Дирк Уиттенборн - Жестокие люди
Я надел брюки. Свои трусы я держал в руке, потому что собирался выбросить их в мусорную корзину, стоящую у раковины, но только приоткрыл дверь кабинки, как услышал, что в туалет кто-то вошел. Этот человек насвистывал песню, которую играл оркестр. Теперь она не казалась мне такой уж слащавой. Я продолжал стоять в кабинке, ожидая, когда он уйдет. Но он продолжал напевать, и когда дошел до строки «Ты у меня одна», ужасно громко пукнул, и сразу же засмеялся, словно восхищаясь своей шуткой. Запах был такой, будто огромное животное оставили лежать в сломанном холодильнике. Обонятельный инстинкт победил. Я зажал нос руками, и, конечно, мне пришлось понюхать свое перепачканное белье. Это было отвратительно. Я уронил трусы, и они приземлились прямехонько в унитаз. Теперь у меня появилась еще одна проблема. Что мне делать? Вытащить их и выжать, или пусть это делает кто-то еще? Я решил просто смыть воду. Но когда она стала подниматься все выше и выше, и дошла до края унитаза, мне стало понятно, что это была серьезная ошибка.
Потом пердун тоже смыл воду и вышел из комнаты. Я готов был пулей вылететь оттуда, но тут опять раздались звуки шагов. Вода стала уже медленно переливаться через край унитаза. Я накрыл его крышкой и попытался скрыться с места аварии. Послышались чьи-то голоса. Это были Маркус и Слим.
– Да успокойся ты. Здесь никого нет. – Слим говорил, как пьяный, запинаясь. Видимо, это из-за антидепрессантов.
– Заткнись.
Маркус стал проверять, нет ли кого в кабинках. Он, наверное, решил, что та кабинка, в которой стоял я, закрыта, потому что там сломан унитаз. В общем-то, он был прав. Тогда он затащил Слима в соседнюю кабинку и толкнул его прямо на сиденье. Когда он заговорил, я понял, что дело не в том, что они решили покурить марихуаны.
– Ты опять ел эту гадость, – произнес Маркус горячо и настойчиво. Скорее, он был огорчен, а не взбешен. Когда он разговаривал со мной, то тоже злился, но теперь его голос звучал по-другому.
– Всего две марки. – Я все еще стоял на унитазе. Решившись посмотреть вниз, я увидел, как Маркус схватил Слима за лацканы его пиджака и начал трясти его.
– За каким чертом ты это делаешь? Неужели из-за того, что стыдишься меня? Или того, чем мы занимаемся? – Я решил, что сейчас он его ударит. Но вместо этого он поцеловал Слима. Они, кажется, собирались спутаться прямо здесь. Тогда я переступил через лужу, которая разливалась по полу туалета, тихо приподнял щеколду, и на цыпочках побежал обратно в зал.
Я даже и не знал, что обо всем этом думать. Странно только, что я не был шокирован еще больше. Когда я проходил у столика вице-президента, то услышал, как он свистит. Мне стало смешно. У всех здесь были свои секреты, а правил, кажется, вообще никаких не было. Когда я опять подсел к Майе, она спросила, почему меня так долго не было.
– В этой раздевалке я пережил религиозный опыт.
– Ты говоришь, как Брюс. – Она произнесла это таким тоном, что мне сразу стало ясно, что это не комплимент. Тогда я прошептал ей на ухо о том, что делал в туалете вице-президент, и как мне пришлось смыть свои трусы. Она так смеялась, что опрокинула свой бокал с вином, а потом поцеловала меня.
– Беру свои слова обратно: на моего брата ты совсем не похож.
Если забыть о том, что я ничего не сказал о Маркусе и Слиме, я все-таки имел много общего с ее братом. Мы оба ревностно оберегали свои секреты. Только он знал, как можно рассказать все, так ничего и не сказав, а я только учился этому.
Пока мы ели свои отбивные, пожилая леди с голубыми волосами и желтыми бриллиантами рассказывала, как ее выгнали из школы.
– Директриса вызвала мою мать и сказала, – было смешно наблюдать за тем, как эта старушка изображает другую старушку, – «Эбигейл – умная, привлекательная, прелестная девчушка, но, боюсь, нам придется с ней расстаться». Мама спросила ее, почему. Тогда мисс Хьюитт – так ее звали, – сказала следующее: «Если говорить начистоту, то все эти бриллианты, которые звенят в ее школьной сумке, отвлекают от учебы и ее саму, и других девочек».
– А как вам досталось это кольцо? – спросила Майя, наклонившись поближе и положив руку на мое бедро.
– Я была обручена с одним банкиром из Вирджинии.
– Сколько вам тогда было лет? – спросил кто-то.
– Пятнадцать. – Она улыбнулась, и сразу стало ясно, что сто лет назад она была красавицей.
– А потом что случилось? – заинтересованно спросила Майя.
– Все мои подружки получили дополнительный выходной день, чтобы присутствовать на моей свадьбе. – А я-то думал, что кульминацией в этой истории является камень в шесть каратов, сияющий на ее среднем пальце.
– Боже, как романтично!
– Ни капельки. Потом он начал меня избивать.
Тарелки со стола убрали. Я видел, как Осборн представляет Маркуса футбольной шишке. Мне сразу стало ясно, кто он такой, потому что тот проверял, есть ли у сына Гейтса мускулы и делал такие движения руками, словно бросал мяч. Маркус в ответ только мило улыбался, словно не имел ничего против того, чтобы этот престарелый спортсмен его ощупывал.
В конце выкатили праздничный торт. Мама в этот момент показывала Леффлеру какую-то йоговскую асану, а пожилая синеволосая леди объясняла нам, почему из всех ее пяти мужей (она всех их пережила) ей больше всего нравился третий.
– Он знал, как доставить удовольствие женщине. А теперь мне остается наслаждаться только шоколадом. – Она уже уничтожила все сладости, лежащие в огромной серебряной конфетнице, которая стояла посреди стола.
Эта ночь была особенной. Бесконечное количество бездонных бокалов с изысканным вином, влажная темнота, насыщенная запахом гардений. Казалось, этой ночью все решили использовать свой шанс. Чего бы они ни хотели добиться.
Тосты, которые произносили гости, были чем-то средним между здравицами и анекдотами.
Майя рассказывала мне, кто из них кто, и о чем они говорят, и я смеялся вместе со всеми, словно знаю всех уже тысячу лет. У меня даже щеки разболелись от смеха. Мне было очень весело. А самое чудесное – мне вовсе не пришлось прикидываться.
Когда группа Слима начала играть, мы побежали к шатру, стоящему у бассейна. Майя увидела, что я хромаю, и предложила снять туфли. Поняв, что я стесняюсь сделать это, она быстро скинула свои, и мы просто оставили их лежать на сырой траве. А потом, когда мы подбежали к тому месту, где все танцевали, случилось чудо. Я вдруг понял, что умею танцевать. Парни играли песни «Роллинг Стоунз», и это получалось у них даже лучше, чем у рок-звезд. Маркус, насупившись, стоял с краю танцевальной площадки. «Поразительно, что у всех этих белых людей нет никакого чувства ритма», – крикнул он мне.
Нам было очень жарко, мы вспотели, и, перестав танцевать, когда зазвучала медленная песня, отошли в тень, чтобы поцеловаться еще раз, а потом, так и не успев довести дело до конца, ринулись обратно, застегивая друг другу пуговицы и молнии. К микрофону подошел Брюс. В руке у него был бокал с коктейлем, а его волосы были выкрашены в белый цвет. Он выглядел точно как Дин Мартин, если бы тот вдруг превратился в альбиноса.
Брюс стал проникновенно исполнять песню «Иногда, когда кто-то кого-то любит». Любой вам скажет, что эта песня в 1978 году ни у кого не вызывала восторга. Но когда ее пел Брюс, это было совсем другое дело. Он даже заставил Майю, миссис Лэнгли и Осборна залезть на сцену, чтобы подпевать ему. Когда они закончили, старик поклонился, сложив ладони вместе, словно какой-то восточный диктатор, и помахал всем на прощание. Мама стояла рядом со мной. Я видел, как он прошептал что-то Майе, когда они сходили со сцены.
К чести моей мамы, она не стала задерживаться, когда увидела, что моя подруга идет ко мне. С ее стороны было очень мило, что она решила предоставить мне свободу действий.
– Здравствуйте, доктор Эрл… Я – Майя Лэнгли.
– Я не доктор, Майя. – Мама решила сразу же внести ясность.
– Дедушка говорил мне, что у вас нет специального образования, но он не устает повторять, что вы – тот самый врач, который спас ему жизнь. Так что здесь вас будут называть доктором, нравится вам это или нет. – Стоило Осборну повторить что-то три раза, и это становилось правдой. – Впрочем, я всего лишь хотела представиться.
– Что ж, очень приятно, Майя. Спасибо, что пригласила нас на свой праздник. Мне здесь очень нравится. – Мама пила третью чашку кофе. Она собиралась вскоре уходить.
– Можно я сама отвезу Финна домой?
– Тебе же всего шестнадцать лет. А водительские права ты получишь, когда тебе исполнится семнадцать. – Мама, видимо, решила повторить правила дорожного движения в штате Нью-Джерси – у нее был экзамен на следующей неделе.
– У меня есть специальные права, для фермеров. Мне можно брать машину, если нужно съездить к соседям. А это как раз наш случай. – Мама все равно не разрешит, я знал это.
