Хосе Сампедро - Река, что нас несет
Из столовой прошипела Хесуса:
— И что это тебе в голову взбрело!
— Предложат, вот увидишь, предложат… — повторила больная. — Что ты им на это ответишь?
— Оставь ее в покое, Фелиса! — вмешалась Кандида, подходя к постели. — Идем, дорогая, пойдем в столовую.
— Да, мне они говорили то же самое, — тихо произнесла больная. — А я…
Кандида взяла Паулу под руку, чтобы увести. Мягко, но непреклонно.
— Выздоравливайте скорее, сеньора, — жалостливо сказала Паула.
— Это трудно, — ответила больная, уже не глядя на нее. — Как бы я хотела умереть! Как бы хотела!
— Видишь ли, у нее с головой не все в порядке, — объяснила Хесуса.
— Сколько пережил мой бедный брат! — вздохнула Кандида. — В рай, только в рай должен попасть наш Бенигно за свое долготерпение!
— Она тяжело больна? — спросила Паула, чтобы что-то сказать.
— Ерунда, нервы.
— Да, все от нервов. Лежит себе полеживает, ничего не делает, а хозяйство у нас большое.
— Даже детей родить не смогла… Такому человеку, как наш Бенигно!
В эту минуту прозвучал рожок альгвасила, и все трое вышли на балкон. Начинался бой быков. Куадрилья прошла под теплым майским солнцем. Из таверны выскочил бык и, добежав до середины площади, остановился как вкопанный, поводя рогами из стороны в сторону и вспахивая копытами землю. Народ глазел на него, еще больше зверея от непривычной сытости и вина.
Косичка сделал щегольский выпад, дразня быка. Бык боднул его, но плащ вовремя взмыл вверх. Тогда бык как-то странно попытался зайти сбоку, однако матадор ничуть не удивился и отскочил в сторону.
Так повторялось два или три раза у нескольких матадоров. Нашлись и храбрецы из села, которым захотелось поработать мулетой, даже кое-кто из зрителей отважился сделать несколько выпадов, когда бык проходил мимо. Наконец звук рожка возвестил о новом этапе. Но бык, находившийся в эту минуту у дверей таверны, вдруг исчез, словно провалился сквозь землю.
От изумления все смолкли. Затем прошел недовольный ропот, но не успел альгвасил вмешаться, как бык одним прыжком выскочил на арену. Однако он уже был не тот. Из смешного он стал страшным. К его рогам были крепко привязаны длинные стальные лезвия навах из Альбасете, и острия торчали почти на целую ладонь.
Альгвасил выступил вперед, чтобы пресечь безобразие, но бык ринулся на него и поверг в бегство. Из-под пледа раздался злобный, вызывающий голос:
— Эй вы! Перед вами — сплавщик. А ну-ка, одолейте!
Зрители растерялись. Женщины и дети пересаживались в более безопасные места. Кое-кто из мужчин прошел в первые ряды, держа палку или скамейку, неизвестно откуда взявшиеся. Алькальд встал, чтобы восстановить порядок — этого требовали два-три старика, — но Руис отнесся к делу веселее.
— Оставь их, Амбросио! Пусть прикончат одного! — крикнул он алькальду.
Косичка решил, что именно ему пристало одержать победу над новым быком, который пока что пугал зрителей, уклоняясь от палок и скамеек. Увидев матадора, бык ринулся на него с такой яростью, что прорезал рогом плащ, и тот распался надвое.
— Сволочь! — выругался матадор. — Знать бы, кто этот сукин сын!
Бык, довольный собой, радостно приплясывал. Хвост, как змея, извивался на покрытой пледом спине. Когда Косичка, распаленный тщеславием, снова стал дразнить быка, тот внезапно повернулся и, не давая ему покрасоваться, погнал его во всю прыть. Матадор убежал, бык остался одни на поле сражения, трясясь от хохота. Плед, облегавший его, как кожа, содрогался от смеха, точно живот весельчака.
Сухопарый в бешенстве устремился на середину площади. Но Косичка предостерег его:
— Пусть его сначала подготовят. Эй, колите этого стервеца до костей! Пусть просит пощады, скотина!
Тем временем бык с грозным видом кидался на зрителей. Пикадоры, стоявшие на чьих-то плечах, как на крупах коней, взяли пики наперевес, но «кони» не двигались с места. Только один из них, на котором возвышался здоровенный детина, спросил своего всадника:
— Крепко держишься?
— Пе беспокойся.
— Тогда вперед!
И оба кинулись на быка, который совсем осатанел, увидев, как солнце заблестело на стали. Пикадору удалось вонзить шип в потник. Какой-то миг все трое, напрягая силы и поддерживая друг друга, словно стены арки, толкались, оспаривая место. «Конь» и всадник вместе были тяжелее быка, зрители торжествовали победу, и Косичка приободрился. Но тут бык внезапно отскочил в сторону, и всадник вместе с конем рухнул на землю. Бык приблизился к ним, зрители замерли от ужаса, но пикадор успел выставить ему наперерез острие багра. Тогда бык подошел к «коню», лежавшему на земле, однако только поставил на него ногу и перепрыгнул через него. Косичка, подступивший было к быку, пока пикадоры нападали, быстро ретировался поближе к представителям власти.
— Проклятые трусы! — выругался Руис, вставая. — Сейчас увидите, как этот тип сдрейфит!
Он свистнул, и огромный сторожевой пес в ошейнике, утыканном острыми шипами, предстал перед хозяином села, виляя хвостом. Указывая пальцем на быка, Руис крикнул:
— Ату его, Террон! Ату!
Пес ощерился и в несколько прыжков настиг быка. Людям вдруг стало жалко переодетого человека, многие содрогнулись, съежились. Но Руис недолго улыбался глумливой улыбкой. Раздался короткий смех, потом предсмертный вой, и огромный пес повис на двух навахах. Он болтался на лезвиях, пока, распоротый собственной тяжестью, не упал на землю, все еще корчась и скуля. Из брюха вывалились внутренности, из горла хлынула кровь. Вскоре он затих, и пыль тут же погасила заалевшую на солнце кровь. Бесформенная куча внутренностей, крови и земли лежала мертвая и безмолвная.
Руне разразился угрозами. Сухопарый взъярился, он не мог вытерпеть, что бык берет верх, и пошел на него, намотав плащ на руку и потрясая багром, словно пикой.
— Мой плащ! Мой шелковый плащ! — закричала вдова.
Но никто по засмеялся. Все громче и громче звенели приказы Руиса:
— Все на него! Палками его, палками! Я сам выпущу потроха этой сволочи!
Руис захлебывался бранью, Сухопарый угрожающе наступал, откуда-то появились вилы и серпы. Никто бы не поверил, что голос одного человека, резкий и властный, предотвратит неизбежное убийство.
— Стойте! Ни с места!
То был голос Американца. Резко усадив Руиса, чтобы охладить его злобу, он выскочил на площадь. Народ замер вокруг арены, залитой солнцем, потом все негромко перевели дух. Посреди площади были только бык, разъяренный до предела и не скрывающий ярости, да труп собаки, уже покрытый мухами. Американец подскочил к Сухопарому, оттащил его назад, вырвал багор и бросил на землю.
— Подожди! — крикнул он.
— Да этот дьявол совсем спятил! — не унимался Сухопарый.
— Сказано тебе, подожди!
Американец продвигался вперед, с каждым шагом набирая силу. Если бы он шел быстрее или медленнее, то видно было бы, что это идет человек; но так — это шла сама ярость, хотя движения его были как будто и небрежными, даже пренебрежительными. А может, это и пугало больше всего. Он подошел почти вплотную к быку. Их разделяла, словно кровавая граница, растерзанная собака.
— Скидывай плед, Дамасо!
То был приказ, хотя вряд ли кто-нибудь из зрителей мог его слышать.
— Уж не принес ли ты с собой взрывчатки?.. Хе!
— Скидывай сейчас же, а то я сам сниму.
Бык прорычал в ответ:
— Но угрожай, я не из трусливых.
— Это не угроза. Скидывай плед.
Воцарилась почти мертвая тишина. Медленно-медленно, едва-едва шкура отделялась от тела, будто кожа линяющей змеи. Упали на землю навахи, и появилось озверелое и торжествующее лицо Дамасо. Увидев, что это всего-навсего человек, зрители пришли в бешенство. Руис снова стал призывать их к убийству:
— Хватайте его, хватайте… Он моего пса убил!
И тут неожиданно перед Руисом вырос Негр и зычно заорал:
— Замолчи, касик!
Негр знал, что его голос сильнее всякого оружия. С его помощью он одерживал победы на десятках митингов. И на сей раз этот голос рассек воздух, проник в самую душу людей, завладел их вниманием. А Негр уже стоял на стуле.
— Платить жизнью за собаку? Человек — не пес!
Негр еще раз повторил эту фразу и помолчал. Он знал свой народ. Знал, как медленно доходят до сознания слова, непохожие на те, которые вдалбливают в его голову веками.
— Неужели вы согласитесь отправиться на каторгу ради собаки вашего мучителя? Ведь он вас грабит, отбирает вашу землю, если вы не можете заплатить долгов! Неужели вы убьете бедняка ради собаки богатея? Пусть платит богач! И не только за собаку! Пусть он платит за ваш пот, за вашу землю, за ваших дочерей!
Он уже владел не только их вниманием — они были всецело подвластны ему. Обернувшись к стоявшему неподалеку сгорбленному старику, он спросил: