», от деда к отцу, от отца к сыну, от племени к племени. Разве не свидетельствуют о древнем происхождении феллахов их природное добродушие, любовь к покою и мирному труду? Разве эти качества не являются следствием древней культуры и оседлой жизни? Ведь у бедуинов все еще живы черты настоящего варварства: жажда войн, мести, кровопролития, сохранившиеся от прежней дикой, беспокойной жизни, полной набегов и грабежей. Феллахи даже не хотят защищаться. Они объясняют свойственное им миролюбие своим происхождением от многих поколений земледельцев, ведь жизнь земледельца требует мира и покоя, а не вооруженных набегов и грабежей. Миролюбие и спокойствие феллаха свидетельствует об его древнем благородном происхождении, а отнюдь не о раболепии и ничтожестве раба, сына раба.
Мухсин подошел к шейху Хасану и сел на скамейку возле него. Он посмотрел на белобородого старца и спросил:
— Дядя шейх Хасан, кто лучше — бедуины или феллахи?
Шейх взглянул на него и ответил, перебирая четки:
— Эти бедуины, бек, свора разбойников и бродяг. У них нет ни веры, ни религии. Они не знают милости и ислама.
