Дирк Уиттенборн - Жестокие люди
– Брюс, не мешай мне. – Майя продолжила свой рассказ. Ее брат все это время пристально смотрел на меня. – Когда я поцеловала папу, он на секунду открыл глаза.
– Это невероятно.
– Верно.
– Заткнись, Брюс! Никто, кроме меня, этого не видел, и врач сказал, что это хороший знак. Я уверена, что отец скоро выздоровеет.
– Здорово. – Я даже не знал, что сказать.
– «Надежда – штучка с перьями – в душе моей поет. Без слов одну мелодию твердить не устает».
– Брюс улыбнулся, вытащил из стоящего рядом букета одну розу и вставил ее в петличку на смокинге Майи.
– Ты это сам сочинил? – Я был поражен.
– Да, вообще я довольно известный поэт. Пишу под псевдонимом Эмили Дикинсон. – Надо же!
Майя слезла с моих колен.
– Смотри, не уходи никуда с Брюсом. Я вернусь через минуту.
И она грациозно двинулась к барной стойке на противоположной стороне комнаты, где стояли Иэн, итальянец и дюжина других парней. Все они были одеты в шикарные костюмы, и старательно делали вид, что им очень скучно. У них у всех были тоскливые лица, словно у сорокалетних.
Когда Майя отошла от нас довольно далеко, Брюс стрельнул сигарету и доверительно сообщил мне:
– Мне не хочется, чтобы она чувствовала себя разочарованной. – Мне было очень приятно, что он делился со мной.
– А вдруг она права? – Я тоже старался казаться старше, чем я есть, то есть говорить медленно и лениво.
– Это было бы здорово. – Впервые я видел печального Брюса. Сейчас его можно было назвать каким угодно, только не счастливым. Joie de vivre, присущая ему, во мгновение ока иссякла, и он стал похож на грустного, сердитого мальчика.
Знакомое выражение лица. Нечто подобное я каждый день видел в зеркале.
Майя вернулась вместе с блондинкой, которая каталась с ними на лошади в тот день, когда мы встретились. У нее были тонкие губы и очень большая грудь, и, несмотря на то, что ей было не больше семнадцати, она очень хорошо изображала тридцатисемилетнюю разведенку.
– Финн, это Пейдж. Кстати: в ее передний зуб действительно инкрустирован бриллиант.
Пейдж приподняла губу, чтобы продемонстрировать украшение.
– Мик тоже так себе сделал. Правда, у него обыкновенный рубин.
– Ладно, Пейдж. Давай-ка я за тебя похвастаюсь. Пейдж видела Мика Джеггера, когда ходила в «Студию 54».
Финн, сделай, пожалуйста, вид, что ты потрясен.
Пейдж мило улыбнулась и сказала:
– Свинья ты.
Мы пожали друг другу руки, и Майя добавила:
– Пейдж – моя двоюродная сестра. И самый старый мой друг.
– А я думал, что это я твой самый старый друг, – возразил Брюс. Он поцеловал Пейдж. Я увидел, как он засунул ей язык в рот. Блондинка удивилась, но было заметно, что ей это понравилось.
Зато это не понравилось Майе.
– Что это с тобой, Брюс?
– Я сегодня одинок, и я рад видеть Пейдж.
– А где же Коко? – Блондинке явно было трудно говорить спокойно, когда он прижимался к ней.
– Она улетела домой, чтобы присутствовать на коронации своего брата. – Пейдж засунула сигарету в мундштук и подождала, пока он поднесет к ней зажигалку.
Я решил, что он шутит, но тут в разговор встряла Майя:
– Мне все-таки кажется, что ты должен был поехать с ней.
– Я собирался. Но потом… подумаешь, коронация в маленькой африканской стране. Кто там будет? Несколько сотен голых негров, Принц Уэльский… Здесь гораздо интереснее.
– Почему ты не поехал? – спросила Пейдж.
– Беспокоился за маму. – Он окинул взглядом зал. МакКаллум и миссис Лэнгли стояли в углу и о чем-то говорили. – Пора ее спасать.
– Господи! А моя мама-то что делает?
– Не беспокойся, она же с дедушкой. – Меня это не успокоило, скорее, наоборот. Майя махнула рукой туда, где стояла мама. Она говорила с Осборном и вице-президентом. Потом сказала что-то смешное, так что они все (включая охранника этой шишки) расхохотались. Я уже говорил, что когда у нее было хорошее настроение, она могла быть очень забавной. Затем один из ублюдков, чей разговор мы подслушали, сказал: «выглядит она роскошно», и подошел к ним, чтобы его тоже представили. Когда этот козел поцеловал ее руку и поклонился, она в ответ улыбнулась, и выглядело это, пожалуй, смешно. Потом я подумал о том, что бы они сказали, если бы увидели мою маму в тот момент, когда она лежала под книжным шкафом и ругалась как сапожник из-за того, что потеряла свой кокаин. Мне стало стыдно за свои мысли.
– Финн, ты что, не слышишь? – Я действительно не слышал. – Пейдж задала тебе вопрос.
– Что? Извини.
– Не важно. Я слышала, что тебя арестовали за то, что ты продавал кокаин. А сейчас у тебя есть?
– Нет.
Майя посмотрела на нее так строго, что можно было усомниться в том, что она по-прежнему считает Пейдж своим самым старым другом.
– Он ничего не продавал! Да и вообще, кто тебе об этом сказал?
– Ну, об этом уже все знают. – Теперь блондинка говорила еще более медленно и вяло, чем обычно.
– Ничего они не знают.
Я не собирался говорить этого, но что-то мне все-таки нужно было сказать. Майя взглянула на меня, широко раскрыв глаза, словно увидела что-то такое, чего не замечала раньше. Потом она дотронулась до моей щеки, чтобы дать мне понять, что мне ничего не угрожает.
– Ну, что здесь такого… Возьми хоть моего брата. – Пейдж говорила заискивающим тоном.
– Его выгнали из Принстона за то, что он принимал транквилизаторы. Умный он парень. Единственный из всей семейки.
– А здесь ты как оказался?– спросила Пейдж.
– Его мама и мой дедушка старые друзья. – Ответила за меня Майя. Вот это новость. Было ли это правдой, или сплетней, или ложью во спасение? Я ничего не сказал, но очень сильно удивился.
Ударили в гонг. Миссис Лэнгли спокойно сказала:
– Думаю, ужин готов. – Как будто это был семейный ужин, а не вечеринка, на которой присутствовало более двухсот гостей.
Майя схватила меня за руку.
– Ты будешь сидеть рядом со мной.
А мама сидела по правую руку от Осборна, в то время как его жена находилась в дальнем углу крытой площадки. Я же повторял про себя снова и снова: «старые добрые друзья».
Это объясняет, почему он так добр к нам. Если это так. Но когда же они познакомились, и насколько близко они были знакомы? Мама говорила, что это случилось, когда он лежал в больнице. Нас разделяли четыре стола, но я думал о ней, не переставая. Мне надоело переживать из-за того, что мне было известно о ее жизни, и о том, что не было. Я не хотел, чтобы ее прошлое разрушило мое будущее, и жалел, что показал ей это дурацкое приглашение. Вдруг Майя прошептала мне на ухо:
– Все не так ужасно, как ты думаешь.
– О чем это ты? – прошептал я в ответ.
– Что бы ни случилось с тобой в Нью-Йорке на самом деле. – Она знала, что я врал.
– А перешептываться невежливо, – заорал Иэн.
– Зависит от того, о чем вы говорите, – крикнула в ответ Майя, швырнув в него хлебный катышек. Потом она опять повернулась ко мне и продолжила:
– Не беспокойся, я никому не скажу про твой секрет.
– Какой секрет? – Я почувствовал, что меня разоблачили.
Теперь она уже не шептала, а почти свистела:
– Ты хороший.
Мы держались за руки под столом и ели раковый суп. Благодаря ей я действительно чувствовал себя очень хорошо. Под скатертью она безбоязненно щекотала внутреннюю поверхность моего бедра. Я чувствовал, как нарастает мое возбуждение – продвигаясь вверх по штанине, она могла обнаружить это. Кончик моего члена находился в сантиметре от ее пальцев, и это расстояние неотвратимо сокращалось. Знала ли она об этом? А что, если она все-таки коснется его? Что она сделает? Выскочит из-за стола с миной отвращения на лице? Я задыхался, и был близок к оргазму, и уже собирался извиниться и выйти из-за стола, как вдруг она опустила под стол и вторую руку и прошептала: «Все нормально». Ее голос сводил меня с ума.
Потом стали разносить главное блюдо. На выбор предлагались седло барашка и чилийский морской окунь. Я предпочел баранину. Потом спросил Майю, где находится туалет, встал из-за стола и, засунув руки в карманы, направился к нему. Мне пришлось быть осторожным, чтобы не продемонстрировать свои трусы, которые выбивались из-под расстегнутых брюк.
Я подошел к туалету, который располагался около мужской раздевалки. Там никого не было. На скамейках лежали начищенные до блеска ботинки, в которых играют в гольф, а на стенах висели фотографии каких-то мужчин в длинных белых брюках, игравших в теннис. Я быстро зашел в одну из старомодных мраморных кабинок, расстегнул брюки и снял трусы. Мне понадобилась бумага, чтобы привести себя в порядок. Дело не в том, что я находился на анально-сексуальной стадии развития, как сказали бы психоаналитики – просто я был оптимистом. Надеюсь, она опять положит туда руку, и мне не хочется, чтобы ее поджидал там неприятный липкий сюрприз. Интересно, знала ли она, что довела меня до оргазма? Мне было известно слишком мало, чтобы чувствовать себя смущенным. Со мной такого никогда раньше не случалось… Я имею в виду, что другой человек в этом участвовал впервые. Интересно, должен ли я сказать ей что-нибудь, или нет?
