Хосе Сампедро - Река, что нас несет
— Тебя обидели, Паула?
Сестры воспользовались этим мигом, проворно выскочили вон и заперли за собой дверь. Почувствовав себя в полной безопасности, Хесуса окончательно обнаглела и крикнула в окно парочке, попавшей в западню:
— Теперь посмотрим, кто лжет и кто врывается в порядочный дом через забор! Теперь вы ответите перед жандармами, и ты, и твои дружок, несчастная!
И с надменным видом устремилась к балкону, чтобы позвать на помощь брата. Меж тем Кандида предложила пленникам воспользоваться спальней, пока не явятся представители власти и не уведут их в тюрьму.
Но Паула теперь ничего не боялась. Она провела рукой по лицу, словно хотела стереть с него плевки, и посмотрела на Антонио.
— Фу, какая гадость!.. — воскликнула она. — Откуда ты взялся так вовремя?
— Я сразу раскусил этого борова. Уж больно он увивался за тобой, так и лез. Поэтому я все время ходил вокруг дома, как только ты туда вошла, будто чуял… И вдруг через окно услышал разговор двух служанок: «Еще одна попалась им в лапы», — говорили они. «От этих старух не вырвешься, уже пошли осматривать дом!..» Во мне все так и вскипело. Я обогнул гору, перепрыгнул через забор и оказался тут в самое время.
— Впутался ты в историю из-за меня, — сокрушенно произнесла Паула.
— Должен же хоть один мужчина поставить этих сволочей на место… Ты только погляди!
И он жестом обвел комнату. Паула содрогнулась.
— Надо выбираться отсюда, — сказала она. — Я здесь задыхаюсь.
Антонио подошел к окну и обругал Кандиду. Та насмешливо ответила, чувствуя себя в безопасности, под падежной защитой железной решетки.
— Сейчас. Сейчас выпущу тебя, воришка. И тебя, и твою голубку. Вот только придут с сетями.
— Да разве твой брат мужчина? У него руки коротки меня взять.
— Куда тебе до пего! Еще увидишь, какой он мужчина.
Открылась дверь дома, выходящая в патио, и встревоженный Антонио отпрянул от окна.
— Что случилось? — обеспокоилась Паула.
— Жандармы… У меня нет документов, Паула, меня ищут…
Паула молчала, словно каменная; но вдруг ее осенило.
— Документы у меня есть! На, возьми!
Она пошарила под платьем в кармане нижней юбки и вытащила оттуда маленький сверток. Аптопио взял и с удивлением спросил:
— Чьи это, Паула?
— Потом скажу… Тихо!
В дверь постучали.
— Ключ у старух! — крикнула Паула из-за решетки.
Пока они открывали, Антонио внимательно рассматривал документы — мятое удостоверение личности на имя Мигеля Кофрентеса Агудо, поденщика, двадцати восьми лет, родом из Чеки, и профсоюзный билет сплавщика. Он поспешно спрятал документы, едва открылась дверь. Им приказали выйти. В патио стояли обо сестры, Бенигно и два жандарма.
— Оружие есть? — спросил жандарм.
— Нет, сеньор. А вам сказали, что у меня есть оружие?
Паула дала обыскать себя. Только обычная наваха, какой пользуются все в тех краях.
— Документы проверьте, документы, — требовал Руис. — Удостоверения личности.
Жандарм внимательно изучал документы Антонио, пока его товарищ смотрел документы Паулы.
— А ну-ка дайте мне, — приказал Бенигно, протягивая за бумагами руку в кольцах.
По жандарм помоложе, хоть и старше по званию, хорошо знал свои обязанности, и его не так-то легко было запугать. Он бросил на Руиса спокойный взгляд и, возвращая документы Антонио, сказал:
— Я уже посмотрел, дон Бенигно. Так что же случилось?
— Я вам говорила, — начала старшая из сестер. — Этот вот перепрыгнул через ограду в наш патио и стал угрожать нам. Он, видно, был в сговоре с этой шельмой и…
— Неправда, — прервала ее Паула.
Жандарм велел ей молчать.
— Пусть говорит, — с вызовом произнесла старуха. — Пусть говорит. Посмотрим, какую напраслину возведет она на честных людей, предложивших ей крышу над головой и кусок хлеба.
— Напраслину? Крышу над головой, кусок хлеба! Уж не эту ли крышу? — гордо воскликнула Паула, гневно указывая на двери спальни. — Зайдите, зайдите туда, посмотрите, на какой кровати спят служанки в этом доме!
Жандармы, на которых слова Паулы произвели впечатление, переглянулись. Бенигно, сестры и Паула заговорили одновременно. Жандармы пытались разобраться в обвинениях враждующих сторон и просили их говорить по очереди. Это длилось довольно долго. Антонио все же арестовывать не стали. Он, конечно, перепрыгнул через забор, но просто хотел помочь девушке, которая почему-то звала на помощь. Они только предупредили, — хотя Бенигно требовал арестовать его, — чтобы он не покидал сплава, на случай, если вдруг понадобится допросить его вторично. В дверь все же они заглянули и, разумеется, увидели там то же самое, что и Паула: двусмысленный блеск дешевой камки во всю ширь кровати. Но ведь закон не запрещает хорошо обставлять спальню на задворках дома.
Напрасно Бенигно старался связать вторжение в свой дом с убийством собаки и пламенной речью Негра, призывавшего к насилию. Напрасно говорил о порядках, о честных гражданах, о дурно истолкованной благотворительности и о безопасности страны. Жандарм только повторил, что подаст рапорт и, если понадобится кого-нибудь арестовать, от них никто не скроется. Паула и Антонио могут быть свободны. Как Бенигно ни пытался умаслить жандармов, вознаградив за доставленные хлопоты, у него ничего не вышло.
Из глубины своего роскошного балкона, не смея распахнуть застекленных створок и выглянуть наружу, Руис, хозяин Сотондо, увидел, как Американец пересек площадь и направился к таверне, где сидели его дружки-приятели. Бандит и шлюха, наверное, уже прошмыгнули под балконом и идут теперь к реке. Как и жандармы. «Нечего сказать, хороши защитнички у представителей власти, — подумал Руис. — Они у меня еще попляшут». Брови его все больше хмурились по мере того, как он вспоминал о сплавщиках и крестьянах и смотрел на опустевшую площадь, которая стала просто голой землей, какой она и была долгие века.
Впрочем, нет: теперь там лежал труп растерзанной собаки, когда-то огромной, а сейчас — ничтожной. Вокруг нее стояли несколько мужчин и с жаром обсуждали происшествие, смысл коего был вполне очевиден. Среди них был и тот парень, который отвечал Негру за всех жителей селения.
Из соседнего окна на площадь смотрела старшая сестра. Слова ее прозвучали очень кстати.
— Надо убрать собаку, Бенигно. Немедля.
— Да, да. Пусть Хуан уберет и закопает.
Кандида удалилась отдать распоряжение. Когда ее шаги смолкли, снова воцарилась тишина.
Кружок на площади не распадался. Как ни странно, к нему никто не присоединялся, но и никто не уходил, все оставались на местах. Застыв в неподвижности, мужчины смотрели на собаку, словно выполняли долг. Только время от времени кто-нибудь бросал взгляд на дом Руисов и снова склонял голову к растерзанной собаке — месиву кишок и шерсти, — сохранившей, будто в насмешку, свирепый ошейник со стальными шинами. Они смотрели на эту поверженную крепость, смотрели, потому что не могли не смотреть. Должно быть, именно эти восемь человек запомнят, как легко сломили устрашающую силу. Они смотрели, еще не понимая того, что они — свидетели. Смотрели, потому что боялись заговорить во всеуслышание и не посмеют говорить еще многие, многие месяцы. Они побоятся даже думать об этом наедине с собой, но образ поверженной собаки запечатлеется в их сознании навсегда. И пока память горстки людей хранит это поражение, власть Бенигно будет уязвима, как никогда. Казалось бы, что такое каких-то восемь напуганных мужчин, запечатлевших в памяти этот бесплотный образ… И все же это немало. Ибо образ этот нельзя было ни уничтожить, ни стереть, даже смерть была бы лишь напоминанием о нем. Он не подвластен ни бумагам, ни клевете, ни уликам, ни вещественным доказательствам. Он не поддается ничему, но в нем таится надежда на другое будущее для жителей Сотондо.
Бот почему они смотрели и снова сомкнули свой круг, когда Хуан унес останки, свидетельствующие об уязвимости Бенигно, по существу бессильного и храброго лишь за счет власти.
Вот почему Бенигно пришел в ярость, стоя в глубине балкона, и приказал Хуану сходить туда еще раз, чтобы уничтожить все следы крови и кишок.
— Они причинили нам большой вред, — сказала Хесуса. — Очень большой. Этим людям нельзя раскрывать глаза, хотя бы и один раз.
— Я им живо их закрою! — хорохорился Бенигно перед сестрой, с сомнением смотревшей на него.
— Кто знает, сумеешь ли… — тихо пробормотала она. — Вот я бы!
И тогда из спальни вырвался ликующий истерический вопль:
— Тебе встретился настоящий мужчина! Настоящий мужчина!.. Конец тебе, Бенигно.
— Заткнись, проклятая! Твое дело подыхать!
— Я-то подохну, а Бенигно пришел конец!
— Заткнись, говорю, а не то заткну тебе глотку подушкой!
