Дуглас Кеннеди - Испытание правдой
— Я не думаю, что моему отцу так уж безразлично общественное мнение.
— А разве не Ленин говорил, что всем революционным лидерам необходимы эго и ид?
— По-моему, это Фрейд говорил.
— Возможно, поскольку я это только сейчас придумал. Кстати, неплохой омлет.
— В чем мы, домохозяйки, особенно хороши, так это в стряпне и детях.
— Не могу себе представить, чтобы ты была просто домохозяйкой.
— Нет, я еще работаю в местной библиотеке. И если ты скажешь «Это интересно», я с тобой больше вообще не буду разговаривать.
— Это интересно.
Воцарилось долгое молчание. Он в упор смотрел на меня, провоцируя моргнуть, рассмеяться, хоть как-то среагировать. С минуту я держалась, но все-таки не выдержала и хихикнула. Он тоже расхохотался.
— А ты каналья, — сказала я.
— То же самое всегда говорил мой отец: «Тоби, пшему ты таке болван и питаешься быть Эммой Гольдман[29]? Ко мне приходят ребята из ФБР, так они прямо с порога заявляют: «Ваш сын, он хочет порвать Конституцию Соединенных Штатов и насадить марксистское государство». Я им отвечаю: «Нет, он просто кончает от революции»».
— Неужели твой отец такое говорил?
— Что-то вроде этого. Он приехал из Вроцлава в тридцатые годы — как раз когда там запахло жареным для польских евреев.
— И он действительно сказал так федералам?
— Так он рассказывал мне.
— И ты стал большим революционером, чтобы возбудиться?
— Ну… радикальные идеи — это мощный афродизиак.
— Кто это сказал? Сонни Листон[30]?
Он рассмеялся и спросил:
— Ты счастлива, что работаешь в библиотеке?
— Нет, я хочу преподавать. Но здесь, в Пелхэме, нет возможности, тем более что я недавно родила…
— Ох уж эти отговорки.
Я напряглась и замолчала.
— Я задел за живое? — спросил он.
— Да.
— Я мог бы попросить прощения, но это было бы неискренне.
— По крайней мере, честно.
— Честнее не бывает.
— Еще пива?
— На самом деле, чего бы мне сейчас больше всего хотелось, если ты не возражаешь, конечно, — это рухнуть где-нибудь и уснуть.
— Я только за, тем более что уже поздно. А я работающая мама, так что встаю рано. Чем ты планируешь заняться завтра?
— Если я мешаюсь тут, могу отправиться в путь.
— Ты не мешаешь. И разве тебе не хочется передохнуть пару дней после такого марафона?
— Было бы здорово.
— Дэн вернется дня через три, не раньше… ну, если только его отец не умрет до этого, и мне тогда придется поехать с Джеффри в Гленз Фоллз. Но ты можешь остаться еще на пару дней, если хочешь.
Он потянулся ко мне и коснулся моей руки:
— Спасибо тебе.
Я почувствовала, как у меня запылали щеки, и надеялась только на то, что это останется незамеченным. Я никак не могла понять, какого черта я так отреагировала на его прикосновение.
Я помогла ему соорудить на полу постель из диванных подушек. Он достал свой спальный мешок, который в развернутом состоянии выглядел еще грязнее.
— Отдай мне его завтра, чтобы постирать, — сказала я.
— Тебе вовсе не обязательно прислуживать мне.
— Я и не прислуживаю. Просто предлагаю запихнуть твой спальный мешок в стиральную машину и включить… что совсем несложно, не так ли? Дай-ка угадаю: ты, наверное, вырос в доме, где было полно слуг, и всегда испытывал классовое чувство вины за использование чужого труда.
Он молчал, расстилая постель.
— У нас не было слуг, — наконец произнес он. — Только горничная по имени Дженива — я понимаю, очень созвучно тетушке Джемайме[31], — но, знаешь, это был Шейкер-Хайтс…
— И конечно, это в какой-то степени подвигло тебя на протест.
В спальне завозился Джеффри — осторожное кряхтение грозило перерасти в оглушительный вопль, не подойди я сейчас же.
— Пойду займусь мсье, — сказала я.
— Звучит забавно.
Он бросил на меня соблазнительный взгляд, и мне тут же захотелось поскорее убраться в свою спальню.
— Спи, — сказала я.
Мне удалось быстро угомонить Джеффа. Потом я разделась, скользнула в постель и попыталась сосредоточиться на книге. Но вместо этого я все прокручивала в голове наш разговор и вдруг поймала себя на мысли: я разговаривала с ним, как Дороти Паркер[32] или какая-нибудь нью-йоркская выскочка. С ним я действительно чувствовала себя умной. Более того, он воспринимал меня всерьез…
Погасив свет, я попыталась заснуть. Не смогла. Перед глазами вновь и вновь проплывала сцена, когда я застала его спящим в ванне…
Я опять зажгла лампу. Читала еще два часа, заставляя себя блуждать по лабиринтам авторской мысли Пинчона. Пару раз я слышала, как возится за стенкой Тоби, и напрягала слух, пытаясь угадать, что он делает. Но постепенно эти шорохи сменились мерным храпом. Я отругала себя за поведение влюбленного подростка, погасила свет и наконец сдалась сну.
Когда спустя шесть часов меня разбудил Джефф, я юркнула в кухню, чтобы подогреть ему бутылочку со смесью, и увидела, что Тоби все еще спит на полу и из спального мешка торчат его голова и голые плечи. Через час я снова встала и пошла в ванную, но он по-прежнему крепко спал. Я оделась, накормила Джеффа детской кашей, потом черкнула записку Тоби, подсказав, где найти все для завтрака и попросив его зайти в библиотеку около полудня, «после того как изучишь все чудеса Пелхэма».
Утро началось привычным маршрутом — сначала к Бэбс, где я оставила Джеффа, потом в «Миллерз» за сигаретами.
— Слышала, у тебя гости, — сказала Джесс Миллер.
В ее мягком голосе не было никаких угрожающих ноток, она просто отпустила реплику, поэтому я ответила тем же:
— Совершенно верно, наш старый приятель по колледжу заехал на пару дней.
— А как отец дока?
— Еще жив, но очень плох.
— Передай при случае, что я очень сочувствую ему.
— Обязательно, — пообещала я.
Когда я пришла в библиотеку, Эстель первым делом сказала мне:
— Слышала, ты развлекаешь одиноких мужчин в отсутствие мужа.
— О, ради всего святого…
— Дорогая, добро пожаловать в Пелхэм.
За утренним кофе я ответила на ее разнообразные вопросы о моем госте, придерживаясь версии о том, что это наш старый студенческий приятель, потом попыталась загрузить себя работой. Через час или чуть позже, перекладывая книги, я услышала, как открылась дверь, и Тоби спросил у Эстель, в библиотеке ли я.
— А, так вы и есть тот высокий темноволосый незнакомец, который появился в городе прошлой ночью, — сказала она.
Тоби рассмеялся, а я поспешно слезла с лестницы, на ходу отряхиваясь от книжной пыли.
— Не слушай моего босса, — вмешалась я, — она — агент-провокатор.
— Агенты-провокаторы — мое слабое место, — сказал Тоби, протягивая руку Эстель.
Я заметила, что Эстель оглядывает его с ног до головы и пытается (безуспешно) подавить улыбку.
— Так вы, значит, учились в Вермонтском университете с Ханной и Дэном? — спросила она.
От меня не ускользнуло, что Тоби слегка опешил, и на одно ужасное мгновение мне показалось, что он сейчас выпалит: «Кто вам такое сказал?»
Но, к его чести, он быстро сориентировался и произнес:
— Совершенно верно. Отец Ханны был моим наставником.
Эстель, похоже, поверила, но тут еще одна тревожная мысль пронеслась в моей голове. Что, если она догадается, кто такой Тоби? Она наверняка читала о сидячих забастовках в Колумбийском университете и знает, что главным зачинщиком был этот Тоби Гадсон. И тогда она подумает: «С чего это Ханна солгала мне?»
И она имела полное право задаться таким вопросом, потому что у меня не было никаких причин скрывать от нее правду. В этом извечная проблема лжи — она всегда загоняет тебя в угол, из которого можно выбраться, лишь представ полным идиотом.
— Как ты спал? — спросила я.
— Как убитый, — ответил он. — Я даже чувствую себя сегодня неким подобием человека. Последние полчаса я изучал прелести Пелхэма. Довольно дружелюбное местечко. Стоило мне зайти в закусочную… как ее, забыл?
— «Мисс Пелхэм», — подсказала я.
— Да, так вот, как только я переступил порог и сел за столик, официантка сказала: «Вы, случайно, не студенческий приятель, который остановился у дока Бакэна и его жены?»
Он подмигнул мне, и я не сомневалась в том, что Эстель уловила намек на некий заговор между нами.
— Мы в Пелхэме все друг про друга знаем, — сказала Эстель. — И у нас своя коммунальная разведка, на зависть ЦРУ. Мы терпеть не можем, когда кто-нибудь выбивается за рамки общепринятых норм — скажем, приглашает в дом старого друга мужского пола в отсутствие законного супруга.
— Не Конрад ли сказал: «Не ошибается только тот, кто ничего не делает?» — заметил Тоби.
