Вероника Батхен - Остров Рай
— Ты прекрасна, радость моя. Вообрази — ты ступаешь по облакам…
Остров Рай
…В ночь перед бурею на мачте
Горят святого Эльма свечки…
Капитан Бельяфлорес спал дурно. И немудрено — намедни, в дорогом кабаке, он поссорился из-за девчонки с капитаном Синяя Борода и прилюдно набил ему морду. И не убил… Синяя Борода бы может и оценил благородство поступка по давней дружбе, но вот старший его брательник, капитан Черная Борода очень трепетно относился к семейной чести. Старый дьявол вознамерился мстить. А куда пирату бежать с Тортуги? В синем море волны хлещут, а по ним катаются англичане. И у каждого фрегата по тридцать пушек. Вот и спал Бельяфлорес дурно, метался по койке, хрипел и вздрагивал. Ему снился красноносый бейлиф, который явился забирать малыша Джонни в работный дом из уютного подвала, заставленного бочками с соленой треской. Именно там будущий капитан впервые начал мечтать о море… Но бейлиф был жесток — он тряс мальчика за плечо жесткими пальцами и орал в ухо:
— Просыпайтесь, капитан, просыпайтесь же, есть идея!
Акула Билл был настойчив и бесцеремонен. Одной рукой он тормошил капитана, другой придерживал под локоток незнакомого старика. Судя по запаху, гость опустошил не меньше бочонка рома, а затем провел ночь в сточной канаве — даже в грязной седой бороде застряла апельсинная корка.
— ……….. …… …. ……..!!! — сказал капитан Бельяфлорес, — что за чучело ты сюда приволок, Билли? А если у него вши?
— Си, сеньор капитан! — в доказательство старец запустил лапу в бороду и извлек не меньше трех жирных тварей, — у меня есть вши. А еще у меня есть карта.
— …..!!! — возразил Бельяфлорес, — какая к божьей матери карта?
— Карта плаванья к острову Рай. У вас проблемы, как говорят в тавернах. А я давно не был в море. Смотрите…
Старик запустил руку за воротник. Бельяфлорес зажмурился, не желая даже предположить, что за дрянь полуночный гость прячет под истлевшей рубахой, когда то украшенной брабантскими кружевами… Вопреки ожиданию там оказался медальон размером с ладонь младенца. С желтого диска щерился в мерзкой ухмылке раскосый идол. Акула Билл облизнулся. Бельяфлорес присвистнул:
— А ты храбрец. Ведь я могу просто-напросто отобрать у тебя твою цацку, а тебя самого отправить погулять по доске или сунуть в мешок и скормить акулам…
— Си, сеньор капитан. Но во первых вы не станете обижать бедного старика, а во вторых кто тогда объяснит вам дорогу?
— Хорошо… Бельяфлорес наконец спустил с койки босые ноги и пошарил по ящикам сундука. В нижнем нашлась полупустая бутылка виски. Большой глоток помог проснуться. — Ну, рассказывай, что у тебя за карта, старик. Как тебя звать-то?
— Ботаджио, сеньор капитан. Просто Ботаджио. Прошу вас.
На большом ветхом свитке, который старик добыл, нарисовано было всякое несуразное. Морские змеи, сирены, гидры и прочие чудища испещряли моря, границы земель отличались от тех, что отмечены были на испанском пергаменте капитана, а по краям карты шутник-художник нарисовал трех слонов.
— И что это такое, Ботаджио?
— Если плыть прямо к югу, миновать Симплегады и острова Стимфалид, избегнуть чар колдуньи Калипсо и нападения стай псоглавцев, то у самого края мира мы найдем остров Рай. Там всегда солнечно и тепло, берега омывает спокойное море, а из земли сами собой растут любые плоды — стоит лишь уронить семечко. Там живет добродушный, благой народ эдемиты — их женщины покрыты золотистым пушком словно персики и всегда рады делиться любовью, их мужчины дружелюбны, щедры и гостеприимны. Такое золото, — Ботаджио крутнул в пальцах увесистый амулет, — они охотно меняют на зеркала и бусы из блестящих камней, а не хочешь меняться — самородки лежат в ручьях словно галька — собирай, да набивай трюмы, — старик рассказывал, словно читал по книге.
Бельяфлорес поскреб в затылке — под косицей вдруг зачесалось:
— У какого края мира, старик?
— Конечно у южного, сеньор капитан. Наш мир плоский, словно большое блюдце с голубым молоком, налитым господом богом достаточно щедро, чтобы корабли могли плавать. А слоны-великаны держат его на спинах. Об этом знают все грамотные моряки.
Капитан Бельяфлорес высморкался в манжету — к стыду своему, он едва научился читать по складам и самое длинное слово, которое ему довелось разобрать, было «Вальядолида» — название его собственной баркентины.
— ….! Собираем команду.
Над Тортугой занимался сырой и хмурый рассвет. Собравшиеся на палубе матросы ворчали, и только обещание Бельяфлореса поставить ребятам бочонок рома, подняло команде боевой дух. А вот идея отправиться бог весть куда за бесплатным золотом неожиданно встретила море энтузиазма. То ли засиделись по кабакам ребята, то ли с парнями Черной Бороды по-мужски разговаривать не хотели. Команда хором грянула «Любо!», Рыжий Фриц пальнул в воздух из новенького пистолета, Ян Подлячек сложным образом пукнул — у матросов заложило носы и уши, одноглазый кок Голди от восторга застучал черпаком по котлу.
Недовольных осталось двое. Вилли Вилкин, самый сильный и глупый матрос в команде — он всегда был чем-нибудь возмущен — то у портовых девчонок на лицах триппер написан, то в солонине червей слишком много, то жалованье юнгам третий месяц удерживают (самому-то, дуболому страшенному попробуй, не заплати)… И веснушчатый Ибн Гвироль — толедский маран и бывший студент Саламанки. Он единственный на команду умел сложить в столбик двенадцать чисел, без запинки читал и писал на пяти языках — почему до сих пор и не оказался утоплен в гальюне. Но привычка кудрявого умника непременнейше сунуть свой длинный нос во всякую дырку иногда подвергала капитана жестокому искушению… Вот и сейчас.
— Господин капитан, полагаю, вы в курсе, что шарообразность земли была доказана путешествием Магеллана и с 1580 года во всех университетах просвещенной Европы нашу планету именуют сферичным геоидом. Мореплаватели избороздили Великий Океан и не нашли там ни кинокефалов, сиречь людей с собачьими головами, ни Симплегад, ни слонов с черепахами…
— …., голова тресковая, — моментально вскипел Бельяфлорес, — треуголку надел и думаешь, что самый умный на корабле!
— Я прослушал четыре курса в величайшем храме науки… — возразил Ибн Гвироль.
— И был выгнан за …… — выкрикнул кто-то из матросов. Огрызок яблока просвистел над самым ухом студента, тот увернулся привычно.
Старик Ботаджио вдруг выдвинулся вперед:
— Подождите сеньор капитан, я ему все объясню, — и продолжил говорить на незнакомом языке, гортанном и звонком.
Капитан смог разобрать только слово «бака» — где-то он его уже слышал… Ибн Гвироль покраснел и заткнулся. Команда с уважением посмотрела на старика.
— Решено! Отплываем к полудню, — рявкнул наконец Бельяфлорес. Лейте в глотки свой ром и работать — солнце уже поднялось! Подтянуть такелаж, проверить трюмы, закупить два сундука зеркал! Ахой, шевелите плавниками, бездельники!
Капитан немного поторопился с расчетами, но в тот час, когда порядочные пираты только-только протирают глаза, просыпаясь после сиесты, «Вальядолида» наконец-то подняла якоря и отправилась за удачей. И последнее, что разглядел в подзорную трубу капитан Бельяфлорес, глядя на берег любимой Тортуги — вооруженный отряд под флагом Черной Бороды. По счастью, никто из моряков не успел проболтаться о цели их путешествия, а «Вальядолида» была одним из самых быстроходных судов в порту. Бельяфлорес показал неприличный жест неудачливым чернобородцам и перехватил штурвал:
— Курс в открытое море, ….!
— ….!!! — откликнулись парни с вахты.
Путешествие началось вполне благополучно. Первые три недели обошлись почти что без приключений. Нашли в бочке из-под вина девицу, припрятанную Подлячеком, и высадили красотку на остров, благо отплыли недалеко. Взяли на абордаж какого-то маленького креола-контрабандиста, отняли груз превосходного табака. Юнга Фикс утопил ведро, а нырнув за ним с перепугу, раскричался, что видел в волнах девицу с вот такими пышнющими буферами. Команда начала было ржать, мол мальчишки находят баб даже в дохлых акулах, но старик Ботаджио остановил насмешников и долго рассказывал о сиренах — морских девах с ангельскими голосами — они заманивают моряков на острые камни и топят. Бельяфлорес приказал всей команде залепить уши воском, а себя привязать к мачте — любопытство разобрало. …Так себе оказались девки. Вроде грудастые, а зады с чешуей и поют скучно — то ли дело рыжая Пенни в старой портлендской портерной…
А море оставалось спокойным. Ровный ветер гнал баркентину строго на юг — ни затишья, ни шторма. Ни вершины, ни берега, ни паруса на горизонте. Воздух полнился шумом, будто где-то далеко-далеко звонили серебряные колокольчики. По ночам волны стали светиться молочным, переливчатым светом. Парни пробовали трясти Ибн Гвироля, но студент отмалчивался — с первых дней плаванья он сделался странно неразговорчив и все чаще молился, перебирая четки. Зато Ботаджио тешил команду рассказами о дивных островах и таинственных землях.
