Гилад Элбом - Параноики вопля Мертвого моря
Что-что? Что вы сказали? А, ладно. Я заткнусь и буду вести машину. Нет проблем. Будет что надо, подайте голос. И пожалуйста, не надо слюней в моей машине. Мне очень нравится эта ваша сладкая слюнка, и я бы её с удовольствием попробовал на язык, будь она у вас во рту, но не надо капать её на обивку. У меня и так будет уйма проблем продать машину как есть, с царапиной и всем прочим. И автомат, пожалуйста, в другую сторону — можно? Я понимаю, что квохчу как собственная мама, но что если вам приснится страшный сон и ваш миленький пальчик дрогнет на курке? Или вот, лучше дайте-ка я положу вашу пушку на заднее сиденье. Хорошая ложа, деревянная, теплая такая и гладкая. Вам её на заказ делали? За сколько отдадите? Да ладно вам. Мы уже почти в Нетании. Время пролетает незаметно за хорошей беседой, правда ведь? Уже вижу антенны и сторожевые вышки. Уже почти. Было очень приятно. С вами было замечательно ехать, маленькая мисс Военное Очарование. Вот и дивизия. Спасибо. Надеюсь, встретимся ещё.
Я притормаживаю перед воротами; она просыпается.
— Я, должно быть, заснула, — улыбается она. — Извините.
— Ничего. Вы устали.
— Да, должно быть, да. Спасибо, что подвезли. Не подадите мне мои вещи?
— Конечно.
Я не глушу мотор. Выхожу открываю багажник, отдаю её вещмешок и уезжаю.
На следующей заправке я останавливаюсь, беру себе чашку капуччино из кофейного автомата и звоню Кармель. Пропускаю три гудка. Я уже почти готов плюнуть и повесить трубку — как вдруг слышу её голос.
— Алло?
— Кармель.
— Ты где?
— В Нетании.
— Я думала, у тебя утренняя смена.
— Мне надо было съездить в армию и забрать медицинскую карту.
— В армию?
— Документы на Ибрахим Ибрахима.
— На кого?
— На араба.
— Со змеёй?
— Со змеёй.
— И тебе все отдали?
— Документы? Нет, естественно.
— Почему?
— Это долго рассказывать. Приеду — расскажу.
— Ты там нормально?
— Вроде да. Ты там что делала?
— Мне понравилось, что ты написал про «Металлику».
— Что-о?
— Хотя ты должен понимать, что их нельзя совсем сбрасывать со счетов. Да, ты прав, им надо было расходиться после черного альбома. Но все равно, эта группа была нужна.
— Стоп. Ты где была весь день?
— У тебя дома.
— Ты читала мою книгу?
— Ну, сколько ты успел написать.
— Кармель!
— Чего?
— Кто тебе разрешал читать, что я пишу?
— С каких пор мне надо спрашивать разрешения читать про себя?
— Что ты делала у меня дома?
— Пришла с тобой повидаться.
— Я же сказал, что у меня утренняя смена.
— Хотела сама посмотреть.
— Ты думала, что я наврал тебе?
— Я просто подумала, а вдруг ты там.
— И как ты вошла?
— Ну ты же мне давал запасной ключ.
— Это было на крайний случай!
— Я хотела тебя увидеть.
— Меня или мою книгу?
— Она там просто была.
Становится холодно. Я отпиваю свой капуччино; у него какое-то послевкусие; делаю ещё глоток: по-моему, там есть запах бензина, но, может быть, тут вообще так пахнет. Под красно-зеленой вывеской с надписью «Delek» останавливается белая «Мицубиси». На иврите мы называем их «Мицибуси». Из задней двери выходит светловолосый мальчик и сам управляется с колонкой, пока его родители ждут в машине. Он поднимает пистолет обеими руками. «Ну, — высовывается из окна его мать, — уже давай быстрее!»
— И как тебе?
— Мне понравилось, что ты написал про «Металлику».
— А остальное?
— Как-то не впечатлило.
— Почему?
— А все остальное абсолютно ненатуральное. Твои пациенты — литературный фураж, а не человеческие существа.
— Только вот не начинай опять, Кармель.
— Ладно, хрен с ними, с пациентами. А я?
— А что ты?
— Да то же самое. Ты делаешь из меня персонаж, а не человека.
— Но ты и есть персонаж.
— Даже не персонаж. Карикатура. Я у тебя нравоучительная, логичная и моралистическая. Я скучная.
— Скучная и нравоучительная? Мне-то казалось, что ты волнующая и возбуждающая.
— Ну как я могу кого-то волновать, если там нет действия?
— То есть?
— Сделай что-нибудь. Пусть что-нибудь произойдет.
— Вроде чего?
— Не знаю. Убей моего мужа.
— Может, и убью.
— Забудь. Это не поможет.
— Почему это?
— Потому что я и не смогу быть интересной, пока единственно важным для тебя будет твой маленький личный мирок, который ты себе сделал.
— И что не так в моем личном мире?
— Все так. У тебя там вроде все хорошо, и какой тебе смысл мне звонить? Сиди там со своими пациентами, пластинками и словами, и нечего тебе оттуда высовываться.
— Не понимаю. Что ты мне предлагаешь? Переделать? Переписать? Все вообще переделать?
— Это твоя книга. Делай, что хочешь. Это, видимо, важнее.
— Важнее, чем что?
— Отстань. Делай, что хочешь.
Уже почти шесть часов. На заправке больше нет ни одной машины. Сторож насвистывает «Цветок в городе».
— Темнеет. Кармель, я тебе завтра позвоню.
— А сегодня вечером не заедешь?
— А ты хочешь?
— Только если поиграем в старшину и новобранца.
— Договорились. Через пару часов увидимся.
— Езжай аккуратно.
Так, мне надо остановиться в Тель-Авиве, значит, мне надо поспешить. Замечательно. Мне теперь ехать мимо всех этих отчаянно голосующих на дороге, и ничего не останется, кроме как подобрать ещё одного зануду-солдата. Однако тут стоит только один человек, и это не солдат.
— До Тель-Авива, — говорю я.
— Отлично. А куда в Тель-Авиве?
— Центральный штаб.
— Отлично. Оттуда доеду на автобусе.
Он садится. На нем черный костюм, от него пахнет пылью, белая рубашка, галстука нет. Черная фетровая шляпа. Борода подстрижена, бледные руки похлопывают по Книге Псалмов в твердой обложке. Ему где-то сорок, но выглядит моложе.
— Спасибо, что подобрали меня.
— Нет проблем.
— Ну и что вы думаете?
— О чем?
— О положении.
— Положение нелегкое.
— И будет еще хуже, если только мы не перестанем отдавать им все, что имеем.
— А что мы им отдали?
— Только Синайский полуостров.
— Синайский полуостров? Так это было двадцать лет назад.
— Но эта боль не утихнет. Я погиб в тот день, когда мы отдали Синайский полуостров этим поклонникам звезд и созвездий. Для меня это было концом. Мы проявили слишком много сострадания там, где его не должно было быть. Мы должны были съесть их заживо. Господь дал нам все эти народы на съедение, а мы что делаем? Мы отдаем им Землю Обетованную на серебряном блюдечке.
— Никакого сострадания.
— Истинно так. Если бы мы только делали то, что нам предписано, если бы только мы соблюдали наши законы и заповеди, мы бы с лёгкостью избавились от всех них. Эти их болезни и мерзость, все казни египетские, всё это кощунство, бесплодие природное и людское! Но нет, нам надо было быть умнее этого.
— Нам всегда надо быть умнее.
— Истинно. И что же мы говорим? Ах, ведь их так много, — как же мы сотрем их прочь? Правильно? Нет. Вспомните фараона, вспомните Руку Господню. Вот, то же самое и со всеми этими народами, которых мы столь глупо опасаемся. Осы, осы убьют их всех. А если кто и выживет, нечего опасаться, мы что-нибудь придумаем. Нам и не надо избавляться от всех сразу ибо тогда львов и тигров будет больше, чем людей. Вы ведь знаете, что раньше здесь водились львы и тигры?
— Конечно.
— И где они теперь?
— Теперь их нет.
— Да! Все эти люди? Их нет. Их цари — повержены, имена — стерты, идолы — сожжены. Но только не брать ни их золота, ни их серебра; нет, мы не грабим: именно это и делает нас теми, кто мы есть. Не грабим, не мародёрствуем, не насилуем. Наши руки чисты.
— Тогда оторвать им руки.
— Нет, языки. Ассирийский, шумерский, хеттский, моавитский. Их больше нет. Нет больше этих языков на свете.
— Я вот валлийский изучал.
— И его нет. Забудьте его. Он мертв. Вам им никогда не пользоваться. Не забудьте только, что случилось в пустыне: сорок лет нас испытывали страданием и голодом, но не так, как исполненный зла победитель терзает своего врага, но как любящий отец воспитывает сына своего. И была у нас цель: обрести вновь свою землю, где подземные источники бьют в холмах и долинах, землю, где никто не будет голодать ради куска хлеба, землю, где всего будет в достатке, землю, где камни из железа, а в горах можно найти медь.
— Вам нравится тяжелый металл?
— Предводитель тьмы. Как он мог? И сердце его, должно быть, было тяжелым, как ртуть, когда он отдал его, и кому? Змию? Да проломить ему череп, вот что я скажу.
— Хотите шоколадку?
— Нет, спасибо. А все почему? Потому что мы забыли. Наши сердца надменны, но не тяжелы. Высоки и могучи. Хорошая еда и жилища, всего в изобилии. А кто вывел нас из Египта? Мы забыли. Мы были рабами. Вы ведь знаете это, да? Ну конечно же, да. Дайте-ка я вас тогда спрошу: кто освободил нас? Кто вел нас через пустыню, через ужасную пустыню, где были змеи, скорпионы и жажда?
