Анатолий Афанасьев - Привет, Афиноген
Откуда и слова у него взялись такие: «дрянь», «не замай» – сроду от него не слыхала. И бешенство, и резкость, и горячая тоска – все в один миг прорвалось, меня чуть с ног не сшибло этим обвалом. Я ему ответила: «Я согласна, Миша. Куда мне деться. Делай, как тебе кажется лучше, а я во всем тебе помогу». Больше мы в этот вечер ни о чем не рассуждали, легли спать вместе в одну постель. Я задремала, а проснулась – Миша не спит, лежит с открытыми глазами и смотрит на меня. Луна в окно, а навстречу его глаза жгут, вроде тоже две маленькие луны. Опять страшно! «Ты чего?» – «Ничего, Ксана, ничего. Я тебе за все благодарен, спи!» Я видела, что хотел он мне рассказать про многое, но не смог, не одолел себя. Как это, молчал так долго и вдруг заговорил. Нет, он не смог.
Прошло немного дней – звонок мне на работу. Миша. Он редко звонил. «Сегодня девочка приезжает». – «Какая девочка?» – «Дочка наша». Дочка. Я почему– то представляла, что будет мальчик, а оказалось это дочка.
Вечером по пути из клиники забежала я в магазин, стою у прилавка, а что купить – не знаю. Дома все есть: мясо, конфеты, сыр – всякая еда, но надо же, наверное, что–нибудь особенное. Постояла, так ничего не придумала, пошла с пустыми руками. У самого дома в овощном ларьке выстояла очередь и купила два кило бананов.
Прихожу – дома напряжение и воздух пахнет незнакомыми духами. Миша мне открыл в белой рубашке, в ярком галстуке. Обычно он сразу переодевался в пижамную куртку. В комнате на тахте расположилась чужая взрослая девочка. Она мне показалась с первого взгляда совсем взрослая. Востренькая, красивая, с прической, в джинсах и черной блузке. К тому разу я уж знала, что это ее мать погибла, а отец – неизвестно где, бросил их еще раньше. Подробностей не знала, а общую картину представляла. «Таня», «Ксана Анатольевна».
Никогда опять я таким Мишу не видела за столько прошедших лет. Суетится, глаза шалые, настороже, и такое в них выражение, будто молит согласиться: как
все отлично, ну, понимаете, как все отлично сошлось. Помолодел, господи, как он помолодел и ожил! Я любила его всегда и сегодня еще больше люблю, но в те первые минуты я его презирала. Как же он мог жить со мной? «Таня, вы пили чай?» – «Нет». – «А вот бананы. Пожалуйста, кушайте, я чай приготовлю». Схватила она бананы и умяла – не вру! – подряд штук восемь. «Таня будет учиться в девятом классе. Она отличница!» Таня на него так взглянула: быстро, зорко, с каким–то непонятным предостережением. Миша от ее взгляда поджался, как кот, которого хозяин щелкнул по носу. Значит, между ними какая–то связь была, недоступная мне. Чего ж удивляться. Чем–то ведь он сманил взрослую девицу из Ленинграда в чужую семью, в Федулинск. Неужели там у нее нет родственников? Обязательно есть… Впоследствии, правда, оказалось, что у Тани по материнской линии близких никого нет…
Мы отвели ей вторую комнату, которая поменьше. После ужина она ушла к себе, сказала, что устала и ляжет спать. Разговаривала она не со мной, а с Мишей. На меня не глядела. Совсем поздно Миша мне велел: «Иди, иди к ней, взгляни, может, чего надо», Я пошла… Постучала. Она и не раздевалась, сидит на кровати боком и смотрит в окно, в темноте. «Ты чего не ложишься, Танечка?» – «Сейчас лягу». – «Ничет тебе не надо?» – «Нет, спасибо». Я помялась маленько, не знаю, что еще сказать. «У нас хорошо, говорю, лес рядом. Озеро. Можно купаться, и вообще город хороший, хотя, конечно, не Ленинград». – «Тамань – самый скверный городишко из всех городов, – она вдруг отвечает тоненьким голосом. – Я там чуть–чуть не померла с голоду, и вдобавок меня хотели утопить». Ну, тут уж мое сердце не выдержало, сколько я терпела. И вот на тебе – вторая сумасшедшая в доме объявилась.
«Таня, – шепчу ей изо всех сил, – кто тебя хотел утопить? Кто? Никто не хотел. Напрасно ты так, напрасно». И заплакала я сильно, так давно не плакала. Даже всхлипы я стала издавать, хотя и крепилась. Таня прислушалась, хмыкнула и сказала: «Не плачьте, тетя Ксана. Я вас не стесню. Поживу немного и скорее всего уеду. А пока буду вам помогать». – «Куда уедешь?» – «Куда нибудь уеду. Мало ли». – «Если ты уедешь, меня Михаил Алексеевич прибьет». Она засмеялась, как–то холодно, не по–девчоночьи. «Не заметила, что он такой свирепый. По–моему, он как раз добрый дядька. Ну ладно, посмотрим».
Посмотрели – стали жить втроем. Самое главное, Михаил Алексеевич бесповоротно переменился в какую– то диковинную сторону. Он сделался как будто поменьше ростом и слегка умишком пошатнулся. Очень много хохотал, да громко. Но все невпопад. Но это по– первой, потом все успокоились, попривыкли и зажили, представь себе, складно, как в теремке. Сначала меня было /Миша задвинул, будто я и не жена ему, а служанка для Тани, которую он специально ей приглядел и выбрал. Можно было и так понять, что если Тане служанка не занравптся, то он быстренько найдет ей другую, порасторопней, а меня запросто турнет из дома. «Пусть тешится, пусть, – думала я, – мы ко всему привыкли. Это не самое горькое. Побуду и служанкой, раз женой и матерью не сумела». Однако Таня вскорости разобрала его манеру и извлекла меня из низкого положения. Для этого ей понадобилось всего–навсего один раз сказать мужу: «Михаил Алексеевич, мне не нравится тон, которым вы разговариваете с тетей Кса– ной!» Вполне оказалось достаточно. Миша, правда, вечером в постели посмотрел на меня индюком: «Что ты ей жалуешься? Ты ее настраиваешь против меня! Ты ничего не понимаешь…» Все. С тех пор каждое мое слово в доме воспринимается с уважением, а просьбы сразу выполняются. Господи, да я никогда так не жила. Прямо как королева.
Главная в семье у нас Таня, теперь фамилия ее Морозова. Нам с Мишей другой раз представляется, что это не мы ее, а она нас перевела к себе в семью на воспитание.
Она никогда не сделает никакой глупости, какие мы, бабы, себе позволяем. И жалко ее бывает, чуть не плачу. Она и комсомольский секретарь в школе, она и музыкальную группу ведет, и то, и се….Ухажеры ей звонят, кавалеры на дом прибегают – куда там. «Кса– на Анатольевна, мне мальчик звонит?» – «Да, Таню– ша». – «Передайте ему, что меня нет дома». – «Хорошо, Танечка». И весь сказ. «Тетя Ксана, у вас нет Платона?» – «Кого?» – «Философа Платона. Беседы». – «Кажется нет, Танечка». – «По какому же принципу вы подбирали библиотеку, – с раздражением, – лишь бы книг побольше?» – «Это Миша, не я». – «Михаил Алексеевич в отношении книг для своего возраста поразительно неразборчив».
Мы с Мишей дождемся, покуда она ляжет, и начинаем шушукаться. Так–то по–доброму обсуждаем, обсуждаем. Чудо наше – Таня Морозова! Редко случается, чтобы она чего не знала. Любит нас с Мишей поучить уму–разуму, объяснить, что к чему в нашей жизни. Для этого нужно только в хорошем настроении ее угадать и чтобы уроки она сделала. Пока уроки не выполнит, говорить все одно ни с кем не станет. А вот вечерком, за чаем, я, допустим, ей пожалуюсь: «Танечка, посмотри, купила Михаилу Алексеевичу галстук, а ему не глянулся. Не хочет носить». Стрельнет она заранее глазами на супруга: «Где галстук?» Тут и начнется. Повяжет ему и так и этак, заставит пять рубах переменить, и все с объяснениями: «Вы, Михаил Алексеевич, начальник участка, мужчина еще не пожилой и видный. Вы, простите, тетя Ксеня, должны нравиться женщинам. Это первый признак того, что у вас все благополучно и успех вам сопутствует. Если вы будете нравиться женщинам, мужчины тоже начнут вас уважать непременно. Кислое лицо и неумело повязанный галстук – приметы неудачника. Подберите живот! С завтрашнего дня будете делать гимнастику вместе со мной. Гимнастика укрепит ваши, простите, тетя Ксеня, дряблые мышцы. Живот и дряблые мышцы свидетельствуют о неумении видеть перспективу и ставить перед собой четкую цель. Вы видите перспективу?» – «Вижу, доченька!» – «Без нежностей. Какая она?» – «Прожить до ста лет всем нам втроем». – «Долго живут черепахи. Перспектива – категория социальная…» – и крутит Мишу и вертит, а он млеет, хихикает, сам почти как ребенок. А я думаю: значит, мало ему выпало ласки, мало заботы, раз так он по ним истосковался. Приоденет его Таня, одернет, волосики на висках ему причешет, оглядит с пристрастием, как манекен в витрине, и мне: «Ну вот, тетя Ксеня, теперь мы можем им гордиться и в воскресенье отведем в кинотеатр, покажем людям. Я куплю билеты!»
Она купит. Если уж чего пообещала – никогда не забывает. Купит и билеты и ужин приготовит: «Отдохните, тетя Ксеня. Ужин я подам ровно в восемь. Михаил Алексеевич, отправляйтесь в магазин и извольте купить минеральной воды. Мы будем запивать плов минеральной водой «Ессентуки‑3».
Миша мой вылетает пулей, чуть не в домашних шлепанцах. Прежде–то он, кажется, понятия не имел, где этот магазин находится. Наверное, мать, которая родила такую девочку, была необыкновенной женщиной. Наверное, Миша действительно не мог не любить ее больше меня… Стыдно мне, бабе, прожить пустой и бесполезный век. Стыдно не выкормить ребенка, не понять, зачем я на свет народилась. По совести, все времечко, мне отпущенное, жила я за–ради себя. И работала за–ради себя, потому что работа всегда была мне в радость. И муж мой, Михаил Алексеевич, прожил рядом со мной, мрачный и похудевший, за–ради меня… А я чего, для кого?! Какую злую участь разделила и уменьшила? Ничью, нет.
