Валерий Зеленогорский - ULTRAмарин
Сначала отодвинули Сергеева, посчитав, что на троих делить сложнее, чем на двоих. Довод неоспоримый, повод отделить его от пирога нашелся – прокол в одной избирательной кампании. Так бывает всегда – если ищешь, то всегда найдешь.
Сергеев после несчастливого сотрудничества отъехал на свое поле и начал работать один. Он больше не хотел разочарований, он тогда понял, что не надо ничего ни с кем делить, если хочешь сохранить отношения.
«Художники» отплыли к высоким берегам, переступая через новые препятствия из людей и обстоятельств. Они были талантливы, им бы и так досталось все, что они желали, но время ожидания убивало их. Почему другие уже на Олимпе, а мы честно должны ждать своего заслуженного по праву? Вперед и с песней, равнение на первых, с волками по-волчьи…
Сергеев наблюдал за ними и не понимал – кругом, кроме волков, были люди, близкие, теплые, без клыков. Разве их не надо брать в расчет?
Он знал, что они совсем не волки, им не по силам ходить по жизни с окровавленными клыками, он видел, как их это мучило.
Он вспомнил, как через несколько лет после их негромкого развода один из «художников» приехал к нему внезапно ночью и повез смотреть новый дом с лифтами и бассейнами, построенный в крутом месте. Он водил его по дому, тайно гордясь своим успехом. Сергеев был рад за товарища, но оценить по достоинству не мог – он был к этому всему равнодушен, его взаправду тошнило в лимузинах и ресторанах молекулярной кухни.
Они все втроем выросли в эпоху советского среднестатистического благосостояния и желать подобного не смели. Сергеев остался в прошлом, благодарный за удобную квартиру в центре. В таком доме, как у «художника», он жить даже боялся – охрана, слуги, повара, посторонние люди дома, когда себя видеть не хочешь, – это дорогая цена за комфорт.
В конце экскурсии сели выпить за новоселье, товарищ-«художник» сказал:
– Вот дом построил, а жить не хочется. – Он переживал тогда новую любовь, и мыслями он был в однокомнатной в районе Филевской поймы. Сергеев промолчал. Он по возрасту уже пережил такое, но советы давать – бессмысленное дело, каждый знает рецепт, но никто не знает лекарства.
Второй «художник» пер на танке по сценам и стадионам. Он делал грандиозные шоу на разных континентах, успевая при этом замандячить день рождения директору рынка. Ничего плохого в этом не было, великая цель завоевать пространство мировой сцены похвальна, но он не сомневаясь считал, что это его миссия, что он мобилизован и призван осчастливить своими шедеврами человечество. Он парил наверху и считал, будто других нет, Гулливер в стане лилипутов.
Но на каждого Гулливера найдется свой лилипут, время разберется в размерах и объемах.
В какой-то момент Сергеев понял, почему они не вместе – он единственный видел их маленькими и бедными. Будь он рядом, то мешал бы творить новую биографию, где были стремительный успех, буря и натиск. Его глаз мешал излагать новым слушателям сагу о героях.
Такое бывает с успешным мужчиной, который выгоняет старую жену, знающую, что он с ней кушал собственные козявки, сидя за столом в рваных трениках. Он не сможет при ней рассуждать о достоинствах «Шато» прошлого урожая с бокалом в наманикюренной руке – язык отсохнет.
Сергеев признался сам себе, что он все равно их любит. Они, наверное, его тоже – за общую радость общего дела, за слова, сказанные тогда сердцем, а не расчетливой головой.
Он решил забыть несуществующие преграды и позвать их на юбилей, но сразу вспомнил, что два секретаря попросят список гостей, чтобы оценить уровень юбилея, посмотрят тайм-план на это число, проведут рейтинговое голосование предложений, еще раз сверят с планом зарубежных поездок, предупредят, что планы Кремля они не знают, но подарок обязательно будет.
Он решил не беспокоить занятых людей и отложил их приглашения в стопку ушедших.
Туда же отправились конверты двух дядь и одной тети.
Ему хотелось бы доложить о себе этим не совсем родственникам, один дядя Миша Левин, друг папы, борец классического стиля, мог приласкать Сергеева вместо сурового папы.
Когда по инвалидности он ушел из школы и сидел дома, то начал хлопотать по хозяйству: готовил, мыл окна и стирал шторы.
Папа Сергеева долго терпел, но когда увидел его в бабском фартуке варящим в медном тазу варенье из райских китайских яблочек, они поругались и не разговаривали до самой смерти. Сергеев мало что понимал по малолетству, но принял сторону отца, а дяди Миши ему долго не хватало.
Второй дядя – летчик-фронтовик, которого дети забрали в Америку после того, как он чуть не умер при испытаниях средства для поднятия духа и потенции. Он принял средство, а женщина не дала, он позвонил врачу, тот порекомендовал разрядку физической нагрузкой, и дядя чуть не умер от этого марафона. Он хотел летать, а ему предлагали умереть на диване. Он не хотел и теперь чахнет в Америке и не ходит на обед к дочке, которая живет с малайцем. Шоколадные внуки его не радуют, хотя он был всегда членом партии и интернационалистом.
Тетя не была Сергееву никакой тетей, она была одноклассницей матери и жила одна с собачкой в элитном кооперативе на «Войковской». Сергеев бедным студентом ходил к ней перекусить деликатесами из «Березки», и особенно часто он посещал тетку после ее многочисленных поездок за рубеж, где у нее были родственники еще со времен угара нэпа, успевшие съехать от большевиков с пустыми карманами, но живыми.
Корысть в теткиных подношениях была невелика, мама у Сергеева умерла рано, и тетка, очень похожая на мать, согревала его. Она была задорной боевой старухой, умной и энергичной, постоянно кого-то принимала из-за бугра, сама ездила в обмен за свое подлинное гостеприимство, и Сергеев очень горевал, когда ее не стало. Она была из тех людей, на которых стоит человечество, – крепким звеном в цепи эволюции.
Успокоив сердце на своих любимых стариках, он передохнул. В списке нужно было отразить свадебных генералов, нужных людей, дающих заработать на нормальную жизнь, а не ждать пенсии, которой не хватит даже на сигареты.
Он твердо решил не звать их, посчитав бестактным бахвалиться известными людьми, случайно оказавшимися рядом с ним по воле упавшего на голову жребия.
Утро уже подбиралось, но Сергеев не мог закончить ворошить страницы своей книги жизни. Осталась одна, последняя, где нужно было поставить точку.
Он давно уже не встречался с Машей, девушкой, которая опрокинула его жизнь, как кастрюля с кипящим супом ошпаривает хозяйку, зазевавшуюся на кухне.
Его обдало жаром ее глаз так, что он на пять лет потерял разум и чувство времени. Забрало так сильно, что он думал – не переживет. Все проходит, говорили ему более мудрые, пережившие этот обыденный ад, он яростно не соглашался, считал, как все идиоты, что его случай уникальный.
К сожалению, он ошибался. Его случай встал в ряд, где все известно. Такое уравнение не имеет решения – слишком много условий и известных членов семьи, которые не сокращаются, как в дробях при приведении к общему знаменателю. Нет общего знаменателя, целое в остатке не остается – только осколки и дроби.
Так случилось и у Сергеева. Маша ушла в другое измерение, вышла замуж для гармонии с остальным человечеством, а Сергеев остался у разбитого корыта, выпустил золотую рыбку, не исполнив ее желания быть рядом в соседнем аквариуме, молчать и не мешать. Не смог жить Сергеев на земле и в воде, ведь он не Ихтиандр из фантастической книжки.
Он долго крутил конверт с ее именем. Он, конечно, не мог ее пригласить, это было бы глупо и нелепо, но и бросить конверт в стопку ушедших он тоже не мог – положил его к близким родственникам, к тем, кто не может приехать по техническим причинам. Она отсутствовала в его жизни, жила в другой системе координат, между ними было пять световых ярких лет. Такое расстояние иногда не преодолеешь, даже если между ними всего двадцать километров по Кольцевой дороге.
Последний конверт достался ему тяжело, от утреннего холода его зазнобило, он подчеркнул на списке итог и пошел на кухню унять озноб. Сначала хотел выпить чаю, но подумал, что чаем тут не поможешь.
Выпил несколько рюмок, покурил, теплая мгла накрыла его, список перестал торчать в голове, как осиновый кол, и он пошел спать.
Заснул он мгновенно, словно провалился в бездну, где увидел кино, которое его поразило.
Вот он входит в праздничный зал и видит, что за накрытым столом сидят все ушедшие, близкие и дальние родственники, бывшие жены и прежние друзья, неприятные и просто мерзкие, те, кого он не звал и не собирался. Вперемежку сидели милые добрые люди и те, кого он вычеркнул из списка.
Он понял, что не он модератор своей жизни – его дело жить с теми, кто встретился на пути, не в его власти вычеркивать и вписывать – его дело идти, а решать, с кем и когда, – не его ума дело.
Все стояли, аплодировали и пили за его здоровье, а он шел мимо огромного стола, мимо людей, которых он засушил в гербарии своей памяти. Потом яркая вспышка погасла, лица растаяли в темноте, он вышел насквозь из зала в другое пространство, где оказался один. Вокруг него была пустота, он вернулся туда, откуда пришел.
