Олег Лукошин - Человек-недоразумение
— Создаём, создаём! — бодро ответил он. — Вокруг Белого дома уже начали строить баррикады. Э-э, друг, они ещё обломают о нас зубы-то, помяни моё слово!
— Я с вами, с вами! — запросился я. — Я тоже на баррикады!
Весь остаток дня и часть ночи я, вместе с ещё несколькими сотнями защитников демократии, рыскал по окрестностям Белого дома (ужасное и даже тошнотворное название — просто потому, что его тупо позаимствовали у главного государственного строения Соединённых Штатов; кстати говоря, не такой уж он и белый, этот российский Белый дом, при выборе метафор и ассоциаций слово «белый» я бы не употребил никогда) и тащил к нему металлолом и прочий хлам, какой смог найти. Нашёл я, кстати говоря, немало: ещё с парочкой дюжих мужиков мы снесли два проёма железного забора вокруг некоего двухэтажного учреждения — то ли детского сада, то ли домоуправления; опрокинули и дотащили до линии баррикад качели, что стояли во дворе одного из домов, а заодно выкорчевали из земли пару столбов, между которыми предполагалось натягивать верёвку для сушки белья; допёрли на своём горбу штуки три, а то и четыре мусорных контейнера, предварительно, разумеется, опрокинув их и высыпав на дорогу весь мусор. Кроме этого я отломал с двух машин бамперы и тоже добавил их в общую баррикадную коллекцию.
Где-то за полночь баррикады показались нам в общем и целом готовыми. Несколько добровольцев вызвались встать в патруль по всему периметру территории (а кого-то и просто назначали на эту миссию невесть откуда взявшиеся командиры: между прочим замечу, что одного такого я дважды за вечер успел послать на три советские — вот ведь хитрожопые человеческие создания, при любой ситуации найдут повод покомандовать), остальные же отчалили в центр укрепрайона, то есть к самим стенам Белого дома. Там уже жгли костры и готовили съестное наши боевые подруги, которых, разных возрастов и телосложений, здесь уже тусовалось немало. Немало было и прочего разнообразного люда: он топтался у костров, сжимал в руках причудливые предметы, от палок до автоматов, и слушал по радиоприёмникам последние новости. Мне попались две пары, занимавшиеся сексом: одна делала это стоя, опершись о дерево, другая — лёжа на каком-то полотнище, не то знамени, не то куске брезента. То ли из деликатности (демократы всё-таки), то ли просто от усталости и интереса к более насущным проблемам, внимания на них, кроме меня, никто не обращал.
Война или даже её ожидание моментально распределяют между людьми роли: ты будешь рядовым, ты медсестрой, ты поварихой, ты командиром батальона, а ты генералом. К некоторому своему удивлению, я понял, что в этой компании ретивых защитников демократии мне почему-то отводилась роль не выше сержанта. Я объяснял это себе тем, что теневой кукловод никогда не может на свету исполнять роль властителя дум и повелителя подлунного мира.
Потому, перекусив парой ложек (больше не хватило) какой-то чудовищно невкусной, непроваренной каши, я выбрался за периметр баррикад в надежде узнать, как обстоят дела у противоположной стороны. После часа блужданий мне наконец-то удалось набрести на танковый отряд, который, по всей видимости, путчисты готовили в качестве одной из главных ударных сил для предстоящей атаки на логово демократии. Танки, смотря один другому в задницу, стояли колонной вдоль Москвы-реки, несколько десятков зевак, находясь в отдалении, в бинокли и просто так разглядывали их в тщетном ожидании стать свидетелями чего-то необычного, тщетном, потому что в танковом лагере царило безмятежное спокойствие и ни малейшего шевеления среди покрытых бронёю транспортных средств не наблюдалось. Зеваки же, гулявшие вблизи набережной, пребывали в благодушном настроении — то там, то здесь раздавался смех, звенели соприкасающиеся бокалы, видимо с шампанским, а быть может и с портвейном; одна компашка, наиболее весёлая и жизнерадостная — в неё входило трое мужчин и две женщины — обгладывала с шампуров свежезапечённое мясо.
Приблизиться к танкам ближе, чем на сто метров, мне не позволили. У этих служителей хунты, что неудивительно, тоже были выставлены посты — конечно же, несравнимо лучше организованные. Едва я направился прямым ходом к ближайшей махине, из темноты выплыл солдат с автоматом и вежливо попросил меня, для моей же безопасности, не приближаться.
Они вообще, эти путчисты, выглядели на удивление спокойными и аморфными, что меня настораживало и раздражало. Я жаждал битвы, жаждал сплетения орудий и тел, мне необходимо было столкнуть противоборствующие стороны головами, чтобы могучая и величественная реакция от этого столкновения разнеслась по всей стране, рождая новые всплески столкновений и битв, уничтожая её, сметая с лица Земли, посылая новые волны в зарубежные пределы для новых истеричных и прекрасных всплесков Хаоса. Однако с таким чрезмерным спокойствием одной стороны добиться столкновения было проблематично.
— Я к генералу, — ответил я солдату, — с донесением.
— К какому генералу? — спросил тот, ничуть не удивившись моим словам.
— К самому главному.
— Главных здесь нет, — вяло отозвался солдатик. — Здесь вообще генералов нет. Езжай в министерство обороны, все генералы там. Они тебе обрадуются.
Я так и не понял, смеялся он надо мной или был серьёзен.
— Передай старшому, — крикнул я его удалявшейся в темноту спине, — что Белый дом нужно штурмовать сегодня, желательно под утро, когда весь этот сброд заснёт. Их укрепления смешны, смести их легче лёгкого. Если вы не проведёте операцию до утра, считайте, что вы проиграли.
Солдат на мои слова не отозвался и даже не обернулся.
В предутренние часы заснул и я, сморившись после трудного и волнительного дня. У костра в отрядах самообороны Белого дома, где я отвоевал себе пятачок, девушка по имени Мария, искренняя демократка, член какой-то партии и просто симпатичная, правда немного неврастеничная тёлка, повинуясь не то материнскому, не то сестринскому инстинкту, гладила меня по голове правой рукой (левой — плешивого дядю с козлиной бородкой) и, широко раскрытыми глазами глядя на огонь, словно улавливая в нём отголоски всех предыдущих переворотов и мученических смертей защитников демократических правительств, твёрдо и непреклонно шептала в пустоту:
— Они не пройдут. Мы сделаем нашу страну свободной!
Я уверяю вас, что не заснуть под такую мантру в течение хотя бы пятнадцати минут просто невозможно.
Следующий день тоскливым и каким-то осторожно-ожидающим хрен знает чего перемещением воздушных струй сразу же обозначил напряжение и серьёзность исторического момента. Напряжение и серьёзность, многократно усилившись за ночь, так и порхали по крышам домов, перемахивая на человеческие черепушки и застывая на них вдохновенным смятением. Напряжение и серьёзность взывали к терпению и жертвоприношению. Все как-то сразу осознали вдруг, что стоять так под стенами Белого дома можно месяцами, а власть, перешедшая к путчистам, она хоть и коварная паскуда, хоть и не тем даёт, сука этакая, но всё-таки она власть, а значит сила, а значит, что трагические последствия и геморрой на жопу тем, кто против неё, непременно прибудут.
Но адепты демократии стойко держались. К Белому дому приходили новые люди, подъезжали грузовые машины с провиантом и даже оружием. Впрочем, никому оружие это не раздавали, а сгружали куда-то в подвалы.
Вожди свободной России постепенно стали понимать, что такую кодлу народа надо чем-то развлекать. С самого раннего спозаранку защитников Белого дома стала навещать с короткими, но вдохновенными визитами взбудораженная публика в костюмах и галстуках. Собрав вокруг себя народ, эти чревовещатели свободы толкали пламенные речи, а потом снова уезжали (либо скрывались в здании Белого дома) туда, где и делалась история — в некие штабы, головные бункеры и совещательные палаты. Из всех визитёров к народу я узнал только Руслана Хасбулатова — тот был необычайно бодр и весел, чем, конечно же, вселил тонны уверенности в ополченцев. Закончив с короткой и, скажем честно, какой-то малопонятной и невразумительной речью, Хасбулатов, прежде чем скрыться в здании, пожал несколько рук — в том числе и мою.
— Жизнь свою отдадим за свободу! — клятвенно заверил я довольного спикера российского парламента. — Руслан Имранович, а не предпринять ли атаку на путчистов? Неожиданность города берёт.
— Обсудим, обсудим это, — покивал головой Хасбулатов. — Если не сдадутся, обязательно атакуем.
— Ух, быстрее бы в дело! — мечтательно произнёс я, но Хасбулатов уже торопливо нарезал метры к Белому дому и меня не слушал.
Раза три за день я выбирался в город. На противоположную сторону, солдат хунты посмотреть, да и пожрать по-человечески. Вся еда, приготовленная боевыми подругами, до моего рта, не говоря уже о желудке, почему-то не доходила. Денег у меня оставалось всего нечего, но на пару пирожков да на бутылку пива хватило.
