Тауфик аль-Хаким - Избранное
Мимо него прошла рыдающая женщина.
— Все эти слезы из-за буйволицы? — спросил Мухсин.
Женщина горестно посмотрела на него.
— Пусть бы лучше умер кто-нибудь из его семьи, только не буйволица, — ответила она и пошла своей дорогой, не обращая на него внимания.
Мухсин смутился. Ему стало ясно, насколько он далек от этих людей и как трудно ему понять их чувства. Может быть, его сердце очерствело от жизни в большом городе? Его ирония мгновенно исчезла, голос разума умолк, и он вдруг почувствовал, что жалеет этих феллахов и невольно восхищается ими.
Мухсин услышал стук топоров и, осмотревшись, увидел неподалеку от себя нескольких крестьян, вколачивавших посреди гумна деревянный столб. Принесли зарезанную буйволицу и, повесив тушу на столб, стали сдирать с нее шкуру. Скоро здесь собралось все население деревни, кроме владельца буйволицы, Вероятно, он пошел домой оплакивать свою утрату, горевать о той, кого больше не увидит под своим кровом, с кем уже не будет делить место в своем доме.
Когда буйволицу освежевали, один из друзей потерпевшего принялся разрубать тушу на куски и продавать мясо феллахам. Все покупали, не торгуясь, и тут же расплачивались. По-видимому, они считали своим долгом не только выразить хозяину свое соболезнование, но и облегчить его положение, по возможности возместив ему потерю буйволицы. Один из феллахов объяснил Мухсину, что так делают каждый раз, когда кто-нибудь из них лишается скота.
Феллахи не любители лишних слов, как горожане. Их сочувствие — не пустые фразы. Это — активная помощь, каждый жертвует пострадавшему часть своего достояния.
Мухсин смущенно молчал. Его душа снова озарилась светлой радостью, которую он не мог бы объяснить. Но на этот раз она родилась из печали, как жизнь возникает из смерти.
Что за удивительный народ эти феллахи! Можно ли найти еще где-нибудь в нашем мире столь благородное проявление взаимопомощи и такое прекрасное чувство единства?
Глава шестая
Мухсин проснулся под пение птиц и сразу увидел, что наступило утро, светит солнце, вокруг все полно жизни и покоя. Его душа засияла, и сердце его возрадовалось. Он подошел к окну и, распахнув его, посмотрел на зеленое поле, синее небо, птиц и цветы, которые, казалось, ласково улыбались ему.
И Мухсин впервые всей душой почувствовал, как прекрасна жизнь! Впервые понял он, что ее таинственные законы едины для всех творений природы, для всех ее счастливых созданий. В нем возникло смутное ощущение, что вечность — это непрерывное течение таких блаженных минут.
Ощущение Мухсина не обманывало его. Если бы он знал историю Нильской долины, то, конечно, вспомнил бы, что ее древние обитатели не верили ни в какой другой рай, кроме своего Египта, и не признавали иной жизни, кроме земной. Вечно жить означало для них вернуться после смерти на ту же самую землю, снова умереть, вновь ожить на ней, и так до бесконечности, ибо Аллах не создал другого рая, кроме Египта.
Мальчик быстро оделся и вышел в поле. Он шел все дальше и дальше, глубоко дыша, наслаждаясь этим чистым, целительным воздухом, напоенным дыханием жизни и созидания. Вода и ил в ручьях и каналах тоже несли жизнь.
Мухсин почувствовал прилив сил и энергии, ощутил восторженную радость от полноты жизни. В сердце его оживала любовь, как оживает здоровое, сильное растение под теплыми лучами благословенного солнца. Да и как может быть иначе, когда все вокруг так полно силы, здоровья, красоты?
Как прекрасна жизнь!
До Мухсина донеслись мелодичные звуки песни. Он оглянулся и увидел, что неподалеку от него феллахи серпами жнут хлеб. Лежат ряды сжатых колосьев, жнецы поют, один запевает, остальные подтягивают. Солнце поднялось над горизонтом, но заря все еще алела на небе.
Что это за напев, что за песня? Может быть, они поют гимн утру, приветствуя рождение солнца, как пели их предки в храмах? Или воздают хвалу урожаю, божеству сегодняшнего дня, которому весь год приносят жертвы тяжким трудом, голодом, лишениями? Да, они молятся богу урожая, молятся громко и горячо, чтобы он пожалел их, послал им изобилие и наполнил их дом своими благами.
Мухсин подошел к феллахам, которые продолжали работать и петь, не обращая на него внимания. Он смотрел на этих людей и удивлялся. Они казались ему единым существом, на всех лицах было одинаковое выражение: блаженны труд и надежда.
Мухсин видел, что каждый сам собирал сжатые им колосья, складывая их в ряды. Заботливо и любовно глядели они на собранный урожай, как бы говоря: что означают труд и усталость ради тебя, о урожай!
День прошел, и Мухсин вернулся домой. То, что он видел в поле, оставило в его душе глубокий след, который он чувствовал, но не осознавал. И он стал думать о своем далеком «божестве». Вдруг он вздрогнул. «А смогу ли я чем-нибудь пожертвовать ради Саннии? — подумал он. — Смогу ли подвергнуть себя лишениям и страданиям? Или во мне течет не та кровь, что у феллахов?»
Наступил вечер. Заквакали лягушки, птицы и звери уснули, взошла луна. Стало душно, и сон бежал от глаз Мухсина. Прелесть ночи очаровала его. Некоторое время он смотрел на луну, думая: «Видит ли ее сейчас Санния?» — потом вышел из дому, надеясь успокоить взволнованное сердце. И вдруг он снова увидел феллахов. Собравшись в кружок, они сидели на земле, озаренные луной, а перед ними стоял… чайник.
Чай — второе божество феллаха. Бедуины научили их его заваривать и пить, и феллахи полюбили этот напиток, а сами бедуины его забросили. Они во всем непостоянны: в работе, в любви, в привязанности к дому. Но феллахи отвели чаю почетное место в своем сердце и уже не могут от него отказаться. Они пьют его сообща, как сообща молятся, окончив тяжелую дневную работу. Для чайника обычно делают подставку в виде маленькой деревянной табуретки, и феллахи окружают его, словно статую бога на пьедестале.
Но такое пристрастие иногда обрекает этих бедняков на непосильные расходы. Сколько феллахов разорилось из-за дорогостоящих способов приготовления этого напитка, приглашая к себе друзей на чаепитие.
Мухсин подошел к феллахам. Увидев его, староста поднялся и пригласил присоединиться к ним. Мухсин вежливо согласился и сел возле шейха Хасана, который освободил ему место рядом с собой. Мальчик был очень доволен. Сначала феллахи стеснялись, но он ласково ободрил их, прося продолжать беседу, и они снова разговорились. Допив свою чашку, каждый сам наливал себе снова из чайника. Шейх Хасан заметил, что Мухсин мало пьет, и хотел налить ему еще, но мальчик с улыбкой наклонил свою чашку: оказалось, он отпил совсем немного. Какой-то феллах наивно сказал:
— Беку не нравится чай феллахов?
Мухсин ответил, что он просто не привык пить чай, приготовленный таким способом.
— Зачем вы его так завариваете? Он черный, как чернила, и горький, как колоквинт[54].
— Что ты, бек, сегодня он совсем жидкий, точно вода из водокачки, — отозвался другой феллах.
Мухсин расхохотался, и все обрадовались, что им удалось рассмешить маленького бека. Потом заговорили о том, что приготовление напитка таким способом требует много чая и сахара. Но феллахи не останавливаются ради него даже перед значительными расходами и готовы вдвое больше трудиться, чтобы иметь деньги на его покупку. У некоторых пристрастие к чаю так велико, что они лишились из-за него всего своего состояния.
Один из феллахов сказал, обращаясь к Мухсину и указывая на продолговатый носик чайника:
— Поверь, ради Аллаха! Двадцать верблюдиц и два теленка утекли через этот маленький кран!
Глава седьмая
Тревога снова охватила Мухсина Прошло несколько дней, а обещанного письма все еще не было. Мальчик так тосковал, что потерял интерес ко всему и ни на что не хотел смотреть. Ему было тяжело в Даманхуре, он рвался в Каир. Ему казалось, что разлука с Саннией продолжается не несколько дней, а годы. Он удивлялся, что до сих пор не уехал. Как мог он так долго пробыть вдали от нее? Как прожить оставшиеся дни?
Мухсин пошел к матери, чтобы попросить ее разрешить ему уехать, и увидел, что в доме страшная суета. Он услышал звон посуды, голоса и шум в столовой и, спросив, в чем дело, узнал, что Хамид-бек дает банкет в честь английского инспектора ирригации и известного французского археолога, которые почтили их округ своим визитом. Мальчик стал искать отца, но тот уже уехал за гостями в Даманхур. Мать Мухсина руководила приготовлениями. Увидев сына, она улыбнулась и сказала, указывая на жареного барашка, которого повар украшал розами, геранью и маргаритками:
— Посмотри, Мухсин. Завтра все будут говорить, что наш банкет лучше банкета у мудира[55].
Вошел управляющий. На нем был его лучший кафтан, в руках он держал корзину с голубями и курами. Хозяйка взглянула на нее и сердито спросила:
