Гийом Мюссо - После...

— Это правда, — согласилась девочка, и улыбка озарила ее лицо.

— Далее… смерть необратима.

Бонни попыталась повторить новое слово, смысла которого не понимала.

— Непобратима?

— Необратима, дорогая. Это означает, что, если человек умирает однажды, он уже не сможет ожить.

— Жа-аль. — Бонни искренне огорчилась.

— Да, — признал Натан, — жаль. Но не волнуйся, ты не умрешь сегодня. И завтра не умрешь, и послезавтра.

— А когда же я умру?

Натан пожалел, что начал этот разговор. Бонни смотрела на него огромными глазами, будто ждала, что он раскроет ей тайну будущего.

— Когда будешь очень-очень старенькой.

— С морщинами?

— Да, с морщинами, сединой и волосками на подбородке.

Услышав последнее замечание, Бонни улыбнулась, но тут же стала серьезной.

— А ты и мама? Когда умрете вы?

— Не беспокойся, тоже не сегодня. Но если я умру, ты не должна сильно грустить.

Бонни как-то озадаченно посмотрела на отца:

— Если ты умрешь, я не должна грустить? — Она будто услышала поразительную глупость.

— Нет, конечно же, ты можешь грустить, — поправился он, — но не должна о чем-то сожалеть и в чем-то себя винить, понимаешь? Это произойдет не из-за тебя. Я очень горжусь тобой, и мама тоже гордится. Ты не жалей, что слишком мало времени проводила со мной. Лучше скажи себе: мы много чего делали вместе и у нас осталось много хороших воспоминаний.

— Ты так чувствовал, когда умерла твоя мама?

Вопрос Бонни привел его в замешательство.

— Не совсем, но я старался. И никогда не бойся открыть свои чувства тем, кого любишь.

— Хорошо. — Девочка не совсем понимала, что он хотел этим сказать.

— Чтобы пережить смерть близкого человека, ты должна быть рядом с теми, кто тебя любит. Именно они поддержат тебя.

— Нужно, чтобы я приходила к вам — к тебе и маме?

— Да, — ответил Натан, — ты всегда сможешь прийти к нам, если тебе будет страшно или что-то будет тебя беспокоить. Даже когда станешь взрослой. У тебя замечательная мама, и она всегда успокоит тебя.

— Все же… это тяжело. — У Бонни задрожал голосок.

— Да, — согласился Натан, — тяжело. Иногда тебе будет совсем одиноко и захочется поплакать — ты и поплачь, станет легче.

— Плачут только дети. — Она уже приготовилась расплакаться.

— Нет, плачут все, уверяю тебя. Люди, которые больше не плачут, — самые несчастные существа на свете. Каждый раз, когда ты захочешь почувствовать, что я рядом, ты сможешь пойти и поговорить со мной — туда, где мы любили бывать вдвоем.

— Ты разговариваешь с Шоном?

Он решил сказать правду и почувствовал облегчение, что это ему удалось.

— Да, я разговариваю с Шоном и со своей мамой. Шон живет в моем сердце, он всегда будет моим сыном. И тебе нужно думать так же: я всегда буду твоим отцом, а мама — матерью; даже когда мы умрем… это ничего не меняет.

— Ты идешь на кладбище, когда хочешь поговорить с ними?

— Нет, я не люблю кладбища. Я иду в парк — утром, очень рано, когда там почти никого нет. Я всем говорю, что бегаю, чтобы оставаться в форме, но на самом деле я хожу на пробежки, чтобы побыть с ними. У каждого должно быть такое место. Очень важно продолжать общение, чтобы человек, которого мы любим, оставался с нами.

— Ты думаешь о них каждый день?

— Нет, — соврал Натан, — часто, но не каждый день. — И почувствовал, как холодок пробежал по рукам; потом добавил, глядя в пустоту, больше для себя самого: — Жизнь все-таки замечательная штука!

Бонни обняла его за шею; какое появляется ощущение покоя, когда они сидят вот так, прижавшись друг к другу… В глубине души Бонни не понимала родителей: они всегда говорили только хорошее друг о друге; почему же ее замечательная мама и такой внимательный отец не вместе проводят Рождество? В одном девочка не сомневалась: жизнь взрослых нечто очень сложное, не нужно в нее вмешиваться.

Ужин проходил весело, они ни разу не затронули тяжелые темы. Суп и макароны получились вкусные, а пирог Бонни назвала deliciosa[23] — сахарная глазурь, воздушная начинка…

Вечером Натан и Бонни украшали елку и слушали «Children’s Corner»[24] Клода Дебюсси — эта вещь ей очень нравилась. За окном тихо падал снег.

— Почему мама не любит Рождество?

— Она считает, что люди перестали понимать истинный смысл праздника.

Бонни удивленно посмотрела на отца.

Нужно быть аккуратнее: его дочь все-таки ребенок! Натан объяснил:

— Мама считает, что на Рождество мы должны думать в первую очередь о тех, кто страдает, а не покупать огромное количество ненужных вещей.

— Это правда? Тогда я тоже так считаю!

— Да, правда, — подтвердил Натан. — Мы здесь в тепле и безопасности, а другие люди одиноки. Очень трудно быть одному.

— Но сейчас мама одна, — заметила девочка.

— Она, наверное, с Венсом, — предположил Натан, хотя и не был уверен.

— Не думаю.

— Это тебе женская интуиция подсказывает? — Он подмигнул.

— Точно. — Бонни прикрыла одновременно оба глаза.

Она называла это двойным подмигиванием, потому что одним глазом мигать у нее не получалось. Натан поцеловал ее волосы.

Нарядив елку, они посмотрели отрывок из «Шрэка». Потом Бонни устроила большое представление: сыграла на скрипке и замечательно спела на испанском «Bessame mucho»[25] — разучила в школе. Натан, как активный слушатель, много раз вызывал исполнительницу на бис.

Настало время спать, и он уложил Бонни в постель; она попросила оставить свет в коридоре.

— Спокойной ночи, бельчонок. Я тебя очень люблю.

— Я тоже очень тебя люблю… и это непобратимо.

У него не хватило мужества исправить ошибку, он просто поцеловал ее.

Когда Натан выходил из комнаты, он вспомнил апрельский день 1995 года в родильном доме Сан-Диего — самый первый раз, когда он взял на руки свою новорожденную малышку. Взволнованный, испуганный, он не знал, что делать, глядя на младенца со сморщенным личиком, непрерывно размахивавшего крохотными ручонками.

В тот миг Натан еще не понимал, сколько места она займет в его жизни, не думал, что Бонни, эта кроха, станет для него важнее всего на свете. Не знал и того, что потеря Шона вызовет такую скорбь, — ничего не знал. Потом этот хрупкий маленький ангел открыл глаза и пристально посмотрел на него, будто давал понять, что нуждается в нем. Натан был потрясен, его переполнила бесконечная любовь. Разве есть слова, чтобы описать подобное счастье?..

22

Каждый человек одинок, и всем на всех наплевать, и наши страдания — необитаемый остров.

18 декабря

Натану предстояло сдержать обещание, данное жене, и отвезти Бонни к бабушке и дедушке на два долгих дня, хотя ему и не хотелось этого делать. Несмотря на ранний час, он позвонил Джеффри и Лизе Векслер, чтобы предупредить о приезде. Натан знал, что даже по праздникам они не позволяют себе долго спать.

Бонни вчера уснула поздно, поэтому он дождался восьми часов и только тогда разбудил ее. Через полтора часа они уже были в пути, но сначала заехали в «Старбакс» выпить по чашке горячего шоколада с амброзией.

Ехать Натан решил на внедорожнике — так безопаснее на заснеженных, скользких дорогах. Бонни, как и Мэллори, обожала этот большой автомобиль с гигантскими колесами: девочка сидела высоко от земли и представляла, что управляет космическим кораблем, совершающим полет вокруг Земли.

Около тридцати лет Векслеры проводили рождественские каникулы в горах Беркшир, на западе Массачусетса. Путь туда неблизкий, зато местность потрясающе красива; у подножий холмов ютились живописные деревеньки, типичные для Новой Англии. Натан ехал осторожно — тонкий слой снега покрывал дорогу, петлявшую среди деревьев.

Бонни поставила диск — импровизацию Кейта Джарретта на музыкальную тему из «Волшебника страны Оз» — и старательно подпевала: «Somewhere, overthe rainbow…»[26] — при этом время от времени демонстрировала отцу свое знаменитое двойное подмигивание.

Украдкой поглядывая на дочь, Натан думал о том, какая она забавная в своей огромной бейсболке, которую надела, чтобы защититься от солнечных лучей. Настоящее чудо иметь ребенка с таким легким характером. В глубине души Натан гордился, что они с Мэллори сумели так хорошо воспитать дочь. С самого ее рождения они старались проявлять твердость и объясняли девочке, что нужно уважать других, что, кроме прав, есть и обязанности. Устояли перед соблазном баловать Бонни: никаких кроссовок за двести долларов и дорогой фирменной одежды.

Когда Натан снова посмотрел на дочь, та, убаюканная звуками джаза, крепко спала, прислонив голову к окну, залитому лучами солнца.