Дуглас Кеннеди - Испытание правдой
— Хорошо, что не мне приходится этим заниматься, — сказал он.
— Послушай, это всего лишь дерьмо. А дерьмо — как однажды выразился твой мистер Маркс — есть суть жизни.
— Маркс никогда этого не говорил.
— Я знаю, но мне все равно нравится эта фраза. И если уж говорить о запахе дерьма, твои три дня в дороге тоже не добавили тебе свежести.
— Прошу прощения. Могу ли я надеяться на ванну? Мне нужно долго отмокать.
— Ты не только можешь принять ванну, но я настаиваю на том, чтобы ты это сделал. И пока ты будешь отмокать, дай мне всю свою грязную одежду, чтобы я могла постирать.
— Послушай, тебе вовсе не обязательно быть моей горничной.
— Да, но у меня пунктик насчет запахов. Так что чем быстрее твоя одежда будет выстирана, тем скорее воздух в квартире станет свежее.
Когда я закончила переодевать Джеффри, Тоби принялся разбирать свой рюкзак. Я прошла в спальню, выудила из бельевой корзины грязную наволочку и вручила ему.
— Вот, складывай все сюда.
Он так и сделал, потом пошел в ванную, закрыл за собой дверь, а через несколько секунд приоткрыл ее, и высунулась голая рука с охапкой одежды.
Он снова закрыл дверь, и я услышала, как побежала вода. Я вернулась к Джеффри, который, к моему удивлению, снова заснул. Я перенесла сына в кроватку, подхватила ворох грязной одежды и спустилась вниз, в прачечную. Загрузив вещи Тоби в стиральную машину, вышла на улицу.
Меня окликнули:
— Здравствуйте, миссис Бакэн.
Черт!
— Привет, Билли. Что ты здесь делаешь в такую поздноту?
— Я теперь часто здесь прогуливаюсь. Все в порядке в прачечной?
Я напряглась:
— Откуда ты знаешь, что я была в прачечной, Билли?
— А с чего бы вам спускаться сюда в одиннадцать вечера?
И то верно.
— Видел, у вас гость.
— Как ты это увидел, Билли?
— Заметил его, когда он входил в город, а потом направился к вашей двери.
— Я думала, ты вышел погулять несколько минут назад.
Он избегал моего вопросительного взгляда.
— Нет, я давно гуляю.
Очевидно.
— Это наш старый приятель из колледжа.
— Мэм, это не мое дело. Я просто сделал наблюдение, вот и все. Надеюсь, я не побеспокоил вас… и все такое.
Если честно, Билли, то побеспокоил. Потому что мне непонятно, зачем и почему ты постоянно наблюдаешь за моим домом.
— Все в порядке, Билли. Спокойной ночи.
— И вам спокойной ночи, мэм.
Поднимаясь по лестнице, я подумала о том, что завтра надо бы поинтересоваться у Эстель, нет ли у Билли привычки шпионить… или же я первая, кто удостоился повышенного внимания с его стороны.
Вернувшись в квартиру, я проверила Джеффри, который по-прежнему глубоко спал. Дверь в ванную была закрыта. Прошло полчаса — все это время я пыталась сосредоточиться на «Радуге земного тяготения» Пинчона, недоумевая, кто из нас, я или Пинчон, виноват в том, что книга читается с таким трудом. Потом я не выдержала и все-таки подошла к двери ванной и прислушалась, пытаясь уловить признаки жизни. В ванной было тихо, и я постучала в дверь. Никакой реакции. Я постучала снова. И опять ничего. Я окликнула Тоби по имени — дважды. Я уже не на шутку разволновалась. Еще один мощный удар — и дверь распахнулась настежь.
— Тоби!
Он лежал в ванне, голый, дремал. Его голова торчала из воды. Бросив взгляд в его сторону, я тут же отвернулась и вышла за дверь, оставив ее приоткрытой, затем снова окликнула его. На этот раз он среагировал, но выглядел совершенно растерянным и явно не соображал, где находится и что за женщина пытается его разбудить.
— Черт возьми… — произнес он, щурясь.
— Доброе утро.
— Что, уже утро?
— По счастью, нет. Но ты спишь вот уже полчаса, и я разволновалась, не утонул ли ты.
— Извини, извини…
— Что ж, рада, что ты по-прежнему с нами. Как насчет того, чтобы перекусить?
— Было бы неплохо.
— Против омлета не возражаешь?
— Звучит вполне съедобно.
Он вышел из ванной минут через десять, тщательно выбритый, в свежей футболке и джинсах.
— Спасибо, что спасла меня из водных глубин, — сказал он. — Было бы глупо вот так окочуриться.
— Если хочешь знать, шесть часов сна за три дня — верный путь к погибели.
Он сел к столу. Я предложила ему еще пива и разогрела сковороду.
— Почему ты решил путешествовать автостопом? — спросила я. — Не проще было бы купить проездной на «Грейхаунд»[28]?
— Конечно. Но весь смысл в том, чтобы набраться впечатлений в дороге. Прочесать всю страну на своих двоих и, если повезет, собрать материал на парочку статей для журналов или книжку.
— И что тебя заставило начать путешествие с Мэна?
— Первый грузовик, который я поймал, подвез меня до Экрона, Огайо. Второй — до Питсбурга, оттуда до Олбани и Платтсбурга, где я провел полночи в круглосуточной закусочной, потом отставной капитан морской пехоты довез меня до Манчестера, Нью-Гемпшир, который оказался, пожалуй, самым фашистским городом Америки…
— Ты сказал об этом капитану?
— Черт возьми, нет, конечно. Я не стал говорить с ним о политике, иначе бы он меня высадил. Как бы то ни было, после Манчестера я словил грузовик, который ехал на север, в Бангор. А у шофера была девчонка в придорожном кафе Льюистона, так что он свернул с хайвея и высадил меня в Бриджтоне, потому что…
— Потому что мой отец сказал: «Если тебе нужно будет переночевать в Мэне, позвони Ханне»?
Он лишь пожал плечами:
— Он упомянул о том, что ты здесь живешь, только когда я рассказал ему о своих планах, и дал твой телефон. У меня куча телефонов друзей и друзей моих друзей по всей стране. Но, кстати, если ты задумываешь трансконтинентальное путешествие, Мэн — лучшая отправная точка с чисто географической точки зрения. Верхушка страны и все такое.
— Сомневаюсь, что твой научный руководитель обрадовался тому, что ты решил исчезнуть на год.
— Ты настоящая дочь профессора. Нет, он поддержал меня, к тому же он знает, что если я напишу книгу о своих странствиях, это поднимет мой рейтинг, и я смогу получить достойную работу, когда придет время… бла-бла-бла… да-да, во мне скрывается карьерист.
— А может, и не скрывается. О чем была твоя докторская диссертация?
— ««Сделай сам» и марксистское перераспределение общественного богатства».
— Очень смешно.
— Кстати, это не так уж далеко от действительности. Если серьезно, я работал над марксистской теорией «Сделай сам», которую Альенде пытался воплотить в жизнь в Чили.
— Ты бывал в Чили?
— Ты хочешь сказать, что никогда не читала в «Нейшн» подборку моих сногсшибательных депеш из Сантьяго?
— Нет, я читала только интервью в «Плейбое».
Он рассмеялся:
— Я этого заслужил.
— Это уж точно.
Он посмотрел на меня:
— А мне нравится твой юмор.
Я постаралась скрыть легкий румянец.
— Итак, после того как тебе не удалось спасти Америку от Вьетнама, а Чили от ЦРУ, ты решил вернуться и запереть себя в «башне из слоновой кости».
— Черт, ты жестока, но бьешь прямо в цель.
Я подала ему омлет, достала из холодильника еще пару банок пива и села слушать рассказы Тоби о Чили, о том, как он подружился с опытной революционеркой по имени Люсия, которая оказалась платным информатором «наших вашингтонских шпионов», а после переворота получила высокую должность в правительстве Пиночета.
— Помощник заместителя министра по чилийско-американским отношениям, в которых она уже успела поднатореть, спасибо вашему покорному слуге.
— Тебе еще повезло, что она не отправила тебя на виселицу или четвертование.
— Ага, но как только Альенде «покончил с собой», один порядочный парень из нашего посольства передал мне весточку, что у меня есть двенадцать часов на то, чтобы убраться из страны, поскольку мое имя значится в списке приговоренных к смертной казни. Так что я воспользовался его советом, помчался в аэропорт и с трудом пробился на последний ночной рейс, который отправлялся в Майами. Головорезы Пиночета ворвались в мой номер примерно через час после того, как я поднялся в воздух.
— Теперь я понимаю, почему тебе захотелось заняться чем-то уютным и спокойным, вроде диссертации.
— Да, нельзя вечно оставаться на баррикадах… хотя, возможно, твой отец — исключение из этого правила.
Тоби начал петь дифирамбы моему отцу — мол, у него «самый острый исторический ум», и он искренне интересуется мнением своих товарищей и никогда не скатывается до менторских интонаций в отношениях с теми, кто моложе, и он единственный из деятелей антивоенного движения не заботится о своем общественном имидже, а предпочитает оставаться человеком дела.
— Я не думаю, что моему отцу так уж безразлично общественное мнение.
