Наталия Костина - Только ты
Он так удивленно посмотрел на нее, что Кате на мгновение стало стыдно. Да… уж сморозила так сморозила! Лешка, конечно, карьерист, но не до такой степени. У него хорошая, а некоторые даже решили, что и завидная должность в родном поселке, который по европейским меркам вполне мог бы быть городом. И даже не самым мелким. К тому же он успешно продвигается по служебной лестнице. И даже Банников, оказывается, о нем наслышан! Тогда зачем ему менять место помощника прокурора на нервную и частенько непредсказуемую работу опера или даже аналитика у них в Управлении? И потом, когда они встретились, он действительно не мог ничего знать о маньяке. Эти сведения тогда просто-напросто не разглашались. Да и эпизоды объединили в одно дело значительно позже.
– У меня неплохая работа, и я не стремлюсь переезжать сюда. Если бы я захотел, меня бы уже перевели в Киев, а это куда круче, – тут же озвучил он ее сомнения.
Но Катя уже не могла остановиться, слишком долго она молчала. Целых шесть лет.
– Я знаю, что ты хотел жениться на мне потому, что у меня была квартира.
– Я был такой дурак… именно потому что обидел тебя, а не потому, что мне нужна была твоя жилплощадь! Да, я и не скрывал – я вовсю радовался тому, что у тебя есть квартира! – сказал он с вызовом. – Это сразу решало многие вопросы. Я к тому времени уже по горло был сыт общагой. И нам с тобой в твоей квартире было бы хорошо! И если бы ты настаивала, то прописала бы меня без права на площадь – и я и не обиделся бы, если честно, потому что все-таки мы оба – юристы и знаем, чем может закончиться развод и раздел имущества! Но сейчас ты упираешь на то, что это была именно твоя квартира… Хорошо! Знаешь, что я тебе скажу, Скрипковская: девушку с приданым тоже можно любить. Точно так же, как девушку без приданого!
– Да, я тоже так думала, пока не увидела тебя с этой, – усмехнулась Катя одними губами. Глаза ее при этом не улыбались, а рука, державшая бокал, подрагивала.
– Ты, конечно, страдала, никто не спорит. – Он и сам отхлебнул изрядный глоток вина, откинулся на спинку стула и элегантно закинул ногу на ногу. – Но я тоже страдал. И самой большой моей ошибкой была та, что я не бросился за тобой сразу. Тогда же. В ту же секунду. Знаешь, я готов был провалиться сквозь землю. И бежать за тобой, в чем был… то есть так… без ничего… И пусть бы вся общага смотрела и потешалась! Но, может быть, ты тогда бы меня простила. Но я, идиот, этого не сделал. Не бросился за тобой. Не вымолил у тебя прощение. Просто… просто я не был уверен, что ты меня простишь… Но почему, почему я хотя бы не попробовал?! – с жаром воскликнул он и замолчал. Сгорбился, закрыл лицо ладонью.
Он больше не был элегантным и не думал, какое производит впечатление на других. И Катя видела, в какую горькую гримасу у него сложились губы. Потом он провел рукой по волосам, попытался снова хлебнуть вина, поперхнулся и вытер губы салфеткой. Махнул рукой – мол, все в порядке, и даже усмехнулся, но улыбка получилась вымученной. Катя отвернулась.
– Между прочим, мои родители хотели нам на свадьбу подарить машину, – сказал он глухим голосом. – Так что у нас были бы и квартира, и машина. Да, я люблю все те блага, которые может дать жизнь. Я сибарит по природе. А сибаритам просто противопоказано жить в общежитиях. Но я тебя любил. Я тебя и сейчас люблю. Это правда.
Он знал, когда нужно замолчать. И видел, что достиг нужного эффекта. Что она растрогана. Ее всегдашняя каменная уверенность в том, что он подлец, – поколеблена. И ей жаль его. И она ему верит. Но он сейчас и сам себе верил. Потому что, кроме всего прочего, эта Катя, сидящая рядом с ним, уже не была той робкой и неуверенной в себе девчушкой, какую он знал когда-то. Той Кати, собиравшей пышные волосы в наивный хвостик, стянутый простой резинкой, и носившей совершенно не шедшие ей строгие блузки с прямыми юбками, или какие-то невыразительные платьица, к которым прилагались такие же дешевенькие босоножки, – ее больше не было. Откуда взялось в ней все это: и прическа, открывающая длинную шею, и ухоженные руки, которые он помнил безо всякого маникюра? И манера небрежно, но элегантно держать сигарету… да в институте он ни разу не видел ее курящей! Плохая привычка, но так идет ей… Эта новая, красивая какой-то рафинированной, не с первого взгляда читаемой красотой женщина притягивала взоры мужчин. Тех, которые понимали толк в настоящих женщинах. И, если быть честным, его собственный взгляд тоже все время останавливался на ней, помимо воли искал в толпе, ждал ее появления. И даже чаще, чем он сам этого хотел. Когда она появлялась в дверях на курсах, у него екало сердце… и совсем как мальчишка он расплывался в улыбке и махал ей рукой, показывая, что занял место. А она шла по проходу как королева – и все, все! – смотрели на нее… Потому что она, черт возьми, была красива и умна, и дерзка, и сама это осознавала! Робость же, неуверенность в себе, припухлые, неопределенно-детские черты лица и фигуры – все это осталось в прошлом, исчезло вместе с той рыженькой невзрачной девчушкой, которую он знал.
Он не понимал, как произошла эта метаморфоза, но новая Катя, со светящейся, словно фарфоровой, кожей молочной белизны, с красиво очерченными линиями губ и бровей, тонкой талией и раздавшимися бедрами влекла его к себе все больше. Она была не только красива, в ней было что-то… какая-то изюминка. Неужели это существовало в ней всегда, а он действительно просто проглядел? Стоило чуть-чуть подправить… подсказать… или элементарно подождать год-другой, и все пришло бы само, вместе с превращением девушки во взрослую женщину. Как обидно, что не он участвовал в этом процессе… кто-то другой сделал ее такой! Да, теперь она, несомненно, была еще и сексуальна… а это он очень ценил. Он снова хотел добиться ее – и знал, что теперь это будет совсем не так просто: эта Катя была явно избалована мужским вниманием. Однако это только добавляло ей привлекательности в его глазах и заводило его.
Вот и сегодня, когда они только вошли в это заведение, он сразу отметил заинтересованные мужские взгляды, направленные на его спутницу, – и от этих оценивающих, а местами открыто похотливых взоров он только сильнее раззадорился. Он добьется ее, чего бы это не стоило! Чернявый докторишка, которому она, по-видимому, дала отставку, выбрав другого – постарше, поопытнее и побогаче, – исчез с горизонта, и серьезным конкурентом Алексей Мищенко его больше не считал. Оставался второй, у которого было одно неоспоримое преимущество – финансовая состоятельность. В этом вопросе он не сможет с ним тягаться. Скорее всего, именно этот богатый папик отстегивает мадемуазель Скрипковской денежное пособие. Потому что одеваться так, как одевается она, на зарплату опера невозможно. Вещи, которые она носила, не бросались в глаза, но были элегантны, стильны и сплошь известных брендов. Он, который сам любил одеваться со вкусом, понимал толк в вещах.
Он молча, маленькими глотками пил воду, не глядя в ее сторону. Это был замечательный ход. Если бы он стал искать у нее сочувствия прямо сейчас, когда ее тронула его речь, то непременно бы проиграл. Но он был опытен, умен и хитер. И его IQ вплотную приближался к показателю организованного несоциального типа. Однако он был вполне социален, весьма организован и ставил перед собой вполне реальные цели. И, как правило, достигал их.
* * *– Дядя, а что вы тут делаете?
Игорь Лысенко удивленно посмотрел вниз. На вид малышке было не больше двух с половиной – трех, но голосок у нее был весьма требователен, да и слова она выговаривала на удивление четко.
– А почему вы сидите на детской скамеечке?
Ну, что ей сказать? Что кто-то зачем-то убрал от подъезда весьма удобную лавочку, на которой он мог бы расположиться с бульшим комфортом, чем на мелком детском инвентаре? Он со вздохом встал и перебрался в машину. В ней было слишком душно, и отсюда плохо просматривался подход к подъезду. Он распахнул дверцу, чтобы обеспечить себя притоком свежего воздуха, и с хрустом развернул газету.
– А это ваша машина?
Смешная малявка встала на цыпочки и с интересом заглядывала внутрь.
– Моя, – признался он, разглядывая девчушку.
Действительно, совсем кроха. Тонкие белокурые волосики были коротко подстрижены, и никаких украшательств, вроде бантиков или заколочек, в ее спартанской прическе не было. Да и одета она была скорее как мальчишка. Синий джинсовый комбинезон, желтый свитерок и такие же желтые, без затей, спортивные тапки. Наверное, родители мечтали о сыне. А вот ему, например, больше по душе была бы дочь… наверное.
– Большая, – уважительно сказала малявка. – А вы теперь здесь будете сидеть?
– Здесь.
– А вы очень заняты?
– Ну, не слишком, – он пожал плечами.
– А вы не хотите покатать меня на качелях? А то они тяжелые, и я сама не могу…
