Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем
— Да-а-а, вот это ливень! Какой гром! Какая молния! Как хорошо когда у человека есть крыша над головой, когда льёт такой ливень! Знаешь, дорогая, о чем напоминают мне эти молнии? — спросил обнимая жену одной рукой за талию Поэт Подсудимов.
— Нет — ответила Сарвигульнаргис, задумчиво прислоняя голову на плечо супруга и задумчиво глядя на щипящий ливень. — Эти молнии напоминают мне далекую Россию, где я работал долгие годы сварщиком. Молния похоже на вспышку газосварки в ночи. Тогда при свете сварки, так же как сейчас, моя тень то удлинялась до невероятного размера, то уменшалась.
— Да, Вы правы, мой поэт, молнии действительно похожи на сварку, которая соединяет наши с Вами души — сказала Сарвигульнаргис.
— Точно — согласился Поэт Подсудимов, улыбаясь.
Они долго сидели, разговаривая и глядя на ливень. Потом ливень резко перестал лить, и вокруг стало светло. Птицы начали щебетать, как будто приветствуя солнце.
— Мам, Отчим, глядите, радуга! — закричал Буджуркардон сверху.
Поэт Подсудимов с Сарвигульнаргис вышли на балкон дупла и увидев огромную дугу семицветной радуги, они замерли на миг от восторга глядя на небо.
— Какая красота и какой чистый воздух, Господи! — воскликнул Поэт Подсудимов, глубоко вдыхая свежесть.
— Да — сказала Сарвигульнаргис, ласково улыбаясь.
Потом супруги снова вошли в дупло, и Поэт Подсудимов лег в свою самодельную кровать с подстеленным клеверным сено, вместо пастели. Сарвигульнаргис приложила мокрую тряпку на шишку, которая образовалась на голове супруга и вышла из дупла. Она развела костер и поставила кипятить чайник.
Вдруг тройняшки радостно стали ликовать:
— Урр-а-аа, дядя Гуддаводжитжоджа едет к нам на велосипеде! Глянь, на руле велика висит сетка! Кажется, он в этой сетке везёт нам подарки! Э, смори, он упал с велосипеда в лужу! Вуаха — ха — ха — ха- хах — хааааа! Иеаххах — хах — хах — хааааах! — смеялись они.
А их дядя Гуддаводжитходжа попытался встать, но, тут же обратно упал в лужу, еще сильнее насмешив своих племянников. Одежда и лицо у него были все в грязи. Каждый раз, когда он падал, его племянники еще сильнее смеялись.
— О, Боже мой, брат снова напился! Алкаш поганый — сказала Сарвигульнаргис и заплакала.
— Эй, вы! Маторкардон, скажи Чотиркардону и Буджуркардону пусть перестанут смеяться! Угомонитесь сейчас же! Нехорошо смеяться над пьяным человеком! Как вам не стыдно, а? Ведь он же ваш родной дядя! — крикнул Поэт Подсудимов, глядя на своих приемных сыновей.
Тройняшки перестали смеяться. Поэт Подсудимов стал успокаивать жену, поглаживая ей черные локоны волос, похожие на шелк.
— Не плачь, дорогая, перестань — сказал Поэт Подсудимов. Ну, что поделаешь, чек пристрастился к алкоголю и превратился в раба бутылки, словно джин, и теперь оттуда ему не выбраться. Может, он с горя спился, кто знает. Есть такие люди, которые не знают меру, то есть не умеют пить. На самом деле выпивать и знать определенную меру это, в некотором роде, искусство. Овладеть этим искусством не каждому дано. Яд в небольшом количестве может действовать на больной организм, словно мед. А употребляемый мед в большом количестве может превратится в опасный яд и убить человека. Сама знаешь, я тоже пью крепкий саке, но в меру. Ты так сильно не переживай, милая. Бог даст, он тоже бросит эту вредную привычку и всё будет хорошо.
И, надев на ноги резиновые сапоги, он побежал в сторону, где мучился пьяный Гуддаводжитходжа, валяясь в грязи.
— Вставайте, Гуддаводжитходжа. Давайте-ка я Вам помогу подняться — сказал Поэт Подсудимов, подойдя к Гуддаводжитходже.
— А хто Вы такой?.. Хык… А что Вы тут ддд… делаете, гспди?.. — сказал Гуддаводжитходжа, еле выпрямляя спину и скользя на скользкой дороге словно новичок на ледяной арене, где учат на фигурному катанию.
Тут Гуддаводжитходжа снова стал падать и его ухватил Поэт Подсудимов как опытьный фигурист, который удерживает свою партнершу, чтобы она не упала на лёд. Но, поскользнувшись, они вдвоем упали ничком в лужу, которая образовалась после ливневого дождя, куда несколько раз успел упасть Гуддаводжитходжа.
Увидев это, Маторкардон, Чотиркардон и Буджуркардон, не удержавшись, снова начали хохотать, как зрители, которые угорают от смеха во время просмотра смешное представления с участием Чарли Чаплина. Особенно смешно было, когда Поэт Подсудимов поднялся, и, показывая белые зубы, повернулся к ним лицом, грязным как у шахтера из Кузбаса, Сарвигульнаргис тоже засмеялась.
— Отпустите меня, товарищ дружинник! Чо Вы прицепились ко мне как пиявка?! Я не хочу попасть в вытрезвитель! Где я воще?.. Отдайте мой лисапед… Я поеду на нем в кругосветное путешествие… — сказал Гуддаводжитходжа.
— Да что Вы, на самом деле, Гуддаводжитходжа, какой я Вам дружинник. Я же муж вашей сестры и приемный отец Ваших племянников Поэт Подсудимов. Вы что, не узнаете меня? Пойдем к нам в дупло, гостем будете. А кругосветное в путешествие отправитесь завтра. У меня есть японская водка Саке, которую сам готовил из риса — сказал Поэт Подсудимов крепко ухватив Гуддаводжитходжу.
— О, японская водка, говорите? Ну, тогда мы должны поспешить. Я очень люблю употреблять японскую водку… А кругосветное путешествие подождет… На следующей неделе поеду — сказал Гуддаводжитходжа, и они направились в сторону тутового дерева, в дупле которого жила семья Подсудимовых.
29 глава Деревянный панцирь Далаказана
После того, как солнце село за горизонт, огромная стая ворон прилетела на ночлег и расположилась на верхушках высоких тополей вокруг полевого стана. Сидя на оголенных ветках деревьев, вороны хором шумели, оглушая окрестность своим карканьем. Многие из них роняли на землю орехи, которые держали в своих клювах. Сын Фариды Мекоил взял один из этих орехов, разбил его камнем и стал есть. Но, Фарида прибежала вовремя, и отняв разбитый орех у сына, стала упрекать его.
— Не ешь эти орехи! — сказала она. Гляди, вороны пробили их насквозь своими клювами! Они грязные! Если будешь есть их, ты можешь заболеть птичьим гриппом.
Вороны успокоились только с наступлением темноты. Фарида уложила детей в постель, рассказала им несколько узбекских народных сказок, и дети крепко уснули. Фарида лежала в ночной тишине, прислушиваясь к урчанию далекого, одинокого трактора, который работал во мгле на полях, окутанных туманами. Она думала о трактористе который рассказывал ей о своей несчастной любви. Бедный Газинияз, может он сейчас поёт печальную песню во весь голос, под шум трактора, глядя на поле, сквозь туман, который разрезает своим острым рыжим светом фар его единственный друг трактор «Алтай». Может быть, он с горячими слезами на глазах, вспоминает и мысленно разговаривает своей возлюбленной девушкой, которая умерла.
— Эх, почему многие и многие влюбленные разлучаются со своими возлюбленными? — подумала Фарида, глядя в ночное окно. За окном слышался тоскливый голос одинокого трактора, который доносился издалека и чудился ей симфонией ночных, безлюдных полей. Это симфония придавала ей душевное спокойствие. Внимая этой симфонии, она не заметила, как уснула. Ей снова снился сапожник Гурракалон, который сидя у открытого окна, шил для императора страны из резины тракторных шин пуленепробиваемые резиновые сапоги, шестьдесят шестого размера с золотыми подковками. За окном шел косой дождь. Фарида стояла у окна с биноклем в руках, который по указанию председателя колхоза Турсуна Таррановича дали Гурракалону, когда он работал сторожем кукурузного поля во сне. Она смотрела в бинокль на дождливый город, и увидела вдали репрессированного поэта с петушиным лицом, с птичьими глазами, с плоской головой и длинной шеей. Он стоял под печально светящим уличным фонарём во фраке и в соломенной шляпе, держа дырявый зонтик в чересчур коротких руках, и глядел на льющийся дождь. Он выглядел как пугало, который остался один на краю осених полей, под косыми дождями в холодные ночи. Репрессированный поэт смотрел с опаской вокруг и, записывал что-то в свой маленький блокнот в водонепроницаемом переплете, со сломанным калькулятором. При свете уличного фонаря, он писал мелким шрифтом на латыни. Он писал стихи маленьким карандашом.
Любовь
Я безмерно рад, Что льет холодный дождь, А не кипяток горячий.
Глядя на холодные дожди, Я брожу по мокрому асфальту один Под дырявым зонтиком, Который называется небом — Зонтик с озоновой дырой…
Под этим бескрайным зонтиком Думаю о тебе и щепчу Словно моросящий дождь: — Я люблю тебя, милая, Люблю бесплатно…
Тут прогремел гром, сотрясая город, словно канонада артиллерийских орудий. Молния освещало дождливую ночь своим зловещим ослепляющим светом. Вдруг над головой репрессированного поэта с печальным лицом, словно шаровая молния, взорвался уличный фонарь, и его дырявый зонтик с соломенной шляпой загорелся. Но поэт, вовремя сообразив, что это пожар, втоптал шляпу и зонтик в грязь и потушил пламя. Дождь начал усиливаться и перешёл в ливень, превращая улицы в быстротечную горную реку. Тут с улицы, которая проходила среди небоскребов, хлынула вода, и на перекрестке поднялась десятиметровая волна. На этой волне появилась надувная лодка рафтинг с двадцатью пассажирами. Люди, которые сидели в рафтинге, были одеты в форму НКВДешников сталинских времен. Они нервно махали револьверами, преследуя репрессированного бедного поэта с петушиным лицом, с птичьими глазами, с плоской головой и длинной шеей. Но они не успели. То есть репрессированного поэта с петушиным лицом, с птичьими глазами, с плоской головой и длинной шеей, унесло волной.
