Лена Элтанг - Каменные клены
Дрессер переспит со мной, но я не наберусь храбрости ему угрожать — это три.
Дрессер не переспит со мной — это четыре.
Половину вечера мы провели в столовой для клубного персонала, единственной комнате, где на стенах не было гобеленов с охотниками и фазанами. Официанты приходили сюда передохнуть, весь стол был заставлен грязными бокалами и блюдами с ломтиками сыра и салями. Именно это имел в виду смотритель, когда приглашал меня отужинать, странно было бы предполагать другое. Он то и дело отлучался на кухню за крылышком утки или парой ложек чесночного соуса и ласково удивлялся моей вялости.
Ну что же ты, говорил он, попробуй, здесь кормят на славу, с раблезианским размахом, не то что в "Хенли таун клаб" — впору подтереться гусенком после обеда! [74]
Мы быстро выпили бутылку кислого шампанского, потом виски, украденное наемным гарсоном из Бишем-Грейндза, а потом Дрессер слил коньяк из чужих рюмок, стоявших на подносе, в свою карманную фляжку и предложил прогуляться.
Вернее, я сказала, что становится душно, а он вспомнил про обещанную мне прогулку до Хеннертонской протоки. Перед этим я отлучилась в туалет, съела там кусочек масла, взятого в салфетке со стола, и быстро прошла по клубному коридору, заглядывая в распахнутые двери гостевых спален.
Не знаю, что я надеялась там увидеть, скорее всего, Младшую в объятиях датского гребца — победителя самого Редгрейва, [75] раздвигающего волны. Влюбленный гребец почему-то представлялся мне мускулистым берсерком, заросшим овсяной бородой до самых глаз, хотя — с чего это я взяла, что гребец был влюбленным?
Скорее всего, их соитие было кратким и произошло где-нибудь в тренировочном зале — я как раз спустилась туда по винтовой лестнице — например, на кожаном сиденье неуклюжего тренажера для гребли.
***О берущий! не бери. [76]
Пятое июля.
До протоки мы не дошли, мои каблуки цеплялись за корни и траву, а Дрессер тяжело мотался из стороны в сторону, будто маятник в замковых часах. Зато дошли до последнего причала, возле которого покачивалась на воде большая лодка с домиком на палубе, выкрашенным в синий и желтый — цвета мальтийских рыбаков.
Свет в окошках домика не горел — хозяева еще не вернулись, на палубе стояла плетеная скамейка и два горшка с каланхоэ. Перелезая через поручни, я порвала колготки о цепь, и, отойдя к раздвижным дверям кубрика, сняла их вместе с трусами, скомкала и сунула в сумку.
— Вот моя мечта, — сказал Дрессер, обходя выложенную тиковым деревом палубу, — завести такую лодку, плавать по всем рекам и причаливать там, где захочу. Жаль, что здесь темно, я бы хотел рассмотреть все получше.
— Тоже мне мечта, — ответила я, — реки быстро кончатся, а в океане ты на такой посудине через пару часов пойдешь ко дну.
— Нормальная мечта, — обиделся Дрессер, — сама подумай, что я здесь? Заточник в постылой квартире, муж бестолковой девки, отец неизвестно чьей дочери. А будь у меня плавучий дом — поставил бы паруса и помахал бы им всем рукою. Причалил бы в Пенборгне, ловил бы рыбу и читал свежие газеты на солнышке.
— В Пенборгне тебя через неделю окрутила бы местная парикмахерша, и все началось бы по новой, — заметила я холодно.
— Ты хочешь сказать, у тебя есть мечта получше?
— Есть, — я взяла у него фляжку и отпила для виду, меня до сих пор тошнило от сливочного масла, — но тебе не скажу, ты, пожалуй, смеяться станешь.
— Да чтоб у меня выросли ослиные уши! — поклялся смотритель, приложив растопыренные ладони к голове.
— Хорошо, я скажу. Дрессер, я хочу от тебя теленка, — я подошла к нему вплотную и положила руки на крахмальную манишку, уже лишенную давешнего лоска. Рубашки на смотрителе не было, он вздрогнул всей кожей и немного отодвинулся.
— Не бойся, — сказала я, просовывая руку поглубже. — Знаешь, как в Ирландии называют корову Ио? Зеленая пустышка. Это потому, что у нее никогда не было теленка, хотя молоко лилось из нее рекой. Ну же, давай хотя бы попробуем, — добавила я, улыбаясь в темноте.
Дрессер помотал головой и облизнул пересохшие губы. В лунном свете его лицо показалось мне непривычно осунувшимся — зря он, наверное, смешивал крепкое с красным вином и пивом.
— Аликс, да ты никак пьяна, — сказал он неуверенно, — ты несешь какую-то чушь. Нам лучше вернуться домой, у меня, видишь ли, кружится голова.
— Домой? Мне, видишь ли, незачем возвращаться, — сказала я, вынимая шпильки из закрученной в узел косы. — С тех пор, как ты уехал, я не живу, а коротаю время.
— Ну вот — от тебя, как и раньше, слова в простоте не услышишь, — Дрессер смущенно засмеялся и отхлебнул из своей фляжки. — Если бы ты знала, как мне жмут эти лакированные туфли. Ненавижу Лайонз-Энд. Ненавижу регату.
— Сними лакейские туфли и ходи босиком, — я распустила волосы и тряхнула головой. — Сними все. Мы спустимся в чужую каюту и ляжем там на чужих простынях. Иди сюда, глупый лодочник.
— Аликс!.. — начал Дрессер, но я заговорила быстро, не давая себя перебить:
— За этим я и приехала. Чтобы услышать, как ты зовешь меня по имени. Когда ты произносишь Али-и-икс, мне будто цветущей веткой проводят по лицу. Ну что же ты, потрогай вот здесь. Нет, дай, я сама.
Я встала на колени, на шершавые тиковые досочки, и пристально посмотрела на него снизу. Смотритель укоризненно покачал головой, но закрыл глаза и прислонился к поручням. Молнии на его брюках не оказалось, и я вдруг испугалась — мне почудилось, что Дрессер весь цельный, будто целлулоидный пупс, и нигде не расстегивается.
От страха я окончательно протрезвела и, догадавшись, что на клубных брюках молния на боку, потянула застежку вниз. Ноги Дрессера напряглись и плотно сдвинулись. Я дернула посильнее, уцепившись за карманы, белое форменное сукно съехало на щиколотки, я увидела его колени, покрытые чахлой шерстью. Прежняя жалость хлынула в мое горло, я задохнулась и уткнулась носом в покрытое острыми мурашками бедро.
— О господи, проклятый соус, — простонал Дрессер, оттолкнул мою голову, перегнулся через поручни и свесился вниз. Тинистая Темза расступилась и приняла даровое угощение из столовой королевского клуба.
Повара Оближи, Обглодай и Обсоси не вынесли бы этого зрелища — спина смотрителя содрогалась, он рычал и хлюпал, а я стояла на ободранных коленях на краю палубы, смотрела на его зад, обтянутый узкими нейлоновыми трусами, и тихонько смеялась.
В точности такие трусы я видела на стриптизере, вылезшем из большого картонного торта на прошлогоднем дне рождения Прю. Подруги подарили ей швейную машинку и обмазанного сливками мальчика из кардиффского ночного клуба.
Потом я перестала смеяться, подползла к Дрессеру близко-близко, взяла его за голые ноги, под самыми коленями, и сильно толкнула вверх.
Дневник Луэллина
ко дню рождения я отпустил бороду до самых глаз и гуляю по своему району невидимкой, чисто эдгар, сын герцога глостерского, [77] bedlam beggar с оловянной табличкой на руке, даже мороженщик на углу сент-джордж перестал со мной здороваться
хотя — чему я удивляюсь? никто и так никого не замечает в нашем хлебном городе, будь ты хоть плачущий локи, хоть великанша текк, [78] никто никого не замечает, кругом настоящий бедлам — и все в нем одинаково нищие
тем временем в городе холодает, пронзительная калех уже полощет свой плащ в корриврекане [79] и, судя по прогнозу, числа двадцатого начнет вытряхивать свои одеяла на июльский Лондон
в два часа пополудни у меня урок с юношей по фамилии crescent, и вот, пожалуйста — я все утро думаю о белой омеле, которую в шестой день луны срезали золотым серпом, потому что ее нельзя касаться железом
меня тоже нельзя касаться железом! когда-то давно я боялся любого прикосновения, а теперь — только острого и внезапного
***я не знал, что новая плитка в ее ванной покрыта пупырышками, с виду керамика была гладкой, но теперь, проведя на полу черт знает сколько времени, я почувствовал не то сырные крошки, не то кунжутные зернышки, и еще — что правая рука у меня затекла и онемела
это нарочно так сделано, пояснила она, чтобы нога не скользила, ее ступни упирались в стену, а голова — в основание душевой кабины, я попробовал вытащить руку, но ее голова была тяжелой, как уэльская корона из плюща, [80] я давно этого хотела, сказала она, если честно, я поняла, что так и будет, когда вы принесли мне ту русскую бумагу, я поняла, что это знак! вот как, пробормотал я, никогда бы не подумал
да-да, там было так и написано: я убью его, но вы сказали, что это просто отрывок из криминального романа, и я поверила, я поверю во все, что вы скажете, вы это знаете, лу? разумеется, знаю, я приподнялся и стал нащупывать свою одежду, спина глухо болела, недоумение понемногу заполняло меня всего, будто болотная вода: как я здесь очутился?
