Шерли Грау - Кондор улетает
Я хочу коснуться его, я хочу поцеловать его, я хочу провести рукой по волосам, которыми заросла его шея. Сегодня он пострижется, и шея будет гладкой. Мне придется подождать два дня, прежде чем ее снова покроют жесткие волосики… От его волос пахнет лосьоном, он их распрямляет — у кэдженов они всегда вьются… Неужели его мать и правда не знала, кто был его отцом? Ужасно! Нет, сказал он, тут нет ничего ужасного. Она очень обо мне заботилась, только ей нечего было мне дать… Роберт — ребенок. Роберт — бедный и голодный.
Она была готова. Выкупанная, причесанная, окруженная со всех сторон дорогостоящей роскошью. Пел хор, орган ради нее вздымал валы звуков. Когда она, чуть опираясь на руку отца, осторожно поднималась по церковным ступеням, ею владела безмятежная радость.
По принятой в монастыре традиции после венчания Анна сразу поехала с официальным визитом к монахиням. Ее платье блестело и сверкало в темных гостиных, в неподвижном воздухе, среди потускневшей от сырости мебели. Роберт терпеливо стоял рядом с ней среди восхищающихся монахинь в темных одеяниях. Анна с легким страхом подумала: «Белая здесь только я. Все эти фигуры — черные. И даже Роберт одет в черное. Даже он».
Настоятельница поцеловала ее в щеку, жесткий накрахмаленный апостольник хрустнул, прижатый к ее плечу.
— Самая первая из этого выпуска. — По щекам настоятельницы скатились две неподдельные слезы. — Самая первая из наших девочек, кто в этом году выходит замуж.
Первая из этого выпуска — Анна застыла. Ей это не понравилось, хотя это была правда. Не нравился ей и кисловатый запах, исходивший от мантии настоятельницы.
Роберт спросил:
— Идем?
— Да. О, да.
Окружавшие ее черные покрывала вновь заколыхались. На этот раз для того, чтобы распахнуть перед ней огромные дубовые двери.
Анна отдала настоятельнице свой тяжелый букет.
— Могу я вас просить? От меня.
Монахиня кивнула, и, сияя белизной, Анна вышла из дверей. Она прищурилась от солнца и яркого голубого неба. Роберт спросил:
— Зачем ты отдала цветы?
— Они ставят их в своей часовне.
Роберт усмехнулся:
— Стало быть, ты теперь Христова невеста.
— Это просто обычай, — сказала Анна, — все девочки так делают.
Она обернулась и помахала рукой. Одна из черных теней подняла белый букет — высоко, торжествующе.
Правый мизинец Анны вдруг заныл. Резко и сильно. Это случалось, только когда она бывала расстроена.
— Послушай, — сказал Роберт, — я что-нибудь не то сказал?
Она медленно повернулась к нему. Это ее муж, и она едет с ним на свадебный прием. Она поглядела ему в глаза и почувствовала, как ее раздражение проходит. То же она порой испытывала в часовне, когда хору особенно удавался грегорианский гимн. Словно тихие струи катились по спине, по бугоркам позвонков и маленькими волнами омывали голову изнутри.
— Ты прелестна, — сказал он, беря ее руку, на которой блестели новые кольца.
Она все еще разглядывала цвет его глаз. Ее жизнь, сказала она себе, следует своему предназначению. Она была совершенно счастлива.
К середине дня она купалась в счастье. В загородном клубе (украшен он был безупречно, отметила она про себя, все было таким, как следовало) она выпила два бокала шампанского, простояла несколько часов, встречая гостей, станцевала с Робертом и с отцом.
День катился точно по ее плану. На хорошо смазанных колесах. Под нежные скрипки оркестра она танцевала со своими дядьями и кузенами, с восьмидесятилетними старцами, еле передвигавшими негнущиеся ноги, с двенадцатилетними мальчиками, такими маленькими, что она смотрела сверху на их напомаженные затылки. Потом выпила еще шампанского, в голове у нее зашумело, ей стало легко и весело. На белом атласе у нее на плече розовело пятнышко пудры. Она его смахнула.
— Я знаю, кто это, — сказала она Роберту. — Кузина Лоретта. Только она пудрится такой пудрой. Вон та дряхлая старушка, видишь? С лиловыми цветами на шляпке. Из-за этой пудры лицо у нее кажется совсем зеленым.
Роберт сказал:
— Все это твои родственники?
— Ну, тут есть и папины деловые…
— Этих я знаю, — перебил Роберт. Он взмахом руки обвел переполненный зал. — Но кто остальные?
— Родственники, наверное. По крови и через брак.
Ее вдруг охватило горячее сочувствие к нему. Его родных на свадьбе не было. Он сам не захотел никого позвать. Не надо, сказал он. Я не хочу. И вот он стоит один.
Но теперь у него будет семья и дом. Она позаботится об этом.
Ею овладело чувство… но какое? Она даже испугалась его напряженности. Словно ей следовало что-то объяснить ему, сказать какие-то слова, фразы, которые ускользали от нее.
— Роберт, — сказала она торжественно, — я люблю тебя.
В ответ он подмигнул ей.
Через полчаса маленький Питер Гондольфо свалился в бассейн с рыбками. Он ударился головой о мраморный край, кожа на лбу у него лопнула, как дыня, и по лицу потекла кровь. Остальные дети молча стояли вокруг и глазели, разинув рты. Малыш выкарабкался из бассейна, даже не заплакав, настолько он был оглушен, и направился в главный павильон, оставляя на сверкающем полу пятнышки крови. Его мать испустила пронзительный вопль. Кто-то что-то крикнул, и оркестр перестал играть.
— Что это? — Роберт вздрогнул.
— Кто-то из детей ушибся, — спокойно ответила Анна. — Я была уверена, что этого не миновать. Но меры уже приняты.
Вопли начали стихать и вдруг вовсе смолкли. Снова заиграл оркестр.
— Что, они умерли? — сказал Роберт.
— У бокового подъезда стояла папина машина — на всякий случай. Я уговорилась с тетей Сесилией, что она поедет к врачу. Чтобы обо всем позаботиться, если мать будет слишком расстроена.
— Ты все предусмотрела, — сказал Роберт. — Удивительно.
— Ты еще не видел, какой цирк мы устроили для детей.
Поле для гольфа за зданием клуба усеивали полосатые шатры. Жаркий июньский воздух был пропитал звериной вонью.
— Откуда все это взялось? — спросил Роберт.
— Я ведь сказала тебе. Это цирк. Только неопасные животные, Роберт, — добавила она.
За шатрами, покачиваясь, прошли два слона. Они были выкрашены золотой и белой краской, их попоны сверкали стразами. Погонщики в золотистых шелковых одеяниях сидели у них на головах, а в паланкинах разместились дети. Они смеялись и размахивали руками.
— Слоны?
— Сейчас — для детей. А потом, когда стемнеет, я думала устроить романтические прогулки. Мы с тобой можем поехать первыми.
— Если мы еще будем здесь… А что там есть еще?
— Ну, клоуны, как обычно. Воздушные гимнасты. И фокусник. Он будет учить их делать фокусы.
— А шпагоглотатель?
— Ты надо мной смеешься.
— Да, сударыня, свадьба что надо.
— Роберт, я хотела, чтобы этот день у всех остался в памяти. Со взрослыми легче — побольше икры, цветов и музыки. Но мне хотелось, чтобы и дети помнили.
Роберт развел руками. Он не любил этот жест, но ничего не мог с собой поделать.
— Ну, они не забудут.
К вечеру, когда жара спала, праздник стал шумным и пьяным. Маргарет и какие-то ее друзья («Кто они?» — спросила Анна) вытащили рояль на веранду, и черноволосый юноша забарабанил по клавишам. Джазовая мелодия диссонансом врывалась в мягкие звуки струнных инструментов, доносившиеся из бального зала. Маргарет танцевала одна, ее лицо раскраснелось, розовое платье смялось и поблекло от жары.
— Роберт, посмотри, что за ребенок, — сказала Анна. — В пять утра она уже была в моей комнате.
— Ребенок? Да ведь между вами нет и двух лет разницы.
Перед его глазами не маячило перевернутое ухмыляющейся лицо, и она не сумела бы объяснить.
— Но я замужняя женщина, — сказала она.
— Ну, не совсем, — сказал Роберт, — не совсем.
Она решила, что будет приличнее не расслышать его слов.
Когда стемнело, они тихонько ушли. Их ждал новый «студебеккер». Его выбрала Анна — «паккард» или «бьюик» для них не годился.
Маргарет догнала их у выхода.
— Такой свадьбы у вас уже никогда не будет, — сказала она, улыбнувшись чуть криво. — Ты знаешь, что епископ напился?
— Ну, право же! — сказала Анна.
— Не смотри на меня сверху вниз. — Маргарет сделала быстрое па, как в чарльстоне. — Я хорошая католичка… А ты выпустишь концы фаты из окна, когда вы исчезнете в сиянии заката?
— Поди выпей еще, сестричка, — сказал Роберт. — Хотя ты и так уже хороша.
— Одно шампанское. — Улыбка Маргарет стала шире. — Это благочестивый католический выпивон. Только поглядите на всех этих священников: в баре прямо-таки торжественное богослужение.
Роберт помог Анне сесть в машину и положил концы фаты ей на колени.
— Эй! — крикнула Маргарет. Она завертелась волчком, раскинув руки. — Я крутящееся распятие! Глядите на меня!
