Морин Джонсон - Пусть идет снег
Я соскочил со стула. И целенаправленно подошел к ней.
— Я Тобин, — представился я, протягивая руку.
— Амбер, — ответила она.
— Красивое имя.
Девчонка кивнула, глаза у нее забегали. Амбер хотелось уйти, но я пока не мог ее отпустить. Так что попытался придумать, что бы еще спросить.
— Насчет вашего поезда что-нибудь известно? — поинтересовался я.
— Да, может, даже завтра не пойдет.
— Вот не повезло, — с улыбкой сказал я и бросил взгляд через плечо в сторону Билли с Герцогом, но она куда-то исчезла.
Хашбрауны все еще дымились на тарелке, на край которой она налила, как обычно, кетчупа, но после этого почему-то ушла. Я оставил Амбер и подошел к Билли.
— Она вышла, — сразу сказал он.
Какой нормальный человек выйдет, если все тепло, хашбрауны и четырнадцать черлидеров еще внутри?
Я схватил шапку, натянул пониже на уши, надел перчатки и тоже вышел на ветер. Герцог сидела на тротуаре возле стоянки, даже почти не под навесом, который защитил бы ее от все не прекращавшегося снега.
Я сел рядом:
— Что, нос давно не закладывало?
Она пошмыгала, а на меня и не взглянула.
— Возвращайся, — сказала она. — Ничего страшного.
— В чем?
— Ни в чем ничего страшного. Возвращайся.
— «Ни в чем ничего страшного» — хорошее название для группы. — Я хотел, чтобы Герцог на меня посмотрела, чтобы я мог оценить ситуацию, и, когда она наконец это сделала, я заметил, что у нее красный нос, и, несмотря на холод, заподозрил, что она плакала. Это показалось мне довольно странным, потому что Герцог обычно не плачет.
— Я… я бы просто предпочла, чтобы ты при мне этого не делал. Ну что в ней интересного? Серьезно, ответь, что в ней такого. Да или хоть в какой из них…
— Не знаю, — сказал я. — Ты же с Билли общалась.
Герцог пристально посмотрела на меня:
— Я сказала ему, что не пойду с ним на этот идиотский бал, потому что не могу заставить себя перестать думать о другом.
Я соображал очень долго.
— Да, они хихикают, а я смеюсь, у них декольте, а у меня нет, но чтоб ты знал — я тоже девушка.
— Я в курсе, — защищался я.
— Да? Неужели хоть кто-то? В магазин захожу, и там я Герцог. Я — один из трех великих мужей. Джеймс Бонд нравится только педикам. Да ты и не смотришь на меня, как на других девчонок, разве только… А, ладно. К черту! Когда мы сюда шли, еще до того, как появились близнецы, мне на миг показалось, что ты увидел во мне женщину, и я подумала, а может, Тобин не самый жуткий на свете гаденыш, а потом я сижу объясняю все Билли, а ты болтаешь с какой-то девчонкой так, как никогда не разговаривал со мной, и… да фиг с ним.
И тут до меня хоть с запозданием, но дошло. Та мысль, от которой я пытался отделаться, пришла в голову и Герцогу, и мы оба пытались от нее избавиться. Я нравился ей. Я опустил глаза. Надо было все обдумать, прежде чем на нее смотреть. Так. Ладно, решил я, я посмотрю на нее, и если она посмотрит на меня, я рассмотрю ее как следует, потом снова опущу взгляд и снова все обдумаю. Всего чуть-чуть посмотрю.
И я посмотрел. Она сидела, склонив голову в мою сторону, не моргая, и в ее глазах была палитра цветов. Герцог поджала свои потрескавшиеся губы, затем улыбнулась, прядь кудрявых волос выбилась у нее из-под шапки, она шмыгнула красным носом. Я не хотел отводить взгляда, но все же отвел и снова уставился на снег под ногами.
— Скажи что-нибудь, пожалуйста, — попросила она.
И я заговорил, обращаясь к земле:
— Я всегда считал, что нельзя отказываться от счастливой середины в надежде на счастливый конец, потому что никакого счастливого конца нет. Ты меня понимаешь? Страшно все потерять.
— Знаешь, почему я рвалась сюда, Тобин? Почему хотела забраться на холм? Ты, разумеется, понимаешь, что не из-за того, что перед Кеуном маячила перспектива протусоваться всю ночь с Рестонами, и не для того, чтобы смотреть, как ты лебезишь перед черлидерами.
— Я думал, ты хотела встретиться с Билли.
Герцог смотрела на меня пристальнее некуда, я даже видел ее дыхание в окружившем меня морозе.
— Я хотела приключений. Я это люблю. Потому что я не такая, как вон она. Мне не кажется, что пройти шесть километров по снегу — это жуть как тяжело. Мне это прикольно. Я так хочу. Когда мы сидели и смотрели кино, я мечтала, чтобы навалило еще больше снега. Много-много! Так интересней. Может, конечно, я и ошибаюсь, но мне кажется, что и ты такой же.
— Да, я тоже этого хотел, — согласился я. Я еще не мог посмотреть Герцогу в лицо, потому что боялся того, что могу сделать, если увижу близко ее глаза. — Чтобы снег не прекращался.
— Да? Круто. Круто! И пусть из-за снега вероятность счастливого конца все меньше. Ну, машина, может, встанет — да плевать! Дружбу можем разрушить — плевать! Я целовала парней, которых не боялась потерять, и после этого мне хочется только одного — такого поцелуя, когда на кону стоит всё…
Я взглянул на тех, «которых не боялась потерять», и выждал до «всё», после чего уже не смог сдерживаться. Я положил руку на затылок Герцога, ее губы коснулись моих, я ощутил тепло ее языка, мягкого, сладкого, со вкусом хашбраунов, открыл глаза и коснулся перчатками ее бледного от холода лица. Это был мой первый поцелуй с девушкой, которую я любил. Потом я робко посмотрел на Герцога и сказал:
— Ух ты!
Она рассмеялась и снова прижала меня к себе, а потом из-за спины раздался звон колокольчика, оповещающий о том, что дверь «Вафельной» открылась.
— ЧЕРТ! ЧТО ТУТ ПРОИСХОДИТ?
Я смотрел на Джея, пытаясь стереть с лица идиотскую улыбку.
— КЕУН! — заорал Джей. — ТАЩИ СЮДА СВОЮ КОРЕЙСКУЮ ЗАДНИЦУ.
В дверях появился Кеун.
— А НУ РАССКАЖИТЕ ЕМУ, ЧТО ВЫ ТОЛЬКО ЧТО ДРУГ С ДРУГОМ ДЕЛАЛИ!
— Гм… — пробормотал я.
— Мы поцеловались, — улыбнулась Герцог.
— Да вы педики, — констатировал Кеун.
— Я ДЕВУШКА.
— Это я знаю, но Тобин тоже, — сообщил ей Кеун.
Джей все продолжал орать, словно забыл, как регулировать громкость голоса:
— МЕНЯ ОДНОГО, ЧТО ЛИ, ЗАБОТИТ БЛАГОПОЛУЧИЕ НАШЕЙ КОМАНДЫ? НИКОМУ ДЕЛА НЕТ ДО КОМАНДЫ?!
— Иди на черлидеров пялься, — ответила Герцог.
Джей какое-то время смотрел на нас, а потом улыбнулся:
— Только сильно не дурейте. — Он развернулся и ушел.
— Там хашбрауны стынут, — напомнил я.
— Если вернемся, с черлидерами не флиртовать.
— Я делал это, только чтобы привлечь твое внимание, — признался я. — Можно я тебя еще раз поцелую?
Она кивнула, и я сделал это. Хуже не стало, я мог бы продолжать вечно, но наконец, не отрываясь от меня, Герцог сказала:
— Я вообще-то хочу хашбраунов.
И я открыл перед ней дверь «Вафельной».
Герцог нырнула мне под руку, и мы поужинали — в три часа утра.
Потом мы спрятались между огромными металлическими холодильниками, и лишь иногда к нам заходил Джей и рассказывал подробности об их с Кеуном неудачных попытках завязать с черлидерами беседу. Через какое-то время мы с Герцогом заснули вместе на красном кафельном полу на кухне «Вафельной»; ей подушкой служила моя рука, а мне — моя собственная куртка. В семь нас разбудили, и Кеун даже ненадолго нарушил собственное обещание ни за что не покидать черлидеров и отвез нас в «Герцога и Герцогиню». Оказалось, что тягач, принадлежащий «Вафельной», водил Алюминиевый, и он вытащил машину, я поставил ее на домкрат перед домом, чтобы ось не сломалась, а колесо закатил в гараж, после чего мы с Герцогом пошли к ней домой и открыли подарки, и я старался не показывать ее родителям, что она окончательно свела меня с ума, а потом приехали и мои родители, и я сказал им, что машина сломалась, когда я попытался отвезти Герцога домой, они на меня покричали, но не слишком долго, потому что ведь Рождество, а у них есть страховка, да и вообще это всего лишь машина… Вечером, когда черлидеры наконец уехали и все съели свой праздничный ужин, я позвал к себе Герцога, Джея и Кеуна. Они пришли, мы посмотрели еще два фильма про Джеймса Бонда и еще полночи вспоминали свои приключения. А потом легли спать — все четверо в спальных мешках, как всегда, — и ничего не изменилось, разве что я-то не заснул, и Герцог тоже, мы просто лежали и смотрели друг на друга, а потом, где-то в полпятого, встали и пошли в «Старбакс» — полтора километра по снегу — вдвоем. Я преодолел все трудности путаной французской системы заказов, по которой там работали, и получил латте с кофеином, в котором на тот момент страшно нуждался, после чего мы с Герцогом уселись рядышком в мягких фиолетовых креслах. Я растянулся в нем, уставший, как никогда, так, что даже улыбаться едва мог. Мы болтали о всякой ерунде, у Герцога это все еще весьма неплохо получалось, через какое-то время возникла пауза. Герцог посмотрела на меня сонными глазами и констатировала:
