Михаил Сергеев - Последняя женщина
— Ну, если бы я не знал, кто ты, то давно бы… — зло проговорил хозяин, видя, что тот пришел в себя.
— Ты так кричал во сне, что мне стало не по себе, — сказал здоровенный половой, все еще держа его за руку, будто опа-
саясь нового припадка.
"Так я и не просыпался", — мелькнуло в голове.
— Да-а, — протянул его вчерашний друг. — Время-то обеденное, пошли, что ли, спустимся в трактир.
Через десять минут они уже весело разговаривали, вспоминая утреннюю сцену. Но неприятный осадок от сна у Франсуа остался.
Неожиданно дверь в трактире распахнулась, и на пороге появился сержант с солдатами. "Всем на площадь! — раздался его зычный голос. — Живо собирайтесь, оборванцы! Сегодня объявлена казнь. Всем надлежит быть там".
Франсуа, опрокинув стол, в ужасе бросился наружу.
— Держите его! — закричал сержант, явно понимая, что на площади того не дождаться.
— У меня грамота! У меня грамота! — завопил Франсуа, размахивая листом бумаги. Мне нужно быть у епископа!
Повертев на всякий случай бумагу в руках и явно не желая обнаружить свое невежество, сержант раздраженно скомандовал:
— Отпустите его. Проваливай!
Никогда в жизни Франсуа так не гнал лошадей.
Только на следующий день он узнал, что случилось.
Ничего не говоря родителям, Франсуа слег, быстро зачах и на пятый день умер.
В который раз Лерой овладел ужас, сковавший тело. Ужас оттого, что она смотрела в его глаза в эти последние секунды. Ужас оттого, что именно она была в эти мгновения на месте Эльзы. Что произошло? Зачем ее заставили пережить все это? Разве недостаточно мук она уже испытала?
— Скажи, что ты испытала в те секунды, когда он увидел, кого сжег? — Голос был чужим и неприятным. Повеяло холодом. — Когда вы смотрели в глаза друг другу, — добавил он.
У Леры перехватило дыхание.
— Кто вы? И почему он до сих пор здесь? Почему он не поднялся со своей ступени дальше? Неужели никто не протянул ему руку?! — закричала она. — Ведь он так давно ждет помощи. — Лера закрыла лицо руками.
— Желавшие ему помочь находились всегда. Они отдавали ему часть себя. Но он тратил полученное на других, прикасаясь к таким же, как он. Здесь такое право дано всем, — ответил уже хорошо знакомый голос. — Более того, он каждый раз видит и переживает свою беду снова и снова. На этот раз он пережил это вместе с тобой.
— Господи, нельзя же обрекать себя на вечные страдания!
— Он ждет ее. Она давно простила его.
— Но за что? Да и ее ведь здесь нет. Она там, впереди.
— А разве ты не догадываешься? Он не знал, что она впереди.
— Не знал? А сейчас знает? Откуда?
— Ты сказала ему.
Силуэт мужчины медленно растаял у нее на глазах.
— Он все-таки ушел отсюда! — радостно закричала Лера и почувствовала, как счастье от совершенного наполнило ее сердце.
ДВА ПУТИ
— Когда ты убил первого человека, что творилось в твоем сердце?
— Ничего. Я просто повернулся и ушел.
— Прости тебя Господь. Что же было дальше?
— Нет, отец мой, я хочу рассказать, как это было.
Маленькая девочка, едва поспевая за матерью, кружилась вокруг нее, весело мурлыча что-то себе под нос. Скача то на одной, то на другой ноге, она выписывала замысловатые круги, которым позавидовали бы ее сверстницы. Сегодня не нужно было делать уроки и не нужно было идти в школу. Сегодня был праздник.
Ночью прошел дождь, и еще влажные тротуары только добавляли свежести в весеннее солнечное утро.
— Мам, а мы долго будем у тети Лиды?
— Нет, я только заберу у нее наброски.
— Мам, а они с нами не пойдут? Мы бы с Таней поиграли вместе.
— Не знаю. Они могут быть заняты.
— Давай позовем их.
— Прекрати скакать и дай руку.
Они подходили к переходу.
— Мам, а на качелях мы тоже покачаемся?
— Лена, дай руку, — уже серьезно повторила мать.
На другой стороне улицы, спустившись в подземный переход, они быстро направились к входу в метро.
Порывшись в сумочке, мать протянула дочери монету.
— Возьми.
Но дочь ее уже не слышала. Все еще держась за ее руку и глядя вперед, в сторону входа в подземку, словно потрясенная чем-то увиденным, она прошептала:
— Мам, смотри, он снова здесь.
Там, впереди, прямо напротив дверей, отделяющих турникеты от перехода, сидел пес. Рыжая, сбившаяся в колтуны шерсть все еще выдавала признаки какой-то породы. Черные глаза, еле заметные из-под нависших густых бровей, неотрывно смотрели на двери метро, словно боясь что-то пропустить. Каждый выходящий из дверей неизменно ловил на себе этот взгляд, полный надежды и печали. Так продолжалось уже несколько недель.
— Мама, а почему он его бросил?
— Кто?
— Хозяин, так говорит папа.
— Ну, во-первых, папа говорил, наверное, другое. Может быть, все было не так. Может, человеку стало плохо и он лежит в больнице.
— Где стало плохо? В метро?
— Или на работе. Держи, — и она снова протянула дочери монетку.
— А почему он не попросит его забрать?
Мать не ответила.
Они уже были у самого входа. Все это время девочка не отводила глаз от собаки. Неожиданно пес, словно заметив ее внимание, слегка повернул голову и посмотрел на нее. Их глаза встретились. Этот взгляд, который продолжался всего лишь мгновение, она запомнила на всю жизнь. Пес тяжело вздохнул и скрылся из виду за пластиком входных дверей.
— Мам, а он вздохнул и заплакал.
— Не говори глупостей, собака не человек и вздыхать не может. Она просто ищет знакомое лицо.
Но девочка уже знала, что это неправда.
Так продолжалось еще два месяца. Потом собака исчезла. Однажды, идя уже со старшей сестрой, девочка увидела, что пса нет. Она изо всех сил потянула сестру к дежурной, стоявшей у дверей.
— А, пес. Его убили. Какие-то молодые подонки. Мы ведь выгоняли его на ночь. А посиди-ка весь день голодный. Вот и приманили на кусок колбасы. — Дежурная повернулась и пошла в глубь перехода.
Девочка молчала несколько дней. Эти несколько дней решили ее судьбу.
Много лет спустя, став известной далеко за пределами своей страны личностью, которую почитали за честь принимать главы государств и правительств, она подумала, как может одно, незначительное на первый взгляд событие определить целую жизнь. Она всегда помнила тот день и тот ужас, который испытала. Оказалось, что жизнь совсем не только то, что она видела прежде. Оказалось, что бывает и по-другому. Но тогда она еще не знала главного: одно и то же обстоятельство может сделать человека гением или убийцей.
Со временем боль утихла. Но даже сейчас она не знала ответа на вопрос: почему так бывает? Кто определяет в этом зловещем пасьянсе, кому стать Каином, а кому — ярким лучом в мире, пронизанном злом.
— Послушай, Лена, здесь один человек хочет с тобой встретиться. — Голос мужа заглушался шумом проезжающих автомобилей.
— Для чего?
— По-моему, поговорить о твоем творчестве. Я тоже тебя плохо слышу. Ладно, поговорим дома.
— Здравствуйте.
Молодой человек был в твидовом поношенном пиджаке и голубой рубашке с красным галстуком.
— Здравствуйте, — ответила она. — О чем вы хотели поговорить?
Молодой человек слегка растерянно и, как ей показалось, недоуменно посмотрел на присутствующего в кабинете мужчину.
— Это мой муж, — предваряя вопрос, сказала Елена.
— Понимаете, — словно обдумывая, с чего начать, проговорил посетитель, — я написал книгу. — И немного помедлив, добавил: — Книгу о добре, радости и счастье. Ну и, конечно, о том, что есть зло.
Она вопросительно посмотрела на него.
— Видите ли, в чем дело, — все еще неуверенно продолжал он. — Я увидел ваши картины и, как бы точнее выразиться, вынужден кое-что изменить в своей книге. Некоторые установки, утверждения. Еще некоторое время назад такое было исключено. Честно говоря, меня это пугает. Я человек с достаточно устоявшимися взглядами, да мне и не тридцать лет… Но менять надо, — уже твердо, после некоторой паузы, произнес он. — А для того, чтобы сделать это, я должен поговорить с вами.
— Что же вас заставило прийти к такому выводу?
— То, что я увидел в ваших картинах. Понимаете, после первого знакомства с ними я просмотрел много материалов о вашем творчестве, и это только подтвердило то, что я надумал сделать. А после знакомства с вашими взглядами, пусть даже заочного, сомнений не осталось вообще. В одном из своих интервью газете "Балтимор" вы говорите, что считаете совершенно необходимым, чтобы картина давала человеку явный положительный заряд. Я с этим полностью согласен. Более того, я бы убрал из Третьяковки такие полотна, как "Утопленница", "Проводы покойника". В этой галерее бывает очень много детей, и я не вижу, что такие картины могут им дать. Разве что пробудить что-то темное. Многие могут возразить: там показана суровая, нелицеприятная сторона жизни — она такова. Я категорически не согласен. — Он заговорил быстро: — Во-первых, я, как и все люди, каждый день сталкиваюсь с этой ее стороной. Каждый день, если не сказать — постоянно. И я не хочу, чтобы, придя в галерею, мне напоминали об этом. Для чего? Чтобы я не забыл? Кто решил за меня, нужно ли мне забывать такое? Думаю, напротив, люди приходят сюда, чтобы уйти от горькой правды, получить радость, улыбнуться. А что такие картины делают с детьми? Вопрос вообще из области психологии, но никто и никогда не занимался его изучением. Может, угнетают их? Или озлобляют. Кого растит такое искусство? Или, может быть, они дарят им радость? Навязывают, как бы сказать деликатнее, сумрак, тьму. И есть конкретные люди, которые опять решают за нас. Давайте оставим такие картины, например, тем, кто изучает технику живописи. Право, такие произведения не должны делать нас своими заложниками. Может, русский человек потому и готов был веками жить в грязи и убожестве, что его иногда сознательно убеждали: "Чем ты недоволен? Посмотри, какой ужас творится в жизни других". А еще совсем недавно такой подход вообще был государственной политикой.
