Морин Джонсон - Пусть идет снег
— Пока ничего не испортили.
— Боже, я тебя люблю, — признался я.
— О!..
— «О» в хорошем смысле?
— В самом лучшем.
Я поставил латте на столик. Счастье светилось в моих глазах.
Лорен Миракл
Покровитель свиней
Папе и прекрасному горному городку Бреварду в Северной Каролине, исполненному благодати
(глава первая)
Быть мной — фигово. Быть мной в эту якобы чудесную ночь, когда за окном моей спальни намело почти двухметровые сугробы якобы восхитительного снега — фигово вдвойне. Если учесть тот факт, что сегодня Рождество, получится втройне фигово. Прибавьте к этому страшную, опустошающую тоску по Джебу — и динь-динь-динь! Колокольчик на верхушке фигометра звонил изо всех сил.
Все слушали «Джингл беллз», а я — «Фигли беллз». Замечательно.
Ну и фиговый же ты пудинг, сказала я себе. Скорей бы пришли Дорри и Теган. Я не знала, что за штука фиговый пудинг, но полагала, что это такое блюдо, которое сиротливо стынет на краю стола, потому что никто не хочет его есть. Он — как я. Холодный и одинокий. И комковатый, наверное.
Гррр. Я терпеть не могла жалости к себе и поэтому позвонила Теган и Дорри и уговорила их прийти. Но они до сих пор не пришли, и удержаться от жалости к себе мне не удалось.
Потому что я ужасно скучала по Джебу.
Потому что мы расстались всего неделю назад, и эта открытая рана саднила. И я сама была виновата во всем.
Потому что я написала Джебу (жалобное?) электронное письмо, в котором просила его, пожалуйста, пожалуйста, встретиться со мной вчера в «Старбаксе» и поговорить. Но он не пришел. Даже не позвонил.
И потому что, прождав в «Старбаксе» почти два часа, я возненавидела себя и свою жизнь так сильно, что потопала через автостоянку к салону «У Супер-Сэма» и в слезах упросила парикмахершу обчекрыжить мне волосы и покрасить то, что останется, в розовый цвет. Она так и сделала. Если я решилась на волосяное самоубийство, ей-то до этого какое дело?
Конечно же мне было жалко себя: я была ощипанным розовым цыпленком с разбитым сердцем, и я себя ненавидела.
— Ну и ну, Адди, — сказала мама вчера вечером, когда я наконец вернулась домой. — Как ты их… укоротила… и покрасила. Твои прекрасные светлые волосы.
Я одарила ее взглядом «ой, ну пристрели меня теперь за это», и она в ответ наклонила голову с видом: «Не дерзи мне, милая. Я знаю, что тебе больно, но это не означает, что ты можешь срывать зло на мне».
— Извини, — сказала я. — Наверное, я просто еще не привыкла.
— Да уж… привыкать придется долго. А почему ты решила покраситься?
— Не знаю. Хотелось чего-то новенького.
Мама отложила в сторону венчик. Она готовила вишенки «джубили», наш традиционный семейный рождественский десерт, и от запаха вишневого пюре у меня защипало в глазах.
— Это случайно никак не связано с тем, что произошло на вечеринке у Чарли в прошлую субботу? — спросила она.
У меня покраснели щеки.
— Не знаю, о чем ты. — Я моргнула. — И откуда тебе известно, что случилось у Чарли на празднике?
— Милая, ты же каждую ночь рыдала в подушку…
— Неправда.
— И сутками зависала на телефоне с Дорри или с Теган.
— Ты подслушивала мои разговоры? — возмутилась я. — Шпионила за собственной дочерью?!
— Какое там «подслушивала», у меня просто не было выбора.
Я уставилась на нее, раскрыв рот. Притворяется доброй мамочкой в фартучке, готовящей вишенки «джубили» по семейному рецепту, а на самом деле… на самом деле она…
Ну, не знаю какая. Но подслушивать — плохо, мерзко, гадко.
— И не говори «сутками зависала», — прибавила я. — Ты слишком старая, чтобы так выражаться.
Мама засмеялась, и это разозлило меня еще сильнее, тем более что она уже не улыбалась, а смотрела на меня, как обычно смотрят мамы: «Она еще подросток, бедняжка. В этом возрасте всем нам разбивали сердце».
— Адди, милая, — проговорила она, — за что ты себя так наказала?
— О господи, ну кто такое говорит про новую стрижку? — сказала я.
И убежала в свою комнату, чтобы рыдать там в одиночестве.
Спустя двадцать четыре часа я все еще сидела в своей комнате. Я спустилась прошлой ночью, желая попробовать вишенки «джубили», и утром, чтобы открыть подарки, но удовольствия от этого не получила. Никакого волшебства и радости я точно не чувствовала. Да и вообще, честно говоря, больше не верила в волшебство и радость Рождества.
Я перекатилась на бок, взяла с прикроватной тумбочки iPad, выбрала плей-лист «Хмурый день», составленный из всех печальных песен на свете, и нажала «Пуск». Мой айПенгвин мрачно захлопал крыльями. Из пластикового корпуса планшета звучала песня «Влюбленные дурачки».[1]
Я вернулась в меню и выбрала раздел «Фото». Я знала, что ступаю на минное поле, но мне было все равно. Я выбрала нужный альбом и открыла его.
Первой на экране появилась самая первая фотография Джеба, которую я сделала украдкой, на телефон, чуть больше года назад. В тот день шел снег, и на фотографии в черных волосах Джеба путались снежинки. Он был одет в джинсовую куртку, хотя на улице стоял жуткий холод, и, помню, я подумала, что у них с мамой, наверное, нет денег. Я слышала, что они переехали в Грейстаун из резервации индейцев чероки, километрах в ста пятидесяти отсюда. По-моему, это круто. Джеб казался таким необычным.
Мы с ним учились английскому в одном классе. Он был сногсшибательно красив: сердце замирало от его дымчатых глаз и иссиня-черных волос, собранных в хвост. Еще он был жу-у-тко серьезным, и для такой хохотушки, как я, это было страшно непривычно. Каждый день, списывая с доски, он подавался вперед, а я украдкой любовалась тем, какие у него блестящие волосы и красивые скулы. Но он оставался сдержанным и отчужденным, даже когда я была весела и общительна.
Когда я решила обсудить эту чрезвычайно важную проблему с Дорри и Теган, Дорри предположила, что Джебу неуютно в нашем маленьком горном городке, где живут сплошь белые южане-христиане.
— Ну, в этом же нет ничего плохого! — сказала я, белая южанка-христианка.
— Знаю, — кивнула Дорри. — Я к тому, что он, возможно, чувствует себя здесь чужим. Возможно.
Как одна из двух — раз и два — евреев в нашей школе, она наверняка знала, о чем говорила.
И я задумалась. Может, Джеб и правда чувствовал себя чужим среди нас? Может, поэтому в столовой он сидел с Натаном Круглом, который уж точно был среди нас чужим, с его неизменными футболками с картинками и цитатами из «Звездного пути»?[2] Поэтому утром, перед тем как школу открывали, Джеб стоял в одиночестве, прислонившись к стене здания и засунув руки в карманы, а не обсуждал вместе с нами «Американского идола»?[3] Может, поэтому он не поддавался моим чарам на уроках английского? Может, ему просто было неловко нам открыться?
Чем дольше я об этом думала, тем больше волновалась. Никто не должен чувствовать себя чужим в своей школе — и уж тем более не такой зайка, как Джеб. Особенно когда у него такие добрые одноклассники.
Ну, то есть одноклассницы. Я, Дорри, Теган и другие девочки. Мы были очень добрые. Парни, которые курили всякую фигню, — нет. Они были грубые. Натан Кругл тоже не был добрым, он был желчным и злопамятным. И если честно, мне вовсе не нравилось, что он внушает Джебу свои безумные идеи и влияет на него.
И вот однажды, думая об этом в тысячный раз, я разозлилась по-настоящему. Почему Джеб проводит время с Натаном Круглом, а не со мной?
Поэтому в тот день, когда мы сидели в классе, я уколола его ручкой и сказала:
— Ради бога, Джеб. Ты хоть просто улыбнись.
Он вздрогнул, уронив свою книгу на пол, и мне стало ужасно стыдно. Круто, Адди, подумала я, в следующий раз протруби ему в ухо.
Но потом он улыбнулся уголком рта, и в его глазах промелькнула веселая искорка. И что-то еще — что-то, от чего мое сердце забилось быстрее. Он покраснел и быстро нагнулся, чтобы подобрать книгу.
Ой, внезапно поняла я. Он просто стеснительный.
Навалившись на подушку, я рассматривала фотографию Джеба на экране планшета до тех пор, пока боль внутри не стала слишком сильной.
Я нажала кнопку посередине, и появилась следующая фотография — сделанная во время Великого Холлихокского Блицкрига, который случился в прошлое Рождество, всего через несколько недель после того, как я попросила Джеба хоть улыбнуться ради бога. День перед Рождеством всегда жутко длинный, и остается только барабанить пальцами по чему придется и ждать, когда же оно настанет, поэтому мы с друзьями решили пойти гулять в парк Холлихок. Я заставила одного из парней позвонить Джебу, и тот каким-то чудом согласился пойти с нами.
