Тауфик аль-Хаким - Избранное
Подъехав к дому, Мухсин увидал свою мать. Стоя на верхней ступеньке лестницы, она протянула руки, чтобы заключить его в объятия. Повинуясь горячему порыву, Мухсин бросился к ней, и они крепко обнялись. В глазах матери блестели слезы волнения и радости. Она снова и снова обнимала сына.
Потом мать стала осматривать его с головы до ног, ощупывать его руки, ноги, все тело и, наконец, с улыбкой сказала:
— Во имя Аллаха! Машалла! Ты пополнел, Мухсин.
Она повела мальчика в столовую и принялась расспрашивать про Каир, тетку, дядей. В это время появился отец Мухсина. Мальчик поспешил ему навстречу и поцеловал его руку. Он подождал, пока отец сядет, и только тогда сел сам. Отец спросил:
— Ну что, Мухсин? Как полугодовые экзамены?
Мальчик замялся.
— В этом году не было полугодовых экзаменов. Их отменили.
Отец удивленно и огорченно воскликнул:
— Отменили? Почему?
И он стал расспрашивать про уроки, учителей, про предстоявший в этом году экзамен на аттестат зрелости. Наконец мать Мухсина вмешалась и укоризненно сказала:
— Как тебе не стыдно? Неужели ты не можешь подождать, пока он хоть немного отдохнет? Спросил бы сначала про его здоровье и здоровье своих братьев. Что за невоспитанность!
Взглянув на башмаки мужа, она воскликнула:
— Опять ты их надел? Разве я не говорила тебе не носить больше этих башмаков? Не годится человеку в твоем положении ходить в таких башмаках. Обуви у тебя достаточно, зачем же ты их носишь? Ведь ты занимаешь в городе не маленькое положение.
— Я забыл, ханум, сейчас переодену. Не сердись, — сказал отец, скидывая башмаки. — Али! Али!
На его зов явился бербер, но не тот, которого Мухсин видел на станции. Он был в белом кафтане, перехваченном красным поясом. Хамид-бек приказал ему немедленно принести другие башмаки.
Мухсин рассматривал богатое убранство комнаты, дорогие ковры. Потом он почтительно перевел глаза на мать и осмотрел ее роскошное платье. Мать Мухсина тоже смотрела на него.
— Твой костюм мне не нравится, Мухсин, — сказала она.
Мухсин пробормотал что-то невнятное. Мать продолжала, критически рассматривая его одежду:
— Ты никогда не будешь похож на меня.
— Или на меня, — добавил отец и откашлялся.
Жена обернулась к нему и насмешливо воскликнула:
— Откуда такая важность, господин староста? Подумаешь, Аллах! Разве не я сделала тебя культурным человеком и приучила к роскоши?
— Аллах, что я такое сказал? — ответил муж, сейчас же отступая. — Конечно, ты, ханум, ведь ты турчанка, дочь турок.
Жена помолчала, потом задумчиво сказала:
— Как странно! Мухсин совсем не в меня. С малых лет он кричал и плакал, когда мы посылали за ним в школу наш элегантный экипаж. Помнишь?
— Феллах! Что и говорить! — ответил ее муж, завязывая шелковые шнурки дорогих башмаков.
Мухсин потупился. Он почувствовал что-то похожее на презрение, только не знал к кому: к себе или к родителям.
Подали ужин, и все сели за стол. Берберы, Биляль и Али, похожие в своих белых кафтанах, перехваченных красными поясами, на официантов из отеля Шеперд, вносили множество блюд с изысканной едой. Но Мухсину не хотелось есть, и он брал с каждого блюда по маленькому кусочку, словно исполнял тяжелую обязанность. Мать заметила это и спросила:
— Что с тобой, Мухсин? Тебе не нравится? У твоих дядюшек едят лучше?
Мальчик едва не рассмеялся, вспомнив вареные бобы и гусиную ножку, выброшенную Абдой в окно. Какими необыкновенно вкусными казались ему эти бобы, когда он ел их, сидя рядом с Мабруком, который уплетал свою порцию с блестящими от удовольствия глазами и с вожделением втягивал шедший от миски пар. «Почетный председатель», Ханфи, и все остальные тоже сидели вокруг этой миски, точно вокруг Каабы![49]
Какие они счастливые! Как прекрасно жить с «народом»! Да, поэтому он и ел с аппетитом, поэтому и пополнел, несмотря на плохую и скудную пищу.
Когда наступило время ложиться спать, Мухсина отвели в прекрасную комнату, обставленную дорогой мебелью, и закрыли за ним дверь.
Мальчик увидел, что в комнате никого нет, в ней стоит одна кровать, и везде покой и тишина, напоминающие безмолвие кладбища. Он почувствовал себя очень одиноким и загрустил. Ему хотелось лечь в свою кровать в их общей комнате с пятью кроватями, в которой собирается весь «народ». Тоска его все усиливалась, и в первый же вечер Мухсин понял, что там, в Каире, он был в раю, только там настоящая жизнь. Как она была хороша, эта совместная жизнь, даже в тяжелые и трудные минуты!
Глава третья
На следующий день Мухсин проснулся не в духе. На душе у него было тоскливо. Он принялся бродить по комнатам большого дома, рассеянно поглядывая на изящную мебель и предметы роскоши, попадавшиеся ему на глаза. Но когда он вспомнил о Саннии, его настроение изменилось. В нем снова заговорило тщеславие, и он уже другими глазами посмотрел вокруг себя. Шурша красивым платьем, к нему подошла мать. Мухсин с удовольствием взглянул на это платье: если бы Санния видела сейчас его мать! Хамид-бек вышел из своей комнаты уже не в том костюме, что накануне. В руке он держал дорогую тяжелую трость с красивыми золотыми украшениями. Мальчик сейчас же вспомнил вчерашние слова отца: «Феллах! Что и говорить!»
Мухсин был удивлен и пристыжен тем, что так не похож на своих родителей. Он решил быть отныне таким, как они. Ведь он уже не маленький и должен понимать свое положение в обществе.
Но это был мираж. Не кончился еще и первый день каникул, а Мухсин снова затосковал. Энергия, оживление, даже тщеславие — все бесследно исчезло. В глубине души он уже знал: здесь он чужой. Что-то, чего он еще не понимал, стоит между ним и его родителями, и как бы он ни обманывал себя, так будет всегда. Ну что же, пусть его считают феллахом! Он не может жить так, как им хочется. Ему нужна свобода, вольный воздух, которым он дышал в Каире. Как бы ни был хорош этот дом с его роскошью и слугами, он сковывает его душу тяжелыми цепями, бремя которых ему непосильно.
Вспомнив своих каирских родичей, Мухсин повеселел. Мысль об отце вызывала в нем гнев, которого он раньше никогда не испытывал. Тон, каким вчера отец произнес слово «феллах», возмутил его. Он вспоминал все, что знал об отце, и сердился на него. Разве он происходит не от феллахов? Разве он сам не феллах? Что из того, что он стал богатым помещиком? Что в нем изменилось? Костюм, дорогая трость, башмаки на шнурках и бриллиантовые кольца? Но ведь это простое подражание другим! Ведь это его жена, турчанка, сделала отца «культурным». А если все это так, то по какому праву презирает он теперь простого феллаха? Потому что феллах беден? Но разве бедность — порок?
Мухсин продолжал раздумывать над этим, тяготясь пребыванием в родительском доме и тоскуя. Он не представлял себе, как выдержит здесь целых десять дней! Ведь его уже сейчас тянет в дом дядюшек, как рыбу тянет в воду. Мухсин решил найти какой-нибудь предлог для возвращения в Каир, но подумал о письме Саннии, которое так ждал, и смирился.
Мысль об этом письме напомнила Мухсину, что нужно написать дядям и известить их о своем приезде. Сев к столу, он немедленно принялся за письмо, в котором искренне рассказал о своей тоске.
Потом он написал отдельно тете Заннубе, посылая ей привет и прося передать поклон Саннии-ханум в самых изысканных выражениях. Надеясь, что девушка прочтет это письмо, он написал его так, словно писал ей самой.
Мать Мухсина заметила, что он скучает, и предложила ему съездить на несколько дней в их поместье, где земля уже покрылась зеленым ковром клевера. Мухсин охотно согласился, и мать велела заложить коляску и собрать все необходимое для пребывания в деревне.
Еще до наступления полдня Мухсин с родителями и слугами отправились в поместье, находившееся в нескольких километрах от Даманхура. Когда коляска переехала через мост и миновала стоявший около сарая толстый инжир, старый пес с лаем выбежал ей навстречу. За ним показались садовник, деревенский староста и несколько феллахов, живших при поместье. Узнав прибывших, пес замолчал, а садовник, староста и феллахи окружили коляску, приветствуя Мухсина и его родителей. Они помогли мальчику сойти, восклицая:
— Триста тысяч раз добро пожаловать маленькому беку!
— Поместье осчастливлено присутствием маленького бека!
Тряся своей почтенной белой бородой, староста непрерывно повторял:
— Здравствуйте, бек. Здравствуйте, наш маленький бек. Здравствуйте, госпожа. Здравствуйте… Здравствуйте!
Один из феллахов подошел к Мухсину и спросил:
— Ты меня, наверно, не помнишь, бек? Я — Абд аль-Максуд. Когда ты учился в даманхурской школе, ты велел мне приходить с осленком за тобой по пятницам, и мы вместе отправлялись удить рыбу в канале Абу-Дияб. Не помнишь? Вспомни, как ты всегда ехал на осленке полдороги, а потом слезал с него и говорил: «Садись теперь ты, Абд аль-Максуд». А я отвечал: «Я не устал, бек. Мы, феллахи, привыкли ходить пешком». Но ты сердился и кричал: «Ты тоже должен ехать на осленке!» Вспомнил, бек?
