Эрик Сигал - История Оливера
— Скажите спасибо не мне, а Флоренс, — скромно сказала мама. — Она с раннего утра не отходила от плиты.
— Начинка просто изумительная, — восторженно воскликнула моя нью-йоркская подруга.
— Недаром в ней ипсвичские устрицы, — с гордостью отозвалась мама.
Все наелись до отвала, причем мы с Джеффом состязались за звание чемпиона по обжорству.
И, как ни странно, была раскупорена вторая бутылка шампанского. Правда, я смутно припоминаю, что пили его только мы с отцом. Смутно — ибо я выпил больше всех.
Неизменный фирменный пирог Флоренс и, наконец, в три часа пополудни кофе в гостиной.
Я бы с удовольствием немного отложил наш отъезд в Нью-Йорк. Чтобы переварить обед и прочистить мозги.
— Марси, вы не хотите немного пройтись? — спросила мама.
— С удовольствием, миссис Барретт.
И дамы удалились.
Тем временем тетя Эллен задремала, а Джефф уткнулся в телевизор, где показывали футбол.
— Я бы тоже подышал свежим воздухом, — сказал я отцу.
— И я не прочь прогуляться.
Когда мы надели пальто и вышли на мороз, я понял, что идея этого променада принадлежала именно мне. Я вполне мог бы удовлетвориться футболом вместе с Джеффом. Но нет, меня обуяла жажда поговорить с отцом.
— Очаровательная девушка, — сказал он, хотя я его вовсе не спрашивал.
И тем не менее, именно этот вопрос я надеялся с ним обсудить.
— Спасибо, отец, — сказал я. — Я тоже так считаю.
— Она, кажется, хорошо к тебе относится.
Мы шли по лесу. В обрамлении голых деревьев.
— Я… я, пожалуй, тоже хорошо к ней отношусь, — сказал я наконец.
Отец взвешивал каждое слово. Он не привык к восприимчивости с моей стороны. Воспитанный долгими годами моей враждебности, он несомненно каждую минуту ожидал, что я его оттолкну. Но постепенно понял, что я этого не сделаю. И потому, набравшись храбрости, спросил: — Это серьезно?
Мы продолжали свой путь. Наконец я посмотрел на него и спокойно ответил:
— Хотел бы я это знать.
Хотя мои слова прозвучали крайне неопределенно и почти загадочно, отец понял, что я честно выразил свое чувство. То есть смятение.
— Есть какая-то проблема? — спросил он. Я молча кивнул.
— Я, кажется, понимаю, — сказал он.
Что он понял? Я же ему ничего не говорил.
— Оливер, вполне естественно, что ты все еще горюешь.
Проницательность отца застала меня врасплох. Или он просто догадался, что его замечание может меня затронуть?
— Нет, дело не в Дженни, — ответил я. — Я хочу сказать… мне кажется, я готов к…
Зачем я говорю все это ему?
Он не настаивал. Он ждал, что я закончу свою мысль.
Прошло еще некоторое время, и он тихо промолвил:
— Ты сказал, что существует какая-то проблема?
— Это ее семья.
— Да? Они против?
— Это я против. Ее отец…
— Да?
— Ее покойный отец — Уолтер Биннендейл.
— Вот оно что, — сказал мой родитель. И этими простыми словами заключил самую доверительную беседу за всю нашу жизнь.
33
— Я им понравилась?
— По-моему, ты их околдовала.
Мы въехали на Массачусетскую скоростную магистраль. Было темно. Нигде ничего живого.
— Ты доволен?
Я ничего не ответил. Марси ждала словесных заверений, но все мое внимание было поглощено пустынной дорогой.
— В чем дело, Оливер? — спросила она наконец.
Моя досада ее удивила.
— Что в этом плохого?
Я решил проявить характер.
— Но почему, черт возьми? Почему?
Пауза.
— Потому что я хочу выйти за тебя замуж.
К счастью, в этот момент за рулем сидела она. Недвусмысленность ее заявления повергла меня в шок. Впрочем, она всегда прямо говорила все, что думает.
— Тогда лучше бы за мной поухаживала, — сказал я. Она так разогнала машину, что ничего, кроме ветра, не было слышно.
— Мы все еще продолжаем друг за другом ухаживать? Я думала, что это уже пройденный этап.
— М-м-м… — пробормотал я подчеркнуто безразличным тоном, боясь, как бы мое молчание не было принято за знак согласия.
— Так где же мы все-таки находимся, Оливер?
— Примерно в трех часах езды от Нью-Йорка, — сказал я в ответ.
— Что я такого сделала?
Мы остановились выпить кофе в придорожном ресторане неподалеку от Стербриджа.
Я хотел сказать: «Ты сделала недостаточно».
Тем не менее я держал себя в руках, чтобы не произносить обидных слов. Ибо ее матримониальные поползновения меня потрясли. И я был не в состоянии сформулировать разумный ответ.
— Так что же я такого сделала? — снова спросила она. Мне очень хотелось сказать: «Меня разозлило не то, что ты сделала, а то, чего ты не сделала».
— Забудь об этом, Марси.
Мы оба устали.
— Оливер, ты на меня сердишься. Может быть, вместо того, чтобы злиться, ты объяснишь мне, в чем дело?
На этот раз она была права.
— О’кей, — начал я, выводя пальцем круги на пластиковом столике. — Мы только что провели две недели врозь. И хотя мы оба были заняты, я все это время мечтал о той минуте, когда ты снова будешь со мной…
— Оливер…
— И не только в постели. Я жаждал твоего общества. Хотел, чтобы мы вдвоем…
— Да брось ты, — возразила она. — Всего лишь сутки рождественской суматохи в Ипсвиче…
— Я имею в виду не этот уикенд. Я имею в виду все время.
Она посмотрела на меня. Я не повышал голос, но и не скрывал своей ярости.
— Мы опять возвращаемся к моим поездкам в последние две недели.
— Ничего подобного. Я имею в виду предстоящие десять тысяч недель.
— Оливер, — сказала Марси. — Я думала, что наши отношения основаны на взаимном уважении к деловым обязательствам каждого из нас.
Она права. Но только теоретически.
— Знаешь что, — попробуй утешиться «деловыми обязательствами», когда ты в три часа ночи сидишь одна.
Сейчас на меня обрушится дубинка под названием «равноправие женщин». Однако я ошибся.
— Я пробовала, — тихо сказала Марси. — Много раз.
И взяла меня за руку.
— Да? Ну и как тебе нравится обниматься с гостиничной подушкой? — спросил я.
— Хуже не придумаешь.
— Так что же ты делаешь, оставаясь одна по ночам?
— Говорю себе, что другого выбора нет.
— И ты этому веришь?
Я смутно почувствовал, что грядет яростное столкновение двух стилей жизни.
— Чего ты ждешь от женщины, Оливер?
— Любви, — сказал я.
— Иначе говоря, тебе нужно слабое беззащитное существо.
— Я готов удовлетвориться большим количеством совместных вечеров в одной квартире.
Я не собирался излагать свои философские взгляды. Или хотя бы косвенно намекать на свою семейную жизнь. Но будь я трижды проклят — Дженни ведь тоже работала!
— Я думала, мы с тобой счастливы.
— Да, когда мы вместе. Но, Марси, это же не ассортимент товаров, который можно с легкостью пополнить по телефону.
Моя коммерческая метафора не была оценена по достоинству.
— Ты хочешь сказать, что один из нас должен нянчиться с другим?
— Я бы и нянчился — если бы ты в этом нуждалась.
— Господи! А я-то заявила, что хочу выйти за тебя замуж.
Вид у нее был усталый и раздраженный. Момент и в самом деле был неподходящий.
— Поехали, — сказал я.
Я расплатился Мы вышли из ресторана и пошли к машине.
— Оливер, — проговорила Марси.
— Что?
— Может быть, ты огорчаешься ретроспективно, то есть задним числом? Из-за того, что они меня одобрили. А при виде Дженни отнюдь не пришли в восторг.
— Нет, — сказал я. И похоронил ее замечание на бездонной глубине.
Марси — надо отдать ей справедливость — по природе борец. И на протяжении всего нашего рождественско-новогоднего перемирия я чувствовал, что она внутренне готовится к новой кампании.
Как бы то ни было, она старалась как можно больше оставаться дома и руководить по телефону, что не так-то просто в условиях послерождественского ажиотажа. Но она не отступала. Она боролась по междугородной связи. И мы проводили вместе вечера и ночи. А однажды — даже целый день!
Потом она преподнесла мне колоссальный сюрприз. Мы собирались на вечеринку к Симпсонам. Я даже припас некоторое количество алка зельцера для желудка, так, на всякий случай. Когда я брился, Марси и заглянула ко мне в зеркало. И без обиняков спросила:
— Ты готов принять участие в одном деле?
— Смотря в каком, — настороженно отозвался я.
— Ну, например, в небольшой поездке. В феврале.
— И ты, разумеется, уже решила, куда.
Не язви, Барретт! Она же старается.
— Успокойся. И не спеши отказываться. Мне действительно необходимо присутствовать на показе мод в Гонконге и…
— В Гонконге?!
Она поймала меня на восточную приманку! Я улыбнулся во весь рот.
— Ты же сказала, что тебе надо поработать, — подозрительно заметил я.
