Иосиф Гольман - Счастье бывает разным
Я ублажала его изо всех моих сил и умений — и потому, что сама соскучилась, и потому, что он мне начал всерьез нравиться. Ну и потому что лебедиха, наверное. Лебедь-то все-таки не с курорта приехал. Из тюрьмы.
В общем, он прямо стонал от счастья и обещал вечную любовь. Правда, в Коста-Рику улетел один. Объяснил, что сначала надо устроиться.
Мог и не объяснять, я хоть и лебедиха, но голова у меня человечья.
Вот тут и появилась в моей жизни небольшая фирмешка «Птица счастья». А в моей постели — гражданский муж Виталий. Инженер, наладчик каких-то автоматических линий по выпуску микропроцессоров. Неплохой парень, неплохой мужчина. Если бы рядом не было Чистова — я была бы удовлетворена.
Но рядом был этот человек, и теперь уже не мужик тянул с оформлением семейных отношений, а женщина. То есть я.
Мне все казалось, что вот-вот у Чистова откроются глаза и он бросит свою жену, вышедшую замуж вовсе не за него, а за карьеру.
Я вообще не понимала, зачем ему такая жена.
Я видела, как он общался с Майкой — она уже большая была, лет пятнадцати, — и с сыном Вадиком. Я не очень понимала, где в этих отношениях осталось место для Екатерины Степановны.
Она красивая, спору нет. Но резиновые женщины тоже красивые, однако не сравнить с настоящими, иначе бы нам — обычным, ненарисованным — капут. К счастью, любая живая барышня — ну, или почти любая — для мужиков привлекательнее, чем самая красивая искусственная.
Что я такого нашла в Чистове? Даже не смогу выделить главное.
Мозги — несомненно. Они с таким запасом перекрывали потребности фирмы, что становилось даже за них обидно. Впрочем, Владимир Сергеевич столь активно делился интеллектом с детками и окружающими, что вопрос о бесполезности его мозгов не ставился.
Теперь о мужской силе.
Не в медицинском смысле — с этим-то я лишь совсем недавно познакомилась, — а в общечеловеческом.
Он — как скала.
За ним можно спрятаться от урагана. А еще можно очень комфортно и с удовольствием прожить целую жизнь.
Это даже мы, сотрудники, чувствовали. Конечно, не так, как его дети или жена, но чувствовали точно — во многих ситуациях проверялось.
Единственно, мне всегда казалось слишком несоразмерным использовать такие данные в таких условиях. Это как из пушки — даже не по воробьям, а по комарам.
Кстати, через несколько лет знакомства я не то чтобы поменяла эту точку зрения, но как бы скорректировала. Я увидела, как он — слово сложно подобрать, формирует, что ли? — своих детей. Совершенно неспециально, но с каким умением и с какой любовью. Ну и чем не создатель? Разве один отдельно взятый ребенок, с собственной душой и судьбой, менее важен, чем какой-нибудь большой завод?
Короче, я жила с Виталием и ждала Чистова, пока не убедилась в том, что мои ожидания беспочвенны.
Убедилась на совсем смешном примере.
Мы ходим в частную столовую — в бизнес-центре очень дорогой ресторан, поэтому мы обедаем в крошечном заведении с двумя тетушками-грузинками.
Так вот, Владимир Сергеевич, сколько лет его знаю, берет на обед всегда одно и то же. Его уже и не спрашивают, сами дают — салат из овощей с брынзой, куриную отбивную с цветной капустой. Ах да, еще компот из сухофруктов, наподобие того, которым нас поили в детском саду.
При этом — никакого фанатизма. Если блюда нет — съест другое. Но это если нет.
А поскольку Екатерина Степановна, со своими массажами и СПА, будет жить вечно, то придется мне выйти замуж за моего Виталия.
Если б он узнал о моих мыслях, ему было бы обидно. Но он не узнает.
Да и вообще не прогадает. Я вновь стану лебедихой.
Я никогда не разочарую его в постели. Я не буду финансовой обузой семьи — «Птица счастья» дает свой кусочек хлеба с маслом, а теперь еще и с икрой.
И главное — я рожу ему двух детей. А может, трех. Хоть в чем-то обставлю Екатерину Степановну.
Смешно, но я уже знаю их по голосам. Почти каждую ночь слышу.
Будет ли это отказом от мечты?
Может, и будет.
Но, во-первых, дети — это уж точно часть мечты.
А во-вторых, я не Ассоль, чтобы полжизни ждать алые паруса.
К тому же полжизни — моей женской — уже прошло…
14
Уже две недели прошло с того злополучного дня, когда Чистов-младший узнал о своем предстоящем увольнении. Но так и не пришел в себя.
Умом все понимал.
И тактику подобных действий — что ж поделать, если военные училища выпускают в два раза больше офицеров, чем нужно похудевшим в семь (!) раз с советских времен вооруженным силам. И стратегию: в этой стране люди всегда были расходным ресурсом, недаром говорят, что Москва слезам не верит. Но эта страна была единственной, которую он считал своей и которой готов был служить до последней капли крови.
Он бы простил Родине все: и плохую оплату труда, и вполне возможную бедную старость, и отнятое на службе здоровье. Он даже готов умереть за нее в бою, его ж не заставляли идти в офицеры.
Но Чистов не был готов к тому, что все его жертвы просто никому не нужны.
Тамара сначала втайне обрадовалась известию.
С такой головой и с таким упорством Вадик, конечно же, найдет себя и в мирной жизни. К тому же — не североморской, а московской.
Но когда увидела, что делается с мужем, сама встревожилась. Вадька никогда еще на ее памяти не был таким. Ему с удовольствием дали положенный отпуск, и он целыми днями, небритый и какой-то жалкий, лежал на диване в их новой квартире.
Впрочем, были у него и всплески.
Он трижды сходил на прием к морским начальникам. Последний раз — у приехавшего из Москвы ответственного сотрудника кадрового управления. Свои разговаривали сочувственно, подтверждали, что — отличный молодой моряк. Но кого увольнять? Это ж не сокращение штатной единицы, никем не занятой. Здесь все были живые люди. На втором приеме, высказав примерно то же самое, что и командир дивизиона на первом, их контр-адмирал, замкомандира базы, сам проплававший много лет на разных флотах, вдруг выматерился, как старый боцман.
— Ну что я могу сделать, что? — стукнул он по столу так, что стакан с ручками подпрыгнул. — Командиров БЧ-2 в дивизионе три человека. Все — молодцы. И ты через пару-тройку лет стал бы лучшим, у меня глаз наметан. А может, через пару-тройку лет ты бы уже и старпомом ходил. Но для этого я должен сейчас уволить одного из двоих оставшихся. Вопрос — кого? — И он подвинул к Вадиму листок с двумя фамилиями.
Чистову-младшему листок был без надобности: он отлично знал обоих. Один — старлей из его же училища, выпустился четыре года назад. Тоже болен морем, тоже живет работой. Только гораздо опытнее и совсем недавно получил благодарность командования за боевые стрельбы.
Второй — капитан-лейтенант. Этот звезд с неба не хватал, потому и задержался в одной должности на восемь лет, да и со званием давно засиделся, уже лысина еле фуражкой закрывается.
По-хорошему — Чистов сильнее. Или очень скоро будет сильнее.
А по-человечески — у капитан-лейтенанта трое детей, один из них, девочка, — хронически и тяжело больна.
— Тебе карандаш дать? — спросил, тяжело дыша, контр-адмирал. — Сам вычеркнешь, кого решишь.
— Не надо. — Чистов впервые за годы службы вышел не по-уставному, не попрощавшись.
К третьему визиту готовились вдвоем: Томка уже так испугалась за Вадьку, что готова была служить с ним где угодно, лишь бы он стал прежним.
Сидели, продумывали аргументы и даже тренировали рапорт — Томка была вместо адмирала.
Вадим пришел на прием к приехавшему большому начальнику с почти боевым настроем. Он решил соглашаться на любое предложение, хоть на речную флотилию, хоть на старшинскую должность. Лишь бы остаться на флоте.
Остальное он докажет службой.
Вице-адмирал действительно пытался помочь.
Он и приехал с некоторыми наметками (проблема затронула отнюдь не только Чистова), и при нем дважды звонил в разные углы страны. Задача оказалась нерешаемой даже для такого начальника: сокращали единицы на всех флотах. И на каждом в первую очередь старались сохранить своих — тех, кого знают. Да и чего скрывать — тех, кого жальче. К тому же некоторых парней с громкими фамилиями в принципе нельзя было уволить — а для совсем некоторых даже должности появлялись. Но об этом думать и вовсе не хотелось, так что итог визита оказался прежним.
Появилась, правда, зацепка: обещали провентилировать вопрос насчет морских погранцов. Там, конечно, никаких дальних походов. Но зато на море наглядишься — чуть не каждый день. И с деньгами неплохо.
