Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 9, 2003
Но действительность, как говорится, превзошла все ожидания, чего, живучи в нашем городе, как раз и следовало ожидать. В один прекрасный день, именно 14 апреля, во вторник, внезапно повсюду выключилось электричество, некоторым образом безнадежно выключилось, точно оно иссякло, кончилось, как у кормящих матерей кончается молоко. Сидели себе по домам несметные тысячи горожан, таращились в телевизор — и вдруг нба тебе! — сами собой погасли голубые экраны, потух свет, остановились стиральные машины, перестали работать микроволновые печи, холодильники, электробритвы, кухонные комбайны, фены и утюги. Сразу какая-то странная тишина прошла по этажам, от которой делалось жутко, что-то зашевелилось в мусоропроводе, и тараканы повылазили из щелей.
Сейчас трудно сказать, что именно подвигло на эту мысль, но тогда подумалось: электричество выключилось не случайно, а закономерно, и не на время, а навсегда. Что-то могло произойти с магнитным полем Земли, допустим, сместилась ось нашей планеты по отношению к перпендикуляру, а то случилась бурная гравитационная интервенция со стороны галактики Большие Магеллановы Облака, и электроны потеряли способность приходить в целенаправленное движение под воздействием внешних сил. Тут же пришло в голову — это сколько солярки сейчас сжигается понапрасну на тепловых электростанциях, сколько гидротурбин крутится впустую по великим рекам, не в силах заставить электроны работать хотя бы на фены и утюги. И такая картина вставала перед мысленным взором: матушка-Волга, как и встарь, катит свои воды в Каспийское море, по-прежнему стоит поперек течения Куйбышевская ГЭС, а Поволжье коснеет в холодной мгле.
Прошло, наверное, с полчаса, как жизнь пресеклась из-за отсутствия электричества, когда на нашу лестничную площадку высыпал народ и загомонил на разные голоса. По голосам, впрочем, никого нельзя было узнать, потому что жильцы на нашей лестничной площадке сроду между собой не общались и знали друг друга только по фамилиям и в лицо. Но и по лицу никого нельзя было узнать, ибо темень стояла непроглядная, как если ладонями нарочно закрыть глаза. Априори же можно было утверждать, что на лестничной площадке собрались: холостяк Митя Смирнов, маленький, круглоголовый толстяк Тушканчик Владимир Иванович, его жена Клара Ивановна, дама в годах Ольга Сергеевна Адинокова и ее сожитель Иннокентий, он же Кеша, моложавый господин с глазами навыкат и такой идиотской дикцией, словно он вечно пьян.
Когда голоса соседей несколько угомонились, я несмело предположил:
— По-моему, это обещанный Судный день. Ну когда такое было, чтобы во всем городе на полчаса отключили электричество, — никогда! Сейчас четыре всадника проскачут по улице Ленина, и будем отвечать за помыслы и дела…
— Да бросьте вы наводить тень на плетень! — оборвала меня, скорее всего, Ольга Сергеевна Адинокова. — Это все проделки Чубайса, которого, по-хорошему, надо четвертовать на Красной площади, чтобы он знал, как обижать народ!
— Действительно, — согласился с ней, кажется, Тушканчик, — то по его милости электроэнергия дорожает чуть ли не каждый месяц, а то он свет окончательно отключил!
Вроде бы Митя Смирнов сказал:
— Вполне может быть, что Чубайс в данном конкретном случае ни при чем. Просто кончилось электричество, вот и все! Должно же оно когда-нибудь кончиться по той простой причине, что все кончается и ничего нет вечного под луной…
— Ну, философия пошла, — точно съязвил Иннокентий, он же Кеша, — тушите свет!
Поскольку электрическое освещение уже с полчаса как потухло само собой, мы все как-то замолчали, и в воздухе распространилась немая грусть. Митя Смирнов вернулся в свою квартиру и через минуту появился со свечой в руках, которую он с непривычки нес предельно осторожно, с опаской, как носят взрывчатые вещества. Силы небесные! какое это было волшебное освещение: лестничная площадка окрасилась в томно-огненное, как бы доисторическое, по стенам и потолку зашевелились громадные тени, во всем появились симпатичные акварельные оттенки, а в лицах значительное, даже загадочное, и почудилось соединение знакомого с вроде бы знакомым, но не вполне. Так, у Мити Смирнова резко обозначилась нижняя губа, как будто набухла кровью, и он стал похож на крупного чиновника времен заката империи, от которого сбежала молоденькая жена; Владимир Иванович Тушканчик словно бы спал с лица, и у него в глазах появилась мысль; правда, с его супругой Кларой Ивановной заметной перемены не произошло, и у нее на лице по-прежнему значилось некое печальное беспокойство, какое бывает, когда человек думает, не забыл ли он выключить газовую плиту; Ольга Сергеевна Адинокова вдруг приметно помолодела; наконец Кеша всем своим обликом явил сложный симбиоз самодовольства с затаенным, выжидательным выражением, какое еще встречается у собак. Однако и то было не исключено, что все эти трансформации, вызванные свечным освещением, только почудились из-за оригинальной игры светотени, и наши жильцы сохраняли свое обличье в неприкосновенности, поскольку мы ничего не знали друг о друге, даром что жили бок о бок десятый год.
— Ну и что будем делать, господа-товарищи? — сказал я.
— Действительно, — отозвался Тушканчик, — это будет нонсенс, если мы сейчас разойдемся по своим квартирам сидеть впотьмах. Ни тебе телевизор посмотреть, ни любимую музыку поставить… радио послушать — и то нельзя! Прямо пещерная жизнь возвращается, неолит какой-то, когда наши отдаленные предки вечера напролет сидели вокруг костра.
Клара Ивановна Тушканчик объявила:
— С другой стороны, можно взять в руки книжку и почитать.
— Вот еще, глаза портить! — сердито сказала Адинокова. — Хотя, конечно, можно и почитать… Но только, боюсь, это будет слишком резко и опрометчиво — как бы не наступил психический дисбаланс…
Митя Смирнов предложил, то ли в шутку, то ли всерьез:
— Еще можно танцы устроить под какой-нибудь дедовский инструмент, если, конечно, из этого тоже не получится нервный срыв.
— Самое безопасное для психического здоровья, — съязвил Кеша, — это ограничиться картинками, скажем, из эпохи Людовика Бьянамэ. В старые годы люди действительно вот так собирались вместе и смотрели картинки при помощи «волшебного фонаря».
— Еще в старые годы, — добавил Тушканчик, — была такая смешная игра — лото!
— Ну как же! — сказала Адинокова. — Я отлично помню эту игру, мы еще на целине постоянно резались в это самое лото, потому что у нас моментально выгоняли из комсомола за «бутылочку», «железку» и преферанс.
— Хотите верьте, хотите нет, — продолжал Тушканчик, — а у меня где-то на антресолях до сих пор валяется коробка со всеми принадлежностями для лото! Если кто не помнит, как в него играть, я в два счета растолкую и научу.
Предложение было несколько неожиданным, но и обстоятельства выдались экстраординарными, и соседи, помявшись, в конце концов сговорились идти всем скопом в гости к Тушканчикам, чтобы засесть за игру в лото.
Ольга Сергеевна Адинокова со своим Кешей принесли початое блюдо студня и корзинку пирожных; Митя Смирнов захватил старинную спиртовку, на которой можно было заварить чай; я разорился на коробку шоколадных конфет, лежавших у меня в холодильнике с самых новогодних праздников; Тушканчики в свою очередь выставили кастрюлю салата и бутылку армянского коньяку. Мы уселись за стол, хозяева зажгли свечи в двух бронзовых канделябрах, и гости стали глазеть, как это бывает обыкновенно, по сторонам. Квартирка у Тушканчиков оказалась симпатичная, сплошь уставленная мелкими предметами, которые приглушенно окрасились от свечей в приятные, умиротворительные, точно задумчивые, тона. Куда-то девался этот мелкотравчатый реализм, обстановка стала похожа на декорацию, и чудилось, что за окнами не две тысячи второй год бесчинствует, а действительные статские советники прогуливаются, постукивая тросточками о торец, стоят на углах неподкупные городовые, в воздухе пахнет пирогами, матерная брань еще считается правонарушением, которое преследуется в уголовном порядке, и в природе не существует звуков грубее, чем стук копыт.
Между тем Владимир Иванович Тушканчик раздал собравшимся по три карты и взял в руки фланелевый мешочек с фишками, а Клара Ивановна разлила коньяк по миниатюрным рюмочкам из фраже — мы чокнулись, выпили, и наша игра исподволь началась. Почему исподволь — потому что мы ни с того ни с сего разговорились, да так содержательно, живо, заинтересованно, что первое время забывали выпивать, закусывать и играть в лото. Этот разговор развивался так…
МИТЯ СМИРНОВ: Кто знает, почему корова лучше человека? Никто не знает… Потому что она его проще в пятнадцать раз.
КЕША: Это вы к чему?
МИТЯ СМИРНОВ: К тому, что человек поразительно несовершенен, хотя считается, что он царь природы, чудотворение и венец. Я уже не говорю о человеке как о носителе несовместимости двух начал!
