Михаил Сергеев - Последняя женщина

Михаил Сергеев

Последняя Женщина

Уважаемый читатель! Если вам меньше 35-ти лет, бросьте эту книгу, все равно вы это сделаете максимум на сороковой странице. Тем же, кому уже 35, предоставлена возможность, оценить не только собственную степень нравственности и порядочности, но и тех, кто идет рядом.

Эта книга о том, как мы расстаемся со своей душой. Как гоним ее от себя, не желаем говорить с ней. Как понемногу, по капельке уходит из нас добро. А душа не хочет такого конца. Ей жаль того, с кем она появилась в этом мире. Ее существование — в скорби о нас.

Но есть и те, кто, стараясь прогнать ее от себя, не желая иметь ничего общего с ней, бьют душу кнутом, прямо по лицу. Но она не уходит и только плача стоит перед ними. Лишившись разума, мы не можем понять, что ей некуда идти. Уйти можем только мы. Это и есть "безумие твари".

Но за все приходится платить. Гнал ли ты ее тысячелетия назад, сейчас, или на пороге гибели человечества — не важно. И хотя за страшным процессом расставания с душой, стоит чудовищная по своей силе личность, добро сильнее и оно торжествует. Непременно.

Книга будет переносить вас из времен Римской империи в недалекое будущее; прочитав ее, вы будете участвовать в его рождении. Вас, больше не оставят равнодушными многие вещи, на которые прежде вы не обращали внимания. Вы станете лучше, я очень надеюсь на это.

Тайна же откроется совсем немногим.

Кроме того, должен сообщить вам, что в романе использована музыка из первого концерта П. И. Чайковского. Вы обязательно почувствуете это место.

И еще. Не дарите книгу женщине, в которой не уверены. Вы расстроите ее.

С уважением Михаил Сергеев.

— Кто нашептал тебе эту книгу?

— Я написал ее сам.

— Нет, человек сам может услышать только ветер.

— Пусть так. Пусть я услышал только ветер.

— Так кто же нашептал тебе ее?

О вещая душа моя!

О сердце, полное тревоги,

О, как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия!

Ф. И. Тютчев

СМЕРТЬ

Все произошло просто и неожиданно. Седьмая полоса пешеходного перехода, хорошо знакомый визг тормозов, мокрый от дождя асфальт на щеке. Асфальт почему-то удивительно теплый. Какая-то женщина сидит рядом и почему-то сильно кричит. А кругом — люди, люди, люди.

Лера ощутила дискомфорт, вызванный всеми этими "почему-то", даже скорее досаду оттого, что все вокруг, бегая и суетясь, делали это явно сознательно. Невероятным усилием воли ей удалось успокоиться. Нужно наконец понять, что происходит. Нельзя же просто так стоять и ничего не делать. Вдруг ее осенило. Это шок. Ну конечно, она видела такие случаи десятки раз: ее окна выходили на перекресток с переходом, и почти каждый вечер она слышала визг, ставший знакомым за эти годы, затем глухой удар, иногда их было два; потом она подходила к окну и каждый раз повторяла одно и то же: "Боже мой!" С годами она пробовала приучить себя не смотреть на такие случаи, но ощущение чьей-то боли где-то рядом не позволяло ей оставаться равнодушной.

Обычно кто-то тормозил у перехода, кто-то проезжал мимо, и заканчивалось почти всегда одним и тем же: два человека начинали активно обсуждать свои неприятности по мобильным телефонам. Правда, бывало и по-другому, но вспоминать об этом не хотелось.

Вот и сейчас чувство дискомфорта не покидало ее, но причиной тому было не очередное вечернее происшествие; просто Лера видела знакомую картину как-то иначе. Обычно собравшаяся толпа зевак не давала рассмотреть сразу, что же все-таки произошло, но сейчас она видела все. И это не был вид из ее окна, что уже ненормально. Ненормальным казалось и другое.

На цветном пешеходном переходе, каких сейчас в Москве много, лежала женщина в странной позе. Странность заключалась в том, что поза была "удобной". Обычно так отдыхают: на боку, положа руку под голову. Но асфальт не трава, да и сумочка скорее валялась, а не лежала на некотором расстоянии. Все было как-то неуместно. Мысль, что какая-то важная деталь ей знакома, медленно проникала в ее сознание. Ну да, это случилось сегодня, по пути домой, у овощного киоска; она поцарапала свою любимую сумочку, содрав позолоту с замка. Еще подумала: "Надо же, как неудачно: так долго подбирать пряжки на туфлях к этой сумке, и на тебе".

И тут Лера поняла все. И сумочка, и красная юбка, сшитая совсем недавно, и рука, лежащая ладонью кверху, были ее. "Это я, — отозвалось эхом в сознании. — Это я, и это происходит со мной! Но почему мне не больно? Ах да! Я же читала у Моуди: человек во время клинической смерти видит себя со стороны и ничего не чувствует. Но почему смерть? Зачем она? Может, это просто сон?"

Постепенно крики людей и вой "скорой помощи" начали быстро удаляться и перешли в рокочущий гул. Стало страшно. Гул оборвался, наступила гнетущая тишина; ощущение невероятной легкости и безразличия наполнило ее.

Лера ощутила полную перемену вокруг. Глубина этой перемены чувствовалась везде и касалась абсолютно всего. Сознание прояснилось. Она находилась в прозрачной, как ей показалось, сфере, заполненной меняющимися картинами: тоже прозрачными, но не призрачными — живыми и вместе с тем неподвижными! "Какая удивительная феерия", — мелькнуло в голове. Цветущие яблоневые сады, спешащие куда-то люди, которых не заслоняли стоящие перед ними здания, тоже прозрачные. Плывущие корабли и стада антилоп, океаны и горы, города мира и континенты сменяли друг друга перед ней в этой сказочной неподвижности.

Неожиданно она заметила, что, если смотреть в одну сторону, взгляд открывал одно за другим новые видения. Снежная равнина сменялась торжественным органным залом, наполненным людьми, и тут же — кувшинками на водной глади. Причем люди не исчезали и тоже оставались перед нею. Но не они удивляли ее и даже не то, что новые видения не сливались с остальными. Нарастающее ощущение того, что она становилась частью их величественного калейдоскопа, чего-то необъятного, что рождалось на ее глазах, — вот что завораживало Леру. Все еще находясь в оцепенении, она заметила невероятное: ожившие картины уже сами смотрели на нее и видели ее.

Описать и представить это в обычном сознании было невозможно. Удивительность происходящего поражала.

Вдруг у нее мелькнула догадка: "Я вижу мгновение времени! И я в этом мгновении".

— Ты угадала, — отозвалось в сознании. Но это был не ее голос.

— Кто это? — спросила Лера и удивилась отсутствию страха.

— Я буду здесь с тобой.

— Что значит "со мной"?

— Я буду сопровождать тебя здесь.

— Но кто вы? Человек?

— Нет.

— А кто?

— Ты поймешь позже. А пока считай меня твоим проводником. Здесь тебе многое предстоит пересмотреть и все переоценить.

— Что "все"?

Лере показалось, что она задала вопрос, не дождавшись окончания фразы.

— Не смущайся, это нормально; здесь все происходит одновременно: мы уже вне реки времени. Что касается твоего вопроса, тебе предстоит дать новую оценку своей жизни. От нее будет зависеть все.

— Что же здесь может зависеть от меня?

— Путь твоего восхождения к Свету.

— Свет? Что это?

— То, ради чего мы появляемся в этом мире. Он ждет каждого из нас. Но у каждого — свой путь к нему, и этот путь человек определяет сам: таков закон творения. Все предопределено в этом мире, кроме нашего пути к Свету, и в этом главный замысел Творца. Выбор пути — наша миссия и смысл нашего существования.

"Как странно", — подумала Лера. Она была довольно известной писательницей, считала себя верующей и, конечно же, задавалась вопросом: зачем, для чего она живет? Для чего вообще живут люди, рождаются на свет, становятся взрослыми, учатся, работают, любят, куда-то стремятся, а затем стареют и умирают? Все так смирились с обыденностью происходящего, что просто не замечают течения времени, отпущенного вовсе не на то, чтобы повзрослеть, состариться и умереть.

В этой безысходности было что-то ненормальное, и иногда, очень редко, оставшись наедине с собой и вспоминая прожитые годы, она испытывала чувство, что все здесь не так, неправильно. В ее восприятии и попытке обустроить мир вокруг себя была какая-то незаконченность и неудовлетворенность. Такое ощущение приносило ей только дискомфорт. "Это пройдет", — говорила она себе. И действительно, время всегда возвращало ее в привычное русло жизни. Дом, работа, издательство, презентации, поздравления, улыбки друзей. А дальше — море, отдых, чайки над головой. И трогательная вера в то, что чайки — это души погибших моряков.

Все или почти все было прекрасно в ее мире, но существовал и другой мир. Мир, где миллионы людей ложились спать голодными, где насилие стало нормой, где были несчастные семьи и больные дети. Мир, кричащий, взывающий о помощи, неудобный, и она в нем жить не хотела.