Сергей Аксентьев - Беспокойные дали
Пока Андрей улаживал бумажные дела, его помощники в огневом дворике сооружали специальную установку, которая могла работать автономно, без запуска основного двигателя. Громоздили звукоизолированную камеру с системой акустических измерений. Стенд становился многофункциональным и от этих нововведений всё больше обретал солидный вид.
Ренат Константинович, понимая серьёзность и объем предстоящих работ, огромную физическую и психологическую нагрузку, которая свалилась на Платонова, распорядился передать часть его классных занятий прибывшему два года назад на кафедру капитану 3 ранга Эдуарду Соловейкину. На что тот отреагировал бурей негодования. Бесцеремонно ворвавшись в кабинет начальника кафедры, он с порога пошел в яростную атаку:
— Я, между прочим, товарищ капитан 1 ранга, тоже соискатель. И мне по закону положена уменьшенная учебная нагрузка. Тем более, что в отличие от некоторых, я работаю над темой на благо Военно-морского флота, а не на дядю.
Пятница, плотно сжав губы, молча слушал.
Почувствовав, что с наскока бреши в решении начальника пробить не удалось, Соловейкин обратился к своим главным «убойным» аргументам:
— Я должен вам от имени всего преподавательского коллектива официально заявить, что платоновские гигантские технические проекты всем давным-давно надоели и очень смахивают на широкомасштабную авантюру, в которую он втянул вас и всю кафедру. Мечется со своей бредовой идеей из НИИ в НИИ. Уже все академии на уши поставил, а результатов ноль. Всем пудрит мозги. Учебной работой не занимается. Практические занятия за него проводят лаборанты, а лекции читает шаляй-валяй. А вы всему этому безобразию молча потворствуете!
— Хватит! — трахнул ладонью по столу Пятница
— Что, хватит? — взвился Соловейкин. — Почему вы мне затыкаете рот?
Губы у него посинели от гнева, а рот перекосила гримаса:
— Я не позволю вам, — истерически закричал Соловейкин, — прикрывать технического шулера и проходимца. Я пойду к начальнику политического отдела, и тогда посмотрим: хватит или не хватит!
Сдерживая себя, чтобы не взорваться, Ренат Константинович глухо выдавил:
— Вы мерзавец, Соловейкин! Можете это тоже передать начальнику политического отдела. Я не хочу вам отвечать и не позволю разговаривать со мной таким тоном. Вы находитесь в кабинете начальника кафедры, а не на коммунальной кухне. Попрошу здесь истерик не закатывать! Все свои претензии изложите письменно, в рапорте, как положено военнослужащему. Но, при этом не забудьте в этом же рапорте отметить и свои результаты научной работы за последние два года.
Он преднамеренно выждал паузу и с расстановкой объявил:
— Сегодня получена выписка из протокола заседания Ученого совета факультета военно-морской академии об отчислении вас из адъюнктов за невыполнение плана написания диссертационной работы и как не сдавшего экзамен по специальности. Документ в настоящее время находится у начальника училища. Завтра вас с ним ознакомят в отделе кадров под расписку. У меня всё. Вы свободны!
Лицо Соловейкина сделалось алебасторво-серым. В его маленьких остекленевших глазах застыли страх и ненависть.
— Ну, что ж, — угрожающе бросил он, — мы ещё посмотрим, что это за документ и кто его сочинил! И вообще всё ещё впереди!
Он выскочил из кабинета, с остервенением хлопнув дверью.
Пятница встал из-за стола, выглянул в коридор и вдогонку почти убегавшему Соловейкину громко скомандовал:
— Капитан 3 ранга Соловейкин, ко мне!
Едва тот вошел в кабинет, Ренат Константинович объявил:
— За нетактичное поведение с начальником кафедры, объявляю вам товарищ капитан 3 ранга выговор. Идите!
— Есть выговор! — вытянулся по стойке «смирно» Соловейкин, повернулся как механический солдатик кругом и, со злостью чеканя шаг, вышел из кабинета…
На следующий день было офицерское собрание кафедры. На нем присутствовали начальник факультета, замполит и зам начальника политического отдела. Собрание было бурным. Говорили много и обо всём.
Большинство поддерживало работу Платонова. Приводились даже такие аргументы: последние полтора года, благодаря экспериментальному стенду, который создан под его руководством, кафедра занимает первое место по изобретательской и рационализаторской работе в училище. За эти полтора года Платонов получил два авторских свидетельства на изобретение и опубликовал несколько научных статей. Две из них в солидном журнале союзного значения.
Но были и упреки, в общем-то, справедливые. Платонов на кафедре держится особняком. В свои дела и проблемы никого не посвящает. А ведь коллеги могли бы что-то толковое подсказать, посоветовать, в чём-то помочь. Да хотя бы взять часть его учебной нагрузки. Все же понимают, что затеял он трудное и сложное дело, которое требует массу времени, нервов и сил.
О Соловейкине говорили с нескрываемой неприязнью. Всем давно надоели его хамские выходки как по отношению к мичманам, так и по отношению к коллегам — преподавателям. Все отмечали, что его научная работа сводится лишь к выбиванию командировок, обещаниям завалить кафедру научными статьями и вечному брюзжанию: то ему подавай персональную программистку в вычислительном центре, то суперскоростную ЭВМ, то доступ к закрытым фондам Главного штаба ВМФ. Особенно возмутили всех его грубость в разговоре с начальником кафедры и оскорбительные высказывания о работе Платонова.
Происшедшее Андрей переживал тяжело. Трудно объяснимая обида невесть на кого, злость на свой сволочной характер, яростное отторжение не только самого Соловейкина, но даже его голоса, держали его в подавленном состоянии, не позволяя ни сосредоточиться, ни просто нормально жить. Временами ему казалось, что он где-то рядом с краем пропасти, что ещё одно движение, один шаг и крах неминуем. От этого цепенело внутри, становилось страшно и невыносимо хотелось куда-нибудь убежать. Но куда? Хотелось кому-нибудь высказаться. Но кому выскажешься, если у каждого свои проблемы?..
…В тот субботний вечер Платонов сидел за столом в своей холостяцкой комнате и бесцельно перебирал черновики будущего научного отчета. На душе у него было тоскливо и муторно. Таким и застал его нагрянувший в гости без приглашения Ренат Константинович Пятница. Андрей воспринял этот визит настороженно. Сухо поздоровался. Смахнув со стола бумаги и книги, включил настольную лампу, пододвинул гостю стул и пригласил сесть.
Долго молчали. Ренат Константинович рассматривал книжные стеллажи. Андрей отрешенно перелистывал журнал «Наука и жизнь».
— Будете чай?— чтобы как-то разрядить обстановку, спросил Платонов.
— Можно!
Андрей отбросил журнал, с облегчением юркнул на кухню.
— Там, в прихожей, — услышал он, — захвати пакет. Я на всякий случай кое-что для душевной беседы припас.
…Они проговорили тогда до утра.
На кафедре обстановка входила в нормальное русло. Та ночная беседа неожиданным образом на многое открыла ему глаза. Окружающие уже не казались ему враждебными злопыхателями, готовыми в любую минуту, сделать что-то неприятное, подкузьмить, насолить по мелочам. Он вдруг обнаружил, что его коллеги нормальные отзывчивые люди. Правда, живут они повседневными заботами, не имея ни желания, ни тяги к подвижническому научному труду, но этого им и не надо. И хотя, не скрывая, считают Андрея чудаком, но понимают серьезность его намерений. И если иногда и иронизируют над его фанатичностью, то без всякого зла. Он стал чаще делиться на кафедре своими проблемами и его охотно выслушивали, советовали или рекомендовали подходящую книгу или журнальную статью. Некоторые с интересом захаживали на стенд и там, не оставаясь экскурсантами, походя «выдавали» интересные идеи и дельные предложения. После этих посещений Платонов со своими помощниками реализовали в железе много технических новинок.
Только Соловейкин демонстративно не замечал Андрея и даже не здоровался с ним. Он вообще перестал общаться с кем-либо на кафедре. После занятий куда-то исчезал. Несколько раз Платонов видел его в административном корпусе — то выходящим из кабинета начальника политического отдела, то в строевой части. На кафедре поговаривали, что пробивает он себе перевод. Тесть у него в Таганроге секретарём горкома партии работает и наверняка зятю помогает. Вскоре эти слухи подтвердились. Пришел приказ о переводе Соловейкина в Таганрог, в военную приемку номерного завода.
В середине дня на стенд прибежал дежурный по кафедре:
— Андрей Семенович, вас срочно просят к телефону!
— Кто?
— Не знаю, — замялся дежурный.
Отложив паяльник, Андрей пошел в дежурку, бурча, взял трубку:
— Майор Платонов!
В трубке послышалось:
— Андрей Семенович, здравствуйте! Это вас беспокоит капитан-лейтенант Соломин из двадцать шестой комнаты. Вы не могли бы к нам минут через пять подойти?
