Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

— А он предупредил, что у меня нет клыков, и я не сплю в гробу?

— О, тебе были даны наилучшие рекомендации.

Снова сардонический смешок.

— Рад слышать, — сказал он. — И твой отсутствующий муж не возражает?

— У него сейчас другим голова забита. Его отец при смерти.

— Хреново.

Изящный речевой оборот, мистер.

Я молчала.

— Извини, — сказал он. — Я не слишком силен в сочувствии.

— Послушай, я смогу приютить тебя только на одну-две ночи.

— А я и не планирую задерживаться дольше.

Я рассказала ему, как найти нас в Пелхэме.

— Это не сложно. Примчусь, как только найду попутку.

Я повесила трубку, спешно прибралась в доме, вымыла посуду, убрала пару пеленок, что сушились у плиты, почистила туалет и ванную и подумала про себя: а ты и впрямь буржуазна. Я даже переоделась, сменив заляпанный детским питанием комбинезон, в котором ходила весь день, на джинсы и мексиканскую блузку, купленную несколько лет назад в модном магазинчике в Бостоне. Блузка до сих пор выглядела достаточно… стильно, я бы сказала.

Потом я снова схватила телефонную трубку и попыталась дозвониться Дэну. Безуспешно. Тогда я набрала местный номер. Медсестра Басс сняла трубку на втором звонке. Слышно было, как всегда, плохо, потому что в доме Бассов орал телевизор.

— Приглуши звук, Христа ради, — рявкнула она, прежде чем вернулась на линию и спросила у меня: — Ты звонишь сказать, что отец дока умер?

— Не совсем. Я весь вечер пытаюсь дозвониться ему, но в доме отца никто не отвечает.

— Ну, наверное, он в госпитале.

— Да, я тоже так подумала. Но я знаю, он звонит вам периодически, справляется о пациентах, так что, на всякий случай, если вдруг Дэн позвонит поздно вечером, а меня побоится будить, передайте ему, пожалуйста, что к нам заехал погостить наш друг и до полуночи мы точно спать не ляжем.

Я догадывалась, что все это звучит мудрено, но мне уже было все равно. Потому что если бы медсестра Басс увидела утром выходящего из нашего дома мужчину, мне бы не поздоровилось. Так что, как сказала бы Марджи, я просто прикрывала свою задницу. Медсестра Басс проглотила наживку.

— А кто этот друг? — спросила она.

— Из колледжа, — сказала я, после чего пожелала ей спокойной ночи и повесила трубку.

Дэн перезвонил через полчаса. Голос у него был напряженный.

— Сегодня у отца дважды останавливалось сердце, но им удавалось снова завести его.

— Ты считаешь, это разумное решение?

— Конечно нет. Но врачи связаны юридической ответственностью за жизнь пациента, даже если его мозг мертв, как у моего отца сейчас.

— Судя по голосу, ты еле живой.

— Я действительно еле живой, и я хочу уехать отсюда. Как можно скорее. Если у отца снова остановится сердце, думаю, это будет конец.

— Мы ждем тебя. Ты уже разговаривал с медсестрой Басс сегодня вечером?

— Нет еще.

Я объяснила, что оставила для него сообщение — на случай, если он позвонит очень поздно, — о нашем нежданном госте.

Выслушав меня, Дэн сказал:

— Если только он уберется до моего приезда, тогда я не возражаю.

— Я это делаю исключительно ради отца. Они были «товарищами по оружию» на баррикадах.

— Если он будет мешать тебе, гони его в шею. О… это хорошо, что ты рассказала Бетти о госте. Правильно мыслишь, Бэтмен.

— Постарайся хоть немного поспать, дорогой.

— Я скучаю по тебе.

Положив трубку, я вдруг поймала себя на мысли, что это был самый нежный наш разговор за последние недели, а может, и месяцы.

Прошел час, но знаменитый Тобиас Джадсон все не показывался. Еще один час ожидания. Я уже собиралась оставить ключ под ковриком с запиской, что я легла спать, когда в дверь постучали.

Я открыла. С момента нашей первой встречи прошло года три, и в тот вечер произошло столько событий, что его образ как-то потускнел в памяти. Однако первое, что пришло мне в голову, когда я увидела Тоби Джадсона на пороге своего дома, было: а он красавчик… если кому нравятся бородатые интеллектуалы.

На самом деле его борода была не бородой в привычном смысле этого слова, а скорее густой щетиной, которая смягчала его сильно угловатое лицо. Он был высоким и худым, с густыми черными волосами, в маленьких круглых очках а-ля Джон Леннон. На нем были поношенная голубая рубашка, темно-синий свитер с парой дырок на рукавах, серые брюки клеш и грубые туристские ботинки. Хотя он и выглядел неухоженным, хорошее воспитание все равно бросалось в глаза. Как и идеальные зубы — несомненно, результат немалых тысяч, оставленных в кресле ортодонта.

Я обратила внимание на его идеальные зубы, когда он улыбнулся мне идеальной улыбкой.

— Извини, что задержался, — сказал он, — но между Бриджтоном и Пелхэмом после захода солнца машины не курсируют.

— О боже, как я не подумала об этом.

— Откуда ты могла знать? Разве ты когда-нибудь пыталась поймать машину после заката?

— Нет. Даже и до заката не пыталась.

— Тогда почему ты винишь себя? Не возражаешь, если я зайду?

— О, извини, конечно.

Он поднял с пола рюкзак. Камуфляжная ткань была забрызгана грязью, а скатанный спальный мешок, закрепленный сверху, явно нуждался в хорошей стирке.

— Похоже, ты давно в дороге, — сказала я.

— Три дня, от самого Чикаго. Не рекомендую повторять.

— Ты где-нибудь останавливался на ночлег?

— Нет, но позапрошлой ночью мне удалось поспать часов шесть в кузове грузовика, который перевозил холодильники из Питсбурга в Олбани.

Он бросил рюкзак на пол возле дивана и огляделся.

— Уютно, — оценил он.

— Ты хочешь сказать, тесновато.

— Это то, что предлагают местному доктору в качестве жилья?

— Не совсем, — сказала я и рассказала про потоп у Бланда.

— А, понимаю, это из серии «сделай сам»… навязчивая идея среднего класса, которая позволяет буржуазии думать, будто она может обойтись без квалифицированного труда пролетариата.

— Для меня «сделай сам» — это скорее хобби выходного дня, не говоря уже о способе экономии денег.

— И я о том же: устранить пролетариат, заменив его образованной элитой, для которой ремонт дома — хобби, доступное любому выпускнику колледжа. Ты разве не знаешь, что у Маркса в «Капитале» целая глава посвящена водопроводчикам и перераспределению богатства?

— Ты шутишь.

Он заговорил голосом старика Маркса, попыхивая воображаемой сигарой.

— Леди, если вы верите в это, то поверите во все что угодно.

— Но я вовсе не верю в это!

— Совсем как твой отец, который однажды сказал мне, что самый важный дар для историка — встроенный детектор дерьма.

— Не позаимствовал ли он эту строчку у Хемингуэя?

— «Незрелые поэты подражают, зрелые крадут».

— Т. С. Элиот? — спросила я.

— Я впечатлен, — кивнул он.

— Уж чего-чего, а читать мне здесь удается вволю. Присаживайся, чувствуй себя как дома.

— Спасибо. — Он плюхнулся на пол.

— Вообще-то можно пользоваться и диваном.

— Да, но мои джинсы настолько замызганы после трех дней в дороге, что боюсь испачкать вашу мебель.

— Так ты из буржуазии? — поддела я его.

— Touche[26]. Но чтобы внести полную ясность, я из la grande bourgeoisie[27] — Шейкер-Хайтс, пригород Кливленда, где любая еврейско-американская девчонка принцесса.

— И где любой еврейско-американский мальчишка…

— …будущий адвокат по налоговым вопросам.

— Как же тогда получилось, что ты пошел не той дорогой?

— Я пристрастился к политике и общественным беспорядкам.

— Хочешь пива?

— Было бы замечательно.

Я достала из холодильника две банки пива и протянула ему одну.

— «Шаффер», — сказал он, изучая этикетку. — Доброе американское пиво.

— Да нет, просто дешевое.

— Я удивлен тем, что доктор и его жена вынуждены экономить.

— Дэн пока еще интерн, к тому же это захолустье, Мэн, где даже докторам платят не так много.

— Как говаривал дядюшка Сталин, год в Сибири исцеляет душу.

— Сталин никогда такого не говорил.

— А у тебя действительно есть встроенный детектор дерьма.

— Да, я дерьмо сразу улавливаю.

В спальне захныкал Джеффри.

— Не знал, что у тебя есть ребенок.

— Ну, теперь знаешь, — сказала я.

Я пошла в спальню, достала Джеффа из кроватки, поцеловала его в головку и сразу почувствовала запах грязного подгузника. Я принесла Джеффа в гостиную:

— Это Джеффри Бакэн. Поздоровайся с Тоби, Джеффри.

Положив Джеффри на пеленальный коврик возле телевизора, я расстегнула застежки подгузника и сняла его. Тоби покосился в нашу сторону.