Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта
И побились потратились порушились источились древлие сарафаны кумачники терема заветные мои…
И ночная сокровенная тайная руськая рубаха кружевная вологодская моя вся мокра от вдовьих слез…
Но уповаю я Господь мой!..
И Анастасия молится с ножом своим:
— Господи услыши мя… Господи вонми гласу моления моего…
Господи! Воскресный свободи мя от путей стезей язв Руси многокровавых.
Господи ми помози. И поставь на пути покаяния.
Гляди — все избиты младыя ноги моя, мышца сердца моего устала обнищала обвисла истратилась от руських страхов вековых от опричников множащихся аки тать тля…
Господи горло дыханье удушенное пресеченное сомлело поникло устало мое от палачей душегубов рушителей катов тайных ночных…
Устало Господи!..
Да жаль Господи молодой вековухой солдаткой непотраченной неутоленной неудоволенной ухожу…
Гляди Господи на ярые девьи спелыя груди соски лядвеи мои плоды!..
И кому сад одичалый сей?..
Ей-ей! Ой-ой!
Но Ты напоишь? но Ты напитаешь?
Но Ты утолишь Господь мой?.. но Ты соберешь плоды сада моего?..
…А в кибитке сон…А в кроватке спит родное лакомое лестное душистое дитя… А оно спит и не знает что уже сирота круглая полная оно…
О…
…И так спят многиа чада безвинныя на Руси…
И как жук короед ночной тайно неслышно поядает источает опустошает древо — так тиран вождь лжепророк народ мой опустошает сиротит! да!..
Гой! Тиран! Сгинь с Руси!
И сгинул — да тьму душегубов палачей катов гадов лжецов наплодил.
И несть им конца и несть им могил…
И грех мор пагуба порча диавол бес всю Русь заполонил залил заворожил…
…И Анастасия молится с ножом своим.
И уже уходит Она Она.
И уже Она в святом бреду предсмертном томленьи забытьи…
Иииииии… Ийи…
Господь?.. Егда?.. Ми помози!..
Иль оборвались посеклись все моя жилы струны стези пути?..
И Она во сне! в истоме! в половодьи! в смуте! в судороге Она… да…
И Она поднимает с глиняного сырого пола необъятную волосяную воронью овечью бурку с мохнатым козьим руном и прячется кутается в нее.
Зябнет Она в бурке необъятной…
Теряется пропадает смиряется в бурке Она…
…Сон мой?.. сон сон сон… и я лечу валюсь в колодезь в погреб хладный твоея как оборвавшаяся бадья ладья ведро…
Ай сон в кручине, что корабль в пучине…
Ай я лечу в колодезь как бездонная бедная беспутная бадья ладья…
Сон где дно твое?..
Сон колодезь я устал устал…
Где дно твое? где вода твоя?..
…А матерь Анастасия моя грядет в бурке как тьма…
Матерь мати ты Ты птица необъятная небесная в рухлых малых земных душных тошных тенетах мережах засадах ямах ловных сетях пленицах петлях силках?..
Матерь! Анастасия-Русь!..
Ты птица! ты залетная захожая заблудшая! Да!..
Матерь и ты в тьмовой необъясной тюрьме бурке прячешь смиряешь смежаешь таишь два трепетных неодолимых рвущихся бескрайних крыла?..
Оле! Матерь! Птица! Русь! Да! да!..
Да?..
…И Генералиссимус Ночи напоследок говорит из тьмы из беспробудного своего склероза сна:
— Она птица. Она бзыбьская абхазская неоглядная орлица!.. И она улетит сейчас!.. Айда! Айда!.. Гойда!..
…Егда Господи? Егда?..
И Она уже уходит!..
И она уже в смуте во сне шепчет дальныя забытыя замогильныя слова языки слова:
— Спасе возьми мя от живых… Устала я…
Дай дай взойти восстать взлететь во небеса!.. Дай!.. Элои! Элои! Ламма савахфани! Ставрос!.. Ставрос!.. Русь! Ставрос!.. Русь сладка с креста! Русь — Крест моея!..
И Она шепчет древнеславянские слова, а потом древлегреческия языки а потом латинские, а потом арамейские усопшие богодухновенныя реченья идут из нея, как беженцы погорельцы сироты из военных русских нищих деревень гладных 1941 года…
Гой!.. Господь!..
Благослови вековечных беженцев погорельцев святый бражный слепый слезный мой кочующий народ! ой!..
Благослови мой народ беженец сироту веков веков веков!..
Да доколь Господь?..
…А Анастасия матерь моя уже бредет уже бродит по ночной кибитке, уже Она уходит вспять…
Уже Она в бурке смиряет готовит крыла, уже она нездешняя неземная бзыбьская абхазская орлица неоглядная, уже ей уходить, взлетать восставать…
И тут Она подходит к кроватке сонной моей и дышит теплым дыханьем свежим на меня…
…Матерь мати мама я слышу во сне дыханье твое… мама от тебя пахнет златым медовым осенним калайдашским яблоком…
Мама а где ты яблоко осеннее взяла?..
Матерь и от тебя пахнет русским чистым духмяным прозрачным орловским яблоком двухфунтовой антоновкой, когда она разрезана, когда она свежа от ножа!..
Ах! ай как пахнет осенними морозными яблоками ночная матерь моя!..
И она щекочет веет яблоневым дыханьем о меня о мя!..
И я сонно колодезно улыбаюсь и узко едва отворяю тайно один глаз и гляжу на Нея.
И Она вся в необъятной совиной бурке и она шепчет у моего спящего лица:
— Сынок! Сыне! Тимоша! Я ухожу… Там на кухне три буханки черного хлеба… и две бутылки хлопкового масла… сынок… спи спи спи… прощай прощай прощай… устала я…
…Матерь… Ты птица… Ты бзыбьская орлица…
Тебе летать… У тебя под буркой два несметных крыла…
И я сплю и не не верю… и не чую… и не знаю… и глядит мой тайный глаз…
И Анастасия в неоглядной глухой совиной бурке вся, но тут она неловко отходит поворачивается и бурка на миг отворяется распахивается и я вижу, что нет там под буркой двух крыльев, а есть меж яблоневых сахарных грудей ее есмь стоит растет хунзахский нож кинжал с серебряной певучей унцукульской ручкой…
…Мати матерь и там у грудей млековых где ты носила кормила держала лелеяла любезное родимое дитя — теперь стоит томит нож кинжал.
И там где текло млеко молозиво молоко — теперь сбирается тишайшая руда кровь…
Матерь это кровь?..
…Спи спи спи сынок.
Это сон сон сон…
Это я принесла тебе гиссарский гранат тугой и разрезала расколола его…
Это гранатовые зерна текут средь сливовых дымчатых сосков…
Спи сынок…
Сон сон сон…
И тут вновь заверещал затосковал затужил вилюйский соболь на руках у Джамала-Диловара отца убитого вилюйского утопленника моего.
И тут Анастасия улыбаясь уже радая уже свободная сказала ему:
— Муже мой пойдем по путям твоим.
И они пошли из кибитки ночной.
И они пошли ступая на цыпочках на ножных перстах чтоб не разбудить свое дитя, чтоб не разбудить не смутить меня…
…Ай сон? сон? сон? ай сон уже не друг а враг! ай сон уж враг уж тать убивец заклят!.. ай!..
Нощь уже не друг, а враг… да…
Но! нет! нет! нет!..
Нет!..
…Мати маа там под буркой не было ножа!..
Там было два смоляных младых маслянистых великих уповающих неоглядных необъятных крыла!.. Да!..
Мати ты не ушла, ты птица, ты бзыбьская небесная орлица! ты улетела а не ушла!.. Да!..
…Но выходят из ночной кибитки-мазанки Анастасия-Русь и Джамал-Диловар…
И там в ночи стоит шевелится течет столп дерево ветвистого огня…
Это Чинара Сасанидов горит.
Это Древо предков горит чадит огнем пламенем бежит…
И от него светло в ночи да скоро изойдет изгорит рухнет оно.
И вновь станет нощь.
И Анастасия-Русь и Джамал-Диловар стоят у горящего дерева и огонь близкий опаляет жжет их.
И Джамал-Диловар говорит:
— Так соболь ревновал кусал меня, что не разглядел я лица спящего сына моего.
Так мало мы были вместе на земле, жена моя.
Я пришел навестить тебя жено и узнать: верна ли ты?
И ты верна.
И встреча земная кратка, а разлука небесная велика.
И я ухожу на пути отцов своих на дорогу хамаданскую последнюю в Мекку а потом в Кербелу, где в тысячелетних гробных саванах своих лежат ждут уповают тлеют мусульмане-шииты.
Прощай жено верная при жизни а в смерти опять мы разлучились…
Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!..
Господь велик а человек мал… ай…
Но так мало мы были вместе на земле, возлюбленная моя…
Так мало было живых дней у нас Настя…
И он сразу ушел в ночь, потому что уже как живой рыдал.
И соболь сразу померк опал увял уснул на его руках…
И соболь стал прах…
А Анастасия пошла на Русь на Днипро, где когда-то младою полянкой девьей косарихой была была была.
А Анастасия в орлей бурке своей пошла на Русь в поисках Христа, но не нашла Его, ибо не было там.
И так Ея утеснили запугали забили за тысячу лет ее на земле руськой, что всю Русь она в страхе на ножных перстах высокая прошла.
