Сара Миллер - Я знаю все твои мысли
Но не надо забывать, что это частная школа. Так что же особенного в условиях?
— Он имеет в виду не просто учебный год, — добавляет Каллен, — а календарный. То есть я и летом должен вести себя, как паинька, — в сезон, когда мне обычно везет больше всего!
Гид даже не знает, что сказать. Он потрясен. Ему льстит, что ставки столь высоки. И столь… шикарны?
Каллен и Николас мрачно кивают.
Они даже не подозревают, что я теперь все знаю про их гомосексуальные наклонности.
Каллен наклоняется через стол.
— Мы говорим тебе это для того, чтобы ты понял — все это… это игра, это безумие просто. Как можно воспринимать это всерьез? У девчонок есть свои слабости — романтика, любовь, что еще там… а у нас свои. Секс.
— Секс? И в чем же тут наша слабость? Каллен вскидывает бровь.
— В том, что мы им занимаемся? Девчонки теряют голову от любви, а мы слишком увлекаемся самим процессом. И эта игра, пари, и то, что ты назвал «враньем», а я сказал, что все парни так делают, — это, понимаешь ли, составные части процесса, в котором принимают участие девчонки и мы.
— Понятно. О’кей. — А бедняга Гид надеялся, что ему дадут дельный совет. Ну ладно, может, в следующий раз. Но Каллен меня просто завораживает, когда на него находит настроение пофилософствовать.
— Так вот, — продолжает Каллен, — может, я и наговорил Фионе что-то такое, насчет чего завтра уже передумаю…
Какой потрясающий способ избежать употребления слова «наврал»!
Каллен продолжает:
— Но все с ней будет в порядке. И Эрика тоже не умрет. Нет, сам посуди, ведь мы готовим их к реальной жизни. Подумай, ведь если девчонке встретится такой парень, как ты, она и вправду может всю оставшуюся жизнь воображать, что все мальчики такие милые, заботливые очаровашки! И какая от этого польза?
Знаете, хоть это и отвратительно и морально нездорово, но в чем-то Каллен прав.
И может, все дело просто-напросто в том, что два пива и стопка виски отлично избавили его от последствий викодина, но в голове Гидеона все вдруг чудесным образом встает на места.
На пути к машине Гидеону читают очередную лекцию на тему девчонок. Не может быть никакой отдельной «девчонки»; есть девчонки, и все. Никто не расстраивается из-за одной девчонки, потому что всегда найдутся другие. Возможно, Молли — всего лишь часть более глобального плана, цель которого — оттолкнуть Пилар, а потом переспать с ней.
— Вспомни, как ты отказался связываться с Миджей, и Мэдисон тут же на тебя запала! — замечает Каллен. — Когда ты сначала кадришь девчонку, а потом отшиваешь ее, или, еще лучше: когда девчонка видит, что ты занимаешься сексом с другими и отшиваешь их, это сильно увеличивает твои шансы заполучить кого угодно. Понял?
Гидеон решает, что Каллен пудрит ему мозги. И верно. Каллен все обставляет так, будто Миджа горела желанием заняться с ним сексом. Что до Мэдисон… пере- спать с Гидом ради того, чтобы потом показать видеозапись своему бойфренду, — что-то непохоже, чтобы она на него «запала». Надо обсудить это с кем-нибудь еще.
— Я хочу сказать тебе кое-что о Пилар, если ты го- тов это услышать.
— Да, — отвечает Гид, — конечно. — Его мечта сбылась. Он хочет, чтобы они только о ней и говорили. Все, что угодно, лишь бы почувствовать, что она — часть его жизни (пусть даже только в его воображении).
— Я вижу, почему она тебе нравится. Она очень умная, но тело у нее, как у совершенно тупой девчонки.
Каллен кивает.
— Смертельно опасное сочетание.
Когда они заезжают на территорию кампуса, он выглядит таким, каким Гид представляет его в мечтах: уютные сумерки, желтые огоньки, мерцающие в окнах общежитий, розовощекие ученики, укутавшиеся в теплую осеннюю одежду и выползающие из классов на ужин. И среди них, прямо как в первый день, когда Гид приехал в школу, бок о бок шагает троица — Молли Макгарри, Эди Белл и Марси Проктор.
Гид видит их первым. На Молли — голубое в крапинку пальто и черная шерстяная шапка, волосы убраны. Она склонила голову с видом примерной ученицы. К своему удивлению, Гид понимает, что завидует ей. У нее такой самодостаточный вид; кажется, ее совсем не занимает ничего, кроме собственных мыслей. Он закрывает глаза и произносит короткую, но страстную молитву: не дай бог Каллен с Николасом ее заметят.
Но глаза Каллена вспыхивают.
— Ага! Посмотрите, кто у нас тут? Николас выглядывает в окно и кивает.
— Думаю, тебе надо с ней поговорить, — заявляет он. Гид хочет возразить, что сейчас не совсем подходящий момент, но, кажется, он выбрал еще менее подходящий момент, чтобы сказать это. Николас замедляет ход.
Эди потупила взгляд своих огромных глаз-блюдец, обрамленных прямыми волосами. Бодрая, веселая, прямолинейная Марси говорит «привет» и «как дела», пожалуй, слишком дружелюбно — видимо, ей льстит интерес Каллена, хоть и косвенный. У Молли настороженный вид. Мало того, она подходит к машине, наклоняется и нюхает воздух. Потом еще раз. Гидеон заглядывает ей в вырез. На ней белый лифчик. Интересно, увеличивающий грудь? Не разобрать.
— Молли, привет, — говорит он. И что дальше? Как провела выходные? Как жизнь? Что новенького? Он прикидывает варианты, но Молли заговаривает сама.
— У вас вся машина травой провоняла, — говорит она. На долю секунды Гида переполняет гордость. Да, он такой, неотразимый нарушитель закона. Хотя ничто в тоне Молли не предполагает, что на нее это произвело впечатление. А на девчонок нужно произвести впечатление, чтобы они согласились лечь с тобой в постель, но нельзя слишком стараться это сделать. Каллен и Николас хихикают. Но не слишком громко. Они ничего не отрицают, но и не признают. Гид думает, что, наверное, нужно тоже рассмеяться, и уже хочет начать, когда видит примерно в ста метрах направляющуюся к ним фигуру. Фигура высокая, и у нее серьезная, взрослая походка.
Марси замечает фигуру одновременно с ними.
— О господи! — ахает она, приглаживает светлые волосы ладонью и, хватая Эди за ремешок ее вездесущего портфеля с книжками, смывается вместе с ней.
— Великолепно, — говорит Николас и, прищурившись, смотрит на тропинку. Они все смотрят в этом направлении. Кто-то идет к ним, и этот кто-то здоровяк.
— О черт, — шепчет Каллен, — это же Яйцеголовый!
Капитан все еще далеко, но когда он поднимает руку, показывая, что хочет с ними поговорить, они все это замечают. Теперь просто так не уехать… И он поймет, что что-то не так. Поймет, что они курили травку.
— У вас в машине воняет, — деловито повторяет Молли. — Я не удивилась бы, если он унюхал это аж оттуда. Хотя вряд ли он способен сложить два и два и заподозрить таких милых ребят, как вы… — Ее улыбка полна сарказма. Но, когда она поворачивается к Гиду, ее лицо смягчается, и на нем появляется тревога. Может, испуг в его глазах задел ее за живое? А может, у нее вдруг случился приступ альтруизма или настигло одно из тех странных чувств, которые появляются вроде бы ниоткуда, когда ты хочешь, чтобы в следующий момент в твоей жизни случилось что-то действительно волнующее?
— Давайте ее мне, — шепчет Молли, — быстрее! Гид расстегивает карман. Запах становится сильнее:
он такой мощный, что, кажется, обладает весом и текстурой. И как они раньше его не чувствовали?
— Скорее, — повторяет Молли, — пока он меня не увидел.
Но не успевает он протянуть ей пакет, как Молли сама тянет руку в машину и выхватывает его с немалой силой. От рывка она спотыкается и делает несколько шагов назад, но потом разворачивается и бежит в неосвещенную часть двора.
Сердце Гида бьется в груди и глотке. В животе щекочет. Он едва различает ноги Молли, когда она изо всех сил бежит в тень школьного здания на верхушке холма. Мистер Кавано наверняка тоже что-то видел. Он продолжает шагать к машине, ускорив ход, но при этом посматривает в том направлении, будто не уверен, кого преследовать. Он подходит к окну и жестом приказывает опустить его.
— А мы можем не послушаться? — спрашивает Гид. — Как же наши права?
Николас закатывает глаза и заправляет рубашку в брюки.
— Тупица, — говорит он, — это же школа. У нас нет прав.
Свиной огузок
Доктор Фрай, директор, отправился в Бруклин на концерт камерной музыки. Поэтому вот уже два часа Гидеон, Каллен и Николас сидят за большим антикварным обеденным деревянным столом, на котором рассыпаны сухоцветы, и наблюдают, как миссис Фрай, его жена- англичанка, запекает ароматное жаркое. Ее кухня отделана деревянными панелями, а с крюков под низким потолком свисают медные кастрюли и связки чеснока и помидоров.
— Свиной огузок — отличное мясо, — воркует она. Вид у нее совершенно беззаботный, что как-то не вяжется с неприятностями, в которые они ввязались. Но, может, это просто потому, что она тронутая англичанка, помешанная на своем огузке? — Недорогое и сочное, — добавляет она, захлопывая духовку с довольной улыбкой.
