Себастьян Фолкс - И пели птицы...
— Уверен, если командиру вашей роты захочется, он сам вас и накажет.
Уир покачал головой:
— Дело закрыто.
— Спасибо, сэр. Спасибо.
Теперь Джек взирал на двух офицеров с любовью и благодарностью. Они поняли, как тяжко бывает измотанному солдату. Он был уверен: их милосердие объясняется состраданием. Джек вынул из кармана письмо Маргарет. Воодушевление, которое он испытывал оттого, что остался в живых, породило в нем потребность поделиться с ними своей бедой, болезнью сына.
— Вот видите, сэр. Это письмо от моей жены. Сын у нас расхворался. Я волнуюсь за него. И от волнения не смог заснуть, когда вышел из туннеля.
Он вручил письмо Уиру, тот покивал и спросил, подвигая листок по столу к лейтенанту:
— Видите, Рейсфорд?
— Да, — ответил Стивен. — Вижу. Тут сказано — дифтерит. Это серьезно.
— Мне не позволят съездить домой, повидать его?
Стивен, приподняв брови, повернулся к Уиру.
— Сомневаюсь. У нас и без того некомплект, — ответил тот.
— У вас есть дети, сэр? — спросил Джек.
Уир покачал головой:
— Я не женат.
— А у вас, сэр?
— Нет, — ответил Стивен.
Джек покивал каким-то своим мыслям.
— Смешно, наверное, — я здесь, вокруг меня то и дело мрут люди, а опасность угрожает ему.
— Каждый, кого мы убиваем, чей-то сын, — сказал Стивен. — Вы не вспоминаете об этом, когда видите их трупы? Не гадаете, что думали матери солдат, впервые поднося их к груди, — что их ждет именно такой конец?
— Нет, сэр. Так я об этом не думаю.
Трое мужчин продолжали пить чай. Вой снарядов доносился снаружи. Землянка подрагивала от разрывов. С потолка сыпались комья сухой земли.
Молчание нарушил Стивен:
— Этой ночью двое моих бойцов просидели восемь часов в воронке на ничейной земле, на посту прослушивания. Как, по-вашему, о чем они думали все это время? Разговаривать им было запрещено.
Говоря это, он смотрел на Джека.
— Не знаю, сэр. Может быть, с ними случилось то же, что происходит с нами в туннеле. Спустя недолгое время ты вообще перестаешь о чем-либо думать. Как будто и жить перестаешь. Мозг отмирает.
— Мне было бы интересно побывать в вашем туннеле, — сказал Стивен.
— Нет там ничего интересного, — отозвался Уир. — Он даже проходчикам не нравится.
— Мне хочется узнать, что я в нем почувствую. Кое-кто из моих солдат полагает, что вы там не очень торопитесь. Что не слышите звуков, которые издает враг. Они очень боятся, что их взорвут из подкопа.
Уир усмехнулся:
— Это мы понимаем.
Джек поерзал на табурете. Что-то странное присутствовало в двух этих офицерах. Он заподозрил, что оба пьяны. Уир всегда представлялся ему человеком, на которого можно положиться. Уир, подобно остальным командирам проходчиков, был кадровым военным инженером, переведенным в саперную часть. Под землей он вел себя осмотрительно и аккуратно, хотя соответствующего опыта работы до войны не имел. Но сейчас глаза его покраснели от виски и казались диковатыми. Каштановая щетина на щеках и подбородке с определенностью указывала на то, что бритьем он пренебрегал уже несколько дней. Лейтенант, думал Джек, вроде бы потрезвее, однако в некоторых отношениях впечатление производит еще более непонятное. Совершенно невозможно с уверенностью сказать, всерьез он говорит или нет. Он кажется забывчивым и отрешенным, — несмотря на то что мысль о спуске под землю явно воодушевляет его. Кажется, что он и не здесь вовсе, а где-то еще, думал Джек. Первоначальная приязнь и благодарность к этим офицерам понемногу покидали его. Ему не хотелось больше делиться с ними заветными чувствами. Хотелось вернуться к Тайсону и Шоу — да пусть даже к Уилеру и Джонсу с их назойливой болтовней. С ними по крайней мере понимаешь, на каком свете находишься.
— Известно что-нибудь о том, когда нас отведут в тыл, на отдых, сэр? — спросил он Уира.
— Думаю, завтра. Держать нас здесь дольше они не могут. А что слышно о ваших людях, Рейсфорд?
Стивен вздохнул:
— Бог его знает. Из штаба батальона до меня то и дело доходят всякие слухи. Рано или поздно нам придется пойти в наступление. Но, правда, не здесь.
— И мы потеряем нескольких человек лишь для того, чтобы утешить французов? — усмехнулся Уир.
— Да. О да. Им необходимо чувствовать, что не они одни выбиваются здесь из сил. Боюсь, впрочем, что пожнут они только ветер.
Из глубины землянки выступил Райли:
— Уже почти шесть, сэр. До инструктажа осталось десять минут.
— Вам пора идти, Файрбрейс, — сказал Уир.
— Увидимся в туннеле, — отозвался, взглянув на Джека, Стивен.
— Спасибо, сэр.
Джек покинул землянку. Снаружи уже почти рассвело. На недалеком горизонте, всего в нескольких милях за линией немецких окопов, смыкалось с землей низкое небо Фландрии. Джек набрал полные легкие утреннего воздуха. Ему сохранили жизнь; последние остатки душевного подъема вернулись к нему, когда он, окинув взглядом траншеи, увидел струйки сигаретного дыма и парок над кружками с чаем, которые сжимали сейчас замерзшие руки солдат. Он думал о вони, пропитавшей его одежду, о вшах, кишевших в ее швах, о людях, с которыми боялся подружиться, зная, что завтра их может разорвать в куски у него на глазах. Настал час, в который Тайсон совершал обряд очищения: опорожнял кишечник в банку из-под краски и выплескивал ее содержимое через бруствер окопа.
Из офицерской землянки за его спиной поплыли звуки фортепианной музыки — воспарявшую к небесам мелодию сопровождал хрип толстой граммофонной иглы.
2
Минеров сняли наконец с передовой, и они получили приказ отправиться для постоя и отдыха в деревню, расположенную дальше, чем обычно, от линии фронта. Устали они до того, что едва волочили ноги — прошагали три мили по недавно проложенной дороге с глубокими рвами по сторонам. У Джека Файрбрейса, нагруженного вещмешком с тяжелым шанцевым инструментом, все силы уходили на то, чтобы идти по прямой. В конце дороги смутно различалась деревня, однако Джек обнаружил, что, вглядываясь в нее, утрачивает способность координировать движения ног. Ему казалось, что он пересекает по воздуху глубокий овраг, а дорога тянется в сотнях футов под его ступнями. Дважды он вздрагивал, просыпаясь и понимая, что спит на ходу. Уилера, шагавшего в нескольких шеренгах за ним, пришлось пару раз вытаскивать из рва. Джек на мгновение закрыл глаза, которые резал яркий свет дня, но почти сразу открыл снова — его замутило от утраты равновесия.
Время от времени в поле его зрения попадало то, чего он уже и не чаял увидеть, то, что свидетельствовало: за пределами узкого ада его существования продолжается жизнь. Викарий, ехавший на велосипеде навстречу колонне солдат, приподнял, приветствуя их, плоскую шляпу. Вдоль дороги тянулась зеленая, не вырванная взрывами с корнем трава. Цвели деревья.
Когда солдаты дотащились до деревенской площади, сержант Адамс разрешил им посидеть, пока квартирьеры будут подыскивать помещение для постоя.
Джек привалился спиной к каменной ограде деревенского водяного насоса. Тайсон смотрел на него пустыми глазами, утратившими способность замечать изменения в окружающем. Над домами тянувшейся за площадью улочки поднимались столбы печного дыма. На площади стояли продуктовый магазин и лавка мясника, в дверном проеме которой играли два маленьких мальчика.
Джек услышал женский голос, произносивший что-то на неведомом ему языке, — резкий говор звучал странно, но в том, что говорит женщина, сомневаться не приходилось. Потом он увидел ее — коренастую женщину лет тридцати, беседовавшую со светловолосой девушкой. Минеры слушали высокие голоса, и эти звуки, летевшие по чистому утреннему воздуху, казались утешительным напоминанием о жизни, с которой им пришлось расстаться.
Двое других проходчиков из отделения Джека — О’Лоун и Филдинг — заснули, едва успев опуститься на брусчатку площади. Джек отдался медленно пропитывающему его ощущению покоя, приспосабливаясь к мысли, что бояться больше нечего.
Он повернулся взглянуть на присевшего рядом с ним Шоу. Небритое лицо товарища почернело от грязи, глаза под покрытым пылью лбом казались белыми и неподвижными. С самого начала перехода он не произнес ни слова, и теперь тело его словно окаменело.
На углу площади залаяла белая собака. Она бегала взад-вперед перед входом в лавку мясника, пока тот не вышел на крыльцо и не прогнал ее сильным хлопком ладоней. Тогда собака подбежала к солдатам и принялась обнюхивать ступни тех, кто подвернулся ей первыми. Присутствие такого множества людей заставляло ее взволнованно вилять хвостом. Морда у собаки была хитрющая, заостренная, пушистый хвост загибался калачиком. Облизав башмаки Джека, она положила голову на неподвижное колено Шоу. Тот взглянул в яркие глаза псины, пытавшиеся отыскать в его лице хоть какие-нибудь признаки того, что он может ее покормить. Но он лишь погладил ее. Джек смотрел, как большая ладонь землекопа скользит по шерстистой собачьей спине. В конце концов Шоу мягко опустил голову на собачий бок и закрыл глаза.
