Эрик Сигал - Однокурсники
— Значит, тебе наверняка было не так уж много лет, когда ты… начал спать с девушками?
— Да уж, немного, — ответил Тед, отнесясь к теме разговора с беззаботным легкомыслием: он явно не догадывался о причине терзаний Эндрю.
— А сколько тебе было лет, когда ты в первый раз… ну, ты понимаешь… попробовал?
— Ну, если быть честным, — ответил Тед, — то на самом деле, наверное, многовато. Мне было почти шестнадцать.
— С профи или дилетанткой?
— Брось, Элиот, за такие вещи не платят. Это была маленькая второкурсница по имени Глория — большая охотница до подобных дел. А ты?
— Что я?
— Сколько тебе было, когда ты утратил невинность?
— Тед, — промямлил Эндрю в смятении, — ты, наверно, сильно удивишься…
— Погоди, Элиот, неужели ты хочешь сказать, будто занимался этим со своей няней, когда тебе было одиннадцать?
— Хотелось бы. На самом деле это у Ньюола так все и было. Нет, я хотел сказать — черт подери, как мне стыдно! — что я еще ее не утратил.
В момент признания Эндрю боялся, что его друг вот-вот рассмеется. Но вместо этого Тед, задумавшись на мгновение, посмотрел на него с искренней симпатией.
— Неужели у тебя со здоровьем проблемы или что-то другое?
— Нет, никаких проблем, если не считать проблемой страх. То есть у меня было множество свиданий за последние несколько лет, и, думаю, во время некоторых из них можно было бы… вступить в связь. Но всякий раз мне не хватало духу, чтобы действовать. Ведь если честно, Ламброс, я совсем не уверен, что знаю, как это делается. То есть я прочел все книжки — «Любовь без страха», «Идеальный брак». Но все эти мысли уже так долго мучают меня, что я ужасно боюсь облажаться в решающий момент — если ты понимаешь, о чем я.
Тед покровительственным жестом положил руку Эндрю на плечо.
— Дружище, я думаю, тебе нужно то, что на языке футболистов называется «отработкой удара».
— Да уж. Но мне бы не хотелось тебя напрягать и причинять беспокойство.
— Эй, Энди, это же легко. Здесь, в Кембридже, полно цыпочек, с которыми я учился в школе. Для них переспать со студентом Гарварда, к тому же с утонченным парнем из «Элиот-хауса», — сплошная радость.
— Но, Тед, — ответил он с волнением в голосе, — только пусть они с виду не будут шлюшками. Меня же могут с ними увидеть. Ну, ты знаешь, в столовой или где-нибудь на свидании.
— Нет-нет. Тебе не придется поить их или кормить. Просто пригласишь к себе в комнату, а там природа сделает свое. И не беспокойся: та, про которую я думаю, очень даже хороша собой.
— Э-э, нет, не надо, чтобы была слишком хороша. Хочу начать свою карьеру с азов, а потом уже продвигаться. Если ты понимаешь, о чем я говорю.
Тед Ламброс рассмеялся.
— Энди, Энди, хватит строить из себя убогого пуританина. Все в этой жизни должно даваться легко. Слушай, может, подождешь меня завтра в двенадцать пятнадцать перед кафе «Бригхем»? Вот увидишь: эта маленькая блондинистая мороженщица — настоящий фейерверк.
Тед поднялся на ноги и зевнул.
— Слушай, уже совсем поздно, а мне утром к девяти. Давай до завтра.
Эндрю Элиот остался сидеть, будто контуженный. Он совсем не ожидал, что дело пойдет так быстро. У него же еще миллион вопросов, которые он хотел бы задать.
На другой день у дверей «Бригхема» он встретил Теда с явным раздражением.
— Где тебя носило, черт возьми? Я уже битый час жду.
— Да ну, я же вовремя пришел. У меня лекция в двенадцать закончилась. Да что с тобой? Ладно, пойдем, пора приниматься за дело.
— Погоди, погоди, Ламброс. Мне надо знать, что я должен делать?
Тед мягко ответил:
— Значит так, Элиот, просто входишь вместе со мной внутрь, заказываешь рожок мороженого, и, когда поблизости никого не будет, я представлю тебя Лорейн.
— А кто это — Лорейн?
— Это твой пропуск в рай, малыш. Она и в самом деле славная крошка и просто обожает гарвардских парней.
— Но, Тед, что мне говорить?
— Просто одари ее своей соблазнительной улыбкой и спроси, не желает ли она выпить с тобой после обеда. А Лорейн, на то она и Лорейн, обязательно согласится.
— Почему ты так уверен?
— Потому что она еще никому в своей жизни не сказала «нет».
Она появилась перед ними сразу, как только молодые люди подошли рассчитываться к стойке. Тед не соврал — девушка действительно была настоящей красавицей. Пока все дружески болтали, Эндрю не мог удержаться, чтобы не скользнуть взглядом туда, где у девушки была небрежно расстегнута пуговица на форменной кофточке.
Ух ты, подумал он, неужели это происходит со мной? Господи, надо было получше перечитывать все эти инструкции вчера.
— А в каком корпусе ты живешь? — поинтересовалась Лорейн.
— Э-э… в «Элиоте», — ответил он односложно.
Но затем, почувствовав на своих ребрах локоть Теда, добавил:
— Э-э… может, зайдете ко мне сегодня?
— Зайду, — ответила она. — Посещение разрешается с четырех, да? Я подойду в это время ко входу, там и встретимся. А теперь, простите, меня посетители ждут.
— Ну что? — спросил Тед, когда они снова оказались на улице. — Теперь-то ты готов?
Готов? Да он почти без чувств.
— Ламброс, — взмолился он, — ну пожалуйста, дай мне хоть пару советов. Как мне сделать первый шаг?
Тед остановился, когда они оказались в центре Гарвардской площади — среди гущи студентов, которые стеклись сюда к полудню.
— Энди, — милостиво произнес он, — скажи ей что-нибудь легкомысленное, вроде: «Лорейн, почему бы нам с тобой не пойти в спальню и не побаловаться?»
— А это не будет очень грубо?
— Господи, Элиот, она же не Дорис Дэй![28] Этой девушке действительно очень нравится заниматься такими вещами с ребятами из Гарварда.
— Честно?
— Честно, — подтвердил Тед.
А затем прощальным жестом он достал что-то из кармана и сунул в руку Эндрю.
— Что это?
— Вопрос культуры — это самое главное, — ответил Тед с улыбкой. — Осторожней с «троянским конем», который достался тебе от грека.
Из дневника Эндрю Элиота
30 сентября 1956 года
День выдался просто потрясающий.
Никогда не забуду Теда Ламброса за ту услугу, которую он мне оказал.
Ну и само собой, Лорейн я тоже никогда не забуду.
*****
Дэнни Росси вернулся в Кембридж в сентябре с изменившимся взглядом на окружающий мир — и на самого себя. Артур Рубинштейн похвалил его мастерство пианиста. Он дирижировал настоящим симфоническим оркестром — пусть даже совсем недолго.
И хотя вряд ли он стал Казановой, но благодаря нескольким коротким знакомствам (двум, если быть точным) он открыл для себя существование у женщин эрогенной зоны, о которой прежде не подозревал: той, которая возбуждается посредством клавиш. Теперь он бы и самой Брижит Бардо не испугался — лишь бы поблизости стоял рояль «Стейнвэй».
А чтобы овладеть третьей ипостасью музыканта, ему осталось начать самому серьезно сочинять музыку. Как и было обещано, Уолтер Пистон взял его к себе на семинар, и Дэнни начал целеустремленно писать.
Но еще больше ему не терпелось избавиться от внешних признаков того, что называлось ученичеством. Ему надоело, что его знали как чьего-то ученика, протеже или любимчика. Его возмущало, когда кто-то говорил о нем так. Он готовился стать великим человеком — самим собой.
Семинар по композиции его разочаровал. Казалось, занятия состоят из одних упражнений на усвоение стилей различных мастеров прошлого. Когда Дэнни пожаловался, что неудовлетворен такими «ограничивающими» заданиями, профессор Пистон постарался логически объяснить свою методику.
— Все великие мастера, будь то писатели или композиторы, начинают с подражания. Именно это дает человеку чувство стиля. И только потом он может создавать собственные вещи. Наберитесь терпения, Дэнни. В конце концов, юный Моцарт сначала писал как псевдо-Гайдн, и даже Бетховен начинал с того, что подражал Моцарту. Не будьте таким импульсивным — вы в благородной компании.
Дэнни слушал слова предостережения, но не слышал их. События в Тэнглвуде этого лета перевернули все представления в его голове. Прилежно выполняя все требования Пистона на семинарских занятиях, он все же стал искать выход для выражения собственной музыкальной индивидуальности.
И наконец такая возможность сама его нашла. Однажды днем, когда он заканчивал писать эссе за письменным столом, у него зазвонил телефон.
— Это Дэнни Росси? — спросил немного взволнованный женский голос.
— Да.
— Я Мария Пасторе, руководитель танцевального клуба Рэдклиффа. Надеюсь, вы не подумаете, будто это слишком самонадеянно с нашей стороны — наша труппа хочет поставить оригинальный балет этой весной. Естественно, ваше имя первым пришло нам на память. Пожалуйста, скажите, если это для вас чересчур обременительно, то я тогда не буду…
