Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 9, 2003

Живу в рубле. Под сводами рубля

Легко и гулко дышится…

старые деньги плохо пахнутстарые деньги кишат микробамистарые деньги плохо помнятновые деньги еще не распробовалиновые деньги нуждаются в защитечем они моложе тем неудержимеея еще застала три тополя на Плющихекогда деньги были большимивсякая копейка выпендривалась из карманана нее вода текла газированнаяа на мне еще юбка была плиссированнаявеликоватая маминастарые деньги ходили медленнодикция была не очень отчетливойзолотой червонец лучше медногозеленая сотня лучше чернойновые деньги такие бешеныеновые риши так бесстрашныстарые деньги такие бедныестарые деньги совсем истрачены

вот сейчас когда уже в курсе что сколько стоити уже по фене кто сколько тратитвсе отлично сложится только надо самой и в столбикв крайнем случае вдвоем и в квадратикв правом верхнем углу ставим имя и год рожденьяостальное уже процент с капиталаскажем первый курс неделя в Крыму пара дней рожденьяэту сумму я вчерне подсчиталаэту букву я когда-то пыталась прихлопнуть точкойне исчезла но стала очень короткойэту клетку уже можно заполнять птичкойгалочкой сорочкой воронкойобо мне отзывались два поэта и один критикдаром что я знаю ихнюю братиютам и сям уверенно ставим крестиквместе получается сущей гладьюостается какая-то мелочь вполне по средствамглубоко подышать забыть один телефонный номервысморкаться газ ключи посмотретьсявырез блузки красные глазки и сбоку ноликчто ли зачеркивай

…Если хочешь, после мы удеремза оставшимся где-нибудь сентябрем;ближе к морю, в какой-нибудь Севастополь, —там, где день не кончается к четырем.Или просто выйдем в больничный дворпоглядеть, как слоится дымный растворранних сумерек в нездешнем фонарномсвете, сочащемся сквозь забор.Мир существует, пока разъят.Остановка, разряд, разряд —линия спотыкается, дышит,веки приподнимаются, взглядбродит по тумбочке: стопка книг,яблоко, люминесцентный бликна черенке кривоватой ложки —взгляд покачнулся, вернулся, вниквнутрь свеченья, в итог труда;горы, моря, сады, городаткутся сплошным восточным узором,день не кончается никогда.

Берег исчез — или из вида, или исчез,Все умерли, тает след за кормой, тает сама корма,Странно, не правда ли, думать, что и сейчасГде-то носятся ветром мосты, фонари, дома.Не доверяйся штилю, ищи иную твердь, привяжись,Что ли, к обломку мачты — он уже ноздреват, —Все умерли, началась новая жизнь,Поздно вглядываться, тем более — прозревать.Странно, — пока земля и море были юны,Мы ходили над ними по плетенью словес.…Еще плещется, еще есть вершка два глубины,Поторопись, подбери колени, плыви, пловец.

Главное в катастрофе — что все закончится хорошо.То есть, конечно, взорвется бензин в двенадцатой бочке,не раскроется парашют,                                           винт рассыплется в порошок,двое-трое неглавных умрут —                                                      но никак не больше.Главные герои выживут; крупный план,монологи главных героев в мраморных стенах,посещенье вдов и сирот, врачеванье ран,скупая слеза по щеке.                                        Но пять-шесть второстепенных,вероятно, умрут. Ну еще десяток умретиз дублирующего состава; тридцать — сорок статистов,две-три сотни массовки, — в общем, народ,так что, впившись ногтями в ладони и зубы стиснув,ты тоже погибнешь, зритель; но все равноэто хороший финал, без чувствительного занудства, —слишком душно уже смотреть это кино,слишком много гнева, чтобы не задохнуться.

21 августа 2000.

Вячеслав Пьецух

Три рассказа

Пьецух Вячеслав Алексеевич родился в 1946 году в Москве. По образованию — учитель истории. Автор четырнадцати книг прозы. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.

У нас во дворе уже третью ночь подряд сумасшедший Турчанинов говорит со своего балкона речи о международном положении — значит, пришла весна.

Не знаю, где как, а в нашем богоспасаемом городе что ни весна, то обязательно приключается что-нибудь из ряда вон выходящее, например, в позапрошлом году вдруг исчезли из обращения бумажные деньги, в прошлом году бастовали дворники и улицы пришли в такое запустение, что ни автомобилисту было не проехать, ни пешему не пройти. Думалось: что-то нас ожидает в этом году, наверное, что-нибудь совсем уж безобразное, предположительно случится землетрясение, вообще немыслимое в средней полосе России, или на город нападет повальный панкреатит.

Но действительность, как говорится, превзошла все ожидания, чего, живучи в нашем городе, как раз и следовало ожидать. В один прекрасный день, именно 14 апреля, во вторник, внезапно повсюду выключилось электричество, некоторым образом безнадежно выключилось, точно оно иссякло, кончилось, как у кормящих матерей кончается молоко. Сидели себе по домам несметные тысячи горожан, таращились в телевизор — и вдруг нба тебе! — сами собой погасли голубые экраны, потух свет, остановились стиральные машины, перестали работать микроволновые печи, холодильники, электробритвы, кухонные комбайны, фены и утюги. Сразу какая-то странная тишина прошла по этажам, от которой делалось жутко, что-то зашевелилось в мусоропроводе, и тараканы повылазили из щелей.

Сейчас трудно сказать, что именно подвигло на эту мысль, но тогда подумалось: электричество выключилось не случайно, а закономерно, и не на время, а навсегда. Что-то могло произойти с магнитным полем Земли, допустим, сместилась ось нашей планеты по отношению к перпендикуляру, а то случилась бурная гравитационная интервенция со стороны галактики Большие Магеллановы Облака, и электроны потеряли способность приходить в целенаправленное движение под воздействием внешних сил. Тут же пришло в голову — это сколько солярки сейчас сжигается понапрасну на тепловых электростанциях, сколько гидротурбин крутится впустую по великим рекам, не в силах заставить электроны работать хотя бы на фены и утюги. И такая картина вставала перед мысленным взором: матушка-Волга, как и встарь, катит свои воды в Каспийское море, по-прежнему стоит поперек течения Куйбышевская ГЭС, а Поволжье коснеет в холодной мгле.

Прошло, наверное, с полчаса, как жизнь пресеклась из-за отсутствия электричества, когда на нашу лестничную площадку высыпал народ и загомонил на разные голоса. По голосам, впрочем, никого нельзя было узнать, потому что жильцы на нашей лестничной площадке сроду между собой не общались и знали друг друга только по фамилиям и в лицо. Но и по лицу никого нельзя было узнать, ибо темень стояла непроглядная, как если ладонями нарочно закрыть глаза. Априори же можно было утверждать, что на лестничной площадке собрались: холостяк Митя Смирнов, маленький, круглоголовый толстяк Тушканчик Владимир Иванович, его жена Клара Ивановна, дама в годах Ольга Сергеевна Адинокова и ее сожитель Иннокентий, он же Кеша, моложавый господин с глазами навыкат и такой идиотской дикцией, словно он вечно пьян.

Когда голоса соседей несколько угомонились, я несмело предположил:

— По-моему, это обещанный Судный день. Ну когда такое было, чтобы во всем городе на полчаса отключили электричество, — никогда! Сейчас четыре всадника проскачут по улице Ленина, и будем отвечать за помыслы и дела…

— Да бросьте вы наводить тень на плетень! — оборвала меня, скорее всего, Ольга Сергеевна Адинокова. — Это все проделки Чубайса, которого, по-хорошему, надо четвертовать на Красной площади, чтобы он знал, как обижать народ!

— Действительно, — согласился с ней, кажется, Тушканчик, — то по его милости электроэнергия дорожает чуть ли не каждый месяц, а то он свет окончательно отключил!

Вроде бы Митя Смирнов сказал:

— Вполне может быть, что Чубайс в данном конкретном случае ни при чем. Просто кончилось электричество, вот и все! Должно же оно когда-нибудь кончиться по той простой причине, что все кончается и ничего нет вечного под луной…