Вернуться домой - Чистов Олег
Увидев недоумение на моем лице, пояснил:
— Когда принимают в иностранный легион, никого не интересует твое прошлое. Ты получаешь новые имя и фамилию. Ни одно правосудие в мире уже не может добраться до тебя. С одной стороны, вроде бы хорошо. Но и цена твоей жизни сводится до минимума. Останешься жив после контракта — твое счастье. Загнешься, никто и никогда не узнает, где могилка твоя. Но чем короче срок контракта, тем ниже тебе цена. Тогда все самые мерзкие и грязные точки в мире — твои.
— Этому парню тогда повезло. Как ни странно, но он был в сознании, орал и матерился так, что аж листья баобаба в трубочку сворачивались. Вся наша группа состояла из головорезов высшей пробы, но парень был в сознании, это его и спасло. Если бы он отключился, его бы просто добили и все. А так даже у них не поднялась рука. Старший группы просто вложил ему в руку пистолет и сказал:
— Извини, давай сам. Не задерживай. Сегодня ты, а завтра мы.
Парень грязно выругался… и в последний момент я ногой выбил пистолет из его руки. Присел рядом с ним и стал затаскивать его себе на спину. Командир группы понял все, буркнул только:
— Русский, это твоя проблема.
Скомандовал:
— Хоп, хоп!
Все рванули вперед. Пробежал с ним меньше километра. Чувствую: все, ноги дрожат, подгибаются. Начал сильно отставать от всех. Ты знаешь, о чем я думал тогда, чего боялся больше всего? Я сейчас понимаю, что это полный идиотизм, но тогда я думал, таща его на себе, как бы не оторвалась у него нога, висевшая буквально на сухожилиях. Можно подумать, была большая разница, где он ее потеряет: под кустом в саванне или через пару часов в палатке санчасти под скальпелем хирурга.
Николай начал доставать очередную сигарету из пачки.
— Почему именно ты взялся его тащить? Вы что были друзьями?
— О чем ты говоришь, какие друзья? Там не могло быть друзей. В состав группы входили мужики разных национальностей. Язык общения только французский. Хороший, плохой, корявый — но только французский. Из нас сколотили волчью стаю для выполнения тяжелой, грязной, но хорошо оплачиваемой работы. И мы на это пошли добровольно. Какие тут сантименты и дружба? Старшой тогда правильно сказал французу: «Не задерживай. Давай сам. Сегодня ты, а завтра мы». Мы хорошо делали свою работу, понимая: сделаешь плохо — долго не проживешь. Какая уж там дружба, когда на кону зачастую были большие деньги.
Николай опять плеснул в бокалы. Молча выпили. Вернулся к рассказу:
— Я сам потом думал. Почему я взялся его тащить? Могу объяснить только одним — нашим воспитанием. Хотя его и обзывают «совковым», но в нем что-то было человеческое. Еще одно. К тому времени у меня за плечами уже был Афган. А там мы своих раненых не бросали. Да что там раненые. Зачастую даже трупы ребят выносили.
Тогда, в Африке, мне помог и выручил наш Зденек — поляк. Вот вроде бы полякам нас, русских, не за что любить. Но, видно, воспитание и частично идеология были похожи чем-то. Когда я сильно отстал от группы, именно он вернулся ко мне. Мы с французом оказались на открытой местности, до ближайшей рощицы вряд ли бы нам дали добежать. Если бы не Зденек и его ручной пулемет, вряд ли я далеко ушел бы с французом на спине. Несколько раз парень оставался у нас за спиной, прикрывая.
С «инструментом» он управлялся классно. Длиннющими очередями отсекал африканцев, не давая им взять нас в кольцо. Потом нам опять повезло. Пилоты «вертушки» заметили нашу маленькую группку, рубанули из всех, как говорится, стволов по преследователям и быстренько приземлились возле нас. Затем подобрали и основную группу.
Примерно через неделю мы опять встретили нашего французского шалопая. Уже на аэродроме. Нас отправляли в очередной рейд. А его, уже одноногого, в компании с другими «счастливчиками» грузили на санитарный борт. Подскочили к его носилкам, что-то говорили, желали ему. Что я тебе рассказываю, сам понимаешь, какую чушь можно пороть в такие моменты. Парень притянул меня за шею к себе, прошептал мне адрес во Франции и добавил: «Обязательно заскочи, если сумеешь выжить». Точное дополнение, шансы на это у меня были мизерные. Но я выжил. За семь лет в легионерах всего пару раз зацепило меня, и то не очень серьезно, даже во Францию на лечение не отправляли.
Отработав свой контракт, я купил в престижном районе Парижа хорошую квартиру. В этом районе эмигранта из Азии или из Африки можно увидеть только в роли почтальона или водителя такси. Такое положение вещей меня очень устраивало. Насмотрелся за семь лет досыта. Квартиру обставил по первому разряду, машину хорошую купил. Деньжищ еще оставалось до дури, решил съездить на юг, на море.
Я перебил его, спросил:
— А почему ты говоришь, «отработав» контракт, а не отслужив?
— В иностранном легионе много разных профессий и направлений, вот там люди действительно служат. Им и платят, как за службу. Такие наемники, как я, выполняли самую паскудную работу. Чем работа мерзостней, тем ставки выше. Так что она хоть и самая грязная, но работа.
Опять плеснули по фужерам, закурили и продолжил:
— Пру по автобану на юг. Педаль почти до упора вдавил в пол. Мелькнул очередной указатель съезда. Что-то знакомое всплыло в памяти. Точно, съезд на городок нашего французского шалопая, которого когда-то я выволок на себе. Притормаживаю и кручу баранку вправо, плавно вписываясь в поворот. Ведь просил парень заскочить к нему, если выживу. Так почему не заехать? Море от меня не убежит. Заеду, надеюсь, не забыл ничего, а если и забыл, не велика беда.
Глава 16
ШАЛОПАЙ И «ВИННАЯ БОЧКА» ФРАНЦИИ
Назвать этот населенный пункт городком — значит сильно польстить ему. Единственная улица домов в тридцать — не больше. Но и домами их трудно назвать. Что-то среднее между небольшими замками и огромными домищами. Множество хозяйственных построек. Но есть и сады, лужайки, кое у кого даже теннисные корты. Во дворах и на улице припаркованы дорогие машины новейших марок. За домами по пологим холмам убегают к горизонту виноградники. Конца и края им не видно. Ловлю себя на мысли: «Чему ты удивляешься, Колька? Ты находишься в самом центре огромной французской винной бочки, даже не только французской, а и общеевропейской. Здесь каждый квадратный метр земли стоит сотни тысяч франков. Здесь неприлично жить бедно. Правда, и вкалывают здесь от зари до зари. Но какая же здесь, должна быть, скукотища! Вот от нее-то и удрал в легионеры наш шалопай. С трудом, но его можно понять».
В центре улицы, небольшой овал, куда вписан — старинный собор, почта-телеграф, булочная и кафе. И все. Народу ни души.
Паркуюсь напротив булочной: наверняка там знают всех. Пока выбирался из салона машины, на порог вышла хозяйка заведения. Поставив ладонь козырьком над переносицей, чтобы не слепило солнце, вглядывается в чужака. Подхожу, здороваюсь. Прошу помочь мне и называю адрес. Она уточняет:
— Вам старого или молодого?
Отвечаю ей, что, скорее всего, мне нужен молодой человек. Она кивает головой:
— Молодой хозяин точно дома. А вот старого я уже видела вон на том холме, на винограднике.
Махнула рукой в сторону большого дома, увитого до самой крыши плющом:
— Вам туда.
Поблагодарил, сел в машину и, проехав метров двести, остановился у указанного мне дома. Металлическая решетка огромных автоматических ворот затейливо украшена коваными листьями и гроздьями винограда. Это как бы визитка владельца поместья. Не ошибешься, чем он владеет. Рядом калитка, выдержанная в одном стиле с воротами. На каменном столбе — бронзовая табличка с именами людей, живущих в доме, кнопка и раструб переговорного устройства. Жму кнопку. Трель звонка, раздающегося в доме, слышна даже мне на улице. Потом шорох в переговорном, и старческий, надтреснутый голос интересуется у меня, кто я и что меня привело к этому дому. Спрашивает, как доложить обо мне молодому хозяину. Немного теряюсь. Мои новые имя и фамилия никому ничего не могут сказать. Но быстро выхожу из положения и отвечаю:
