Одри Никсон - Тело Дженнифер

Роман Одри Никсон по мотивам сценария Диабло Коди

ТЕЛО ДЖЕННИФЕР

Посвящается моим любимым капитанам команды поддержки, МКБ и ИБ; ИСМ, человеку, которому я доверяю больше всех; а также Дебби, чье терпение не знает границ.

ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ

Я — бедняжка Ниди. Так меня обычно называют. Ниди — это сокращенно от Анита, но я уже забыла, когда в последний раз слышала свое полное имя. Все, вслед за Дженнифер, зовут меня Ниди или бедняжка Ниди.

На самом деле, я — вовсе не бедняжка, и имя никакой особой роли в моей жизни не играет, как могло показаться на первый взгляд. Я не бедствую, и мне ничего не нужно… кроме мести. О, как же я о ней мечтаю!

Правда, пока что я сижу в своей комнате, точнее в палате, и, как в начальной школе, переплетаю между двумя прутьями оранжевую пряжу. Вот уж точно — к семнадцати годам я стала настоящей мастерицей.

Заняться больше нечем. Из мебели — только кровать с подушкой и колючим одеялом да комод с выдвижными ящиками, одновременно служащий столом. Есть еще зарешеченное окошко, но смотреть из него неинтересно. Я и так знаю, что увижу: трехметровую ограду с колючей проволокой наверху. И, тем не менее, это не совсем тюрьма, скорее колония для несовершеннолетних, а точнее психиатрическая лечебница с минимальной изоляцией заключенных. Врачи постоянно пичкают нас таблетками, а если кто-нибудь начинает буянить, его тут же помещают в одиночную палату.

Нахожусь я в женской исправительной клинике неподалеку от мерзкого, кишащего пиявками озера Лич.

Иногда, когда думать мозг уже отказывается, я перечитываю почту. Приходит множество писем, посылок, фотографий и даже нижнего белья. Кажется, пишут мне чаще, чем Санта-Клаусу и Заку Эфрону вместе взятым.

Хотя… Неудивительно!

Порой люди пишут, что они молятся за меня. Обещают, что все будет хорошо, если я уверую в Христа. Я молюсь вслух, но ничего не происходит. Никто не оживает, никто не сходит с креста. Не знаю… Наверно, становиться верующей уже как-то поздновато.

Иногда какие-то кретины шлют мне подарки. Они увидели мою фотографию в газете и теперь предлагают руку и сердце. Надеются, что смогут спасти меня от горя. Неужели они, правда, верят, что я стану встречаться с человеком, влюбившимся в заключенную? Еще чего! Возможно, я и сбрендила, но надежду отнюдь не потеряла.

На комоде стоит фотография Чипа. Думали, я постараюсь спрятать ее как можно дальше? А вот и нет. Я каждый день гляжу на нее, пытаясь забыть нашу последнюю встречу: Чип лежит на земле, рука разодрана, торчат ребра, вытекают внутренности.

Раздается стук, и в палату заглядывает Реймундо. Он сообщает, что занятия начались пять минут назад (а то я без тебя не знаю!), кладет на комод лекарства и уходит. Я всегда принимаю все, что дают, — а зачем мне здравый рассудок?

Сбрасываю пижамные штаны, чтобы надеть спортивный костюм, и замечаю шрамы. Они даже начали мне нравиться — типа я бывалая. Ощупываю припухшие рубцы на бедрах. Да, драка была та еще.

Надеваю спортивные шорты и тапочки с зайцами. И ничего смешного! По-моему, они милые. И так замечательно украшают модные здесь мешковатые брюки и оранжевую футболку.

Нас выводят на улицу и разрешают побегать. На площадке для бадминтона играет оперная музыка. Ее передают по громкой связи. В бадминтон играют самые странные девушки. Одно такое беззубое чудо улыбается мне посредине игры, а затем бьет соседнего игрока ракеткой по ноге. Несчастная же из другой команды не знает правил и колотит не по волану, а об стену. Врачи же с интересом за нами наблюдают и улыбаются как идиоты.

Добро пожаловать на Олимпийские игры для психов — таких соревнований здесь проводится немало. Предполагается, что они помогают нам подавить агрессию. Вместо тесаков у нас теперь ракетки. А вот у тех ненормальных, что прыгают в углу, — скакалки вместо бомб. В процесс включаются даже любители резать себе кожу, конечно, когда они немного приходят в себя. У одной такой девочки во время прыжков развеваются на ветру повязки.

Лично я считаю, что врачи специально стараются нас измотать: вялые заключенные не станут буянить. Но со мной этот старый номер не пройдет. Я — буйная. Так написано в моей карте красным цветом и затем подчеркнуто: БУЙНАЯ. На приеме у врача я заметила еще кое-что: под «АНИТА „НИДИ“ ЛЕСНИЦКИ» указано «ГАЛЛЮЦИНАЦИИ» и «ИДЕЯ ФИКС». То есть я сумасшедшая. И не виновата в убийстве, как утверждает моя мама. Но если у меня идея фикс, почему я не собираю здесь толпы поклонников? Не пытаюсь вдохновить их на действия? А ведь это не так трудно. Достаточно рассказать, что я видела, через какую кровавую бойню прошла… Да через секунду все начнут меня боготворить! Но я стараюсь держаться в тени. Хотя и не всегда получается.

За обедом все сидят по парам. Даже у беззубой есть подруга. Я же беру металлический поднос с тостом и сажусь за стол одна.

Очень стараюсь не привлекать к себе внимания, но обычно не выходит. Меня никак не оставят в покое! Сегодня вот пристает диетолог. Она как будто выжидает, пока я съем в одиночку свой тост, а затем подходит к столу и спрашивает:

— Всего один?

— Я люблю тосты, — кротко отвечаю я, избегая ссоры. Жду, пока она уйдет.

— Это хорошо, но, по-моему, одного тоста недостаточно. Он не сможет поддерживать твои силы в течение дня. Может, лучше съешь побольше углеводов?

То ли меня бесит, что она мне указывает, то ли — что она уродина, то ли ее голос, похожий на царапанье ногтями подоске. В общем, я злюсь. И не в первый раз за последнее время. Ору:

— МОЖЕТ, ЗАТКНЕШЬСЯ??? — и, вскочив, с разворота бью диетолога ногой по лицу. До сих пор не пойму, как я среагировала так быстро.

Эта гадина падает на колени, из носа у нее течет кровь. Все кричат, а меня хватают два санитара. Я сопротивляюсь и умудряюсь харкнуть диетологу в лицо. Это все она виновата! Подбегают еще два санитара и тащат меня по коридору. Я ору. Подумать только! Чтоб увести такую маленькую девочку, как я, понадобилось четверо здоровых мужчин. Оглядываюсь, и как раз вовремя: замечаю, что диетолог сплевывает зуб.

Разумеется, меня отправили в одиночную камеру. Сижу в ней и плачу. Здесь мне и место! Не понимаю, что происходит. Клянусь, раньше я такой не была. Никогда не стала бы никого бить. Я была нормальная… насколько это возможно в подростковом возрасте. Но из-за убийств мне стало казаться, что внутренние барьеры исчезают. Я трещу по швам, как джинсы, которые я сшила на домоводстве. Разваливаюсь, как шаурма. Чувствую мертвую опустошенность внутри.

Да, помимо всего прочего, нас обучали в школе домоводству.