Махмуд Теймур - Рассказы арабских писателей
Сначала все это как бы опьянило меня, я уже слышал звук шипящего на сковородке масла, почувствовал запах яйца и вкус этой божественной еды…
Через некоторое время ко мне снова вернулись обычные муки, те самые, которые я испытывал каждый раз, расставаясь с курушами, но было поздно что-либо изменить. Я смирился со случившимся и стал обдумывать свои будущие действия.
Тем временем мой хозяин — мерзкий человечишко, как я уже вам говорил, — заканчивал нудный и скучный подсчет дневной выручки. Он всегда проделывал эту операцию медленно, не спеша, и я с трудом сдерживал себя, чтобы не наброситься на него и не ударить своим кулаком по его толстому, отвислому брюху, напоминавшему собой кувшин…
Наконец мы закрыли лавку. Хозяин взял такси, а я двинулся пешком сквозь дождь и мрак. Меня знобило. Вскоре мне удалось укрыться под железным навесом, и я с удовлетворением слушал звонкий шум ударяющих по железу капель. В моем левом кармане лежали купленные у мальчика яйца, в правом — десять курушей.
Я все обдумал наилучшим образом… За пять курушей я решил купить лепешку, а на остальные пять — редиску у Абу-Ибрагима, хозяина небольшой лавки в том длинном грязном переулке, где находится мое жилище. Я живу в маленькой, тесной комнатушке, которую мне удалось снять после продолжительных поисков. Комнату я снял за двадцать лир, а вы знаете, как трудно их заработать и как мучительно с ними расставаться.
Ослепительно красная, покрытая капельками воды, редиска, которую я видел в тот день утром у Абу-Ибрагима, заставила злых духов голода, сидящих внутри человека, реветь, кричать, разрывать желудок на части…
Я так люблю редиску, особенно с яичницей… Меня охватило страстное желание очутиться поскорее дома, ибо я заранее слышал шипение масла, ощущал вкус яиц.
И вот я вышел из-под навеса, направился к грязной лестнице, поднялся по ней, потом сделал еще несколько шагов и остановился перед продавцом хлеба. Купив лепешку и засунув ее за пазуху, я продолжал свой путь под дождем по грязной и скользкой дороге. Рука сжимала в кармане пять оставшихся курушей. Мимо меня пролетела машина, за ней — другая. Свет фар отражался в черных лужах. Я прыгал то туда, то сюда, то замедлял шаги, то ускорял, стараясь выбирать сухие места. Наконец я подошел к остановке. Ожидая трамвай, я мечтал о тех светлых днях, к которым стремился я и миллионы подобных мне людей. Острые гвозди моих башмаков впивались мне в подошвы, вода наполняла башмаки, проникнув через многочисленные отверстия, и намочила мои потрескавшиеся замерзшие ноги.
Но вот раздался звонок, трамвай приблизился к остановке. Я проверил свои покупки и приготовился вместе с толпившимися на остановке людьми сесть в вагон. Ухватившись за поручни, я поставил ноги на ступеньку с таким расчетом, чтобы меня не увидел кондуктор.
Трамвай был набит пассажирами, переполнен запахами, голосами, руганью. Вот он загремел и тронулся. Мое тело качалось в воздухе. Холодное железо поручней жалило мои руки, рваные башмаки почти сваливались с ног, дождь больно хлестал по лицу, капли его стекали мне за воротник, а я думал только о том, как сохранить свои покупки. Мимо проносились, почти задевая меня, машины, свет их фар слепил глаза. Казалось, что они вот-вот сорвут меня с подножки. Я сильно дрожал. Кондуктор все еще был далеко. Так я проехал три остановки по пути, ведущему к лавке Абу-Ибрагима.
Трамвай останавливался. Люди входили и выходили. Я тоже сходил, а затем опять хватался за поручни. Трамвай возобновлял свое движение, а я повисал на подножке, и опять гвозди моих башмаков впивались мне в ноги… В одном из окон трамвая я заметил человека, который напомнил мне юношу, выступавшего однажды на тайном собрании и призывавшего нас к борьбе за свои права. Один товарищ дал мне большую книгу. Я вчитывался в нее, чтобы понять мысли, к которым тянулось мое сердце. Я воскресил в себе те огромные чувства, которые охватили меня после ухода с собрания. Я шел тогда в густой тьме по грязной дороге с книгой подмышкой, а всем существом был с ними, с товарищами. Трамвай опять остановился. Большинство людей сошло, вагон опустел, так что виснуть на подножке было бесполезно. Теперь кондуктор не мог не заметить меня. Он, конечно, не замедлил бы подойти, повторяя хорошо известные слова:
— Юноша, твой билет?..
Между этим бесспорным фактом и моей любовью к редиске и яичнице возник конфликт, так как не надо забывать, что у меня в кармане осталось всего лишь пять курушей.
Я смотрел на уходящий громыхающий трамвай, который вскоре исчез за поворотом. Он исчез, а я остался. Дождь лил по-прежнему. Злые духи внутри меня ревели, гвозди башмаков впивались мне в ноги. Я оглянулся направо, потом налево и побежал, желая как можно скорее добраться до лавки Абу-Ибрагима, где лежала красная редиска с застывшими капельками воды, до моей комнатушки, до вкусной яичницы…
Я чувствовал, как мое тело сковывает усталость. Ведь я был на ногах весь день. По приказу хозяина я носил к нему домой различные покупки и вручал их его отвратительной жене, видимо, прошедшей специальный курс обучения самой отборной брани, потом я подметал лавку, убирал ее, перетаскивал тюки из правого угла в левый, а из левого — в правый, носил товары из склада в лавку, перевозил их на ручной тележке из порта на склад. И весь день я слушал грубые язвительные слова хозяина. Он издевался надо мной…
Я бежал и думал о том, что мне следовало бы жениться, но для этого опять… нужны деньги. Меня охватила глубокая печаль, которая переходила в ненависть и злобу, когда я вспоминал, что три моих товарища были ранены полицейскими во время происходившей днем демонстрации…
Мои ноги устали и окоченели от холода, в них впивались гвозди промокших башмаков. Дождь становился все сильнее и сильнее.
Он заставлял меня бежать, скрываться за дверьми домов, перепрыгивать лужи. Я уже ни на что не обращал внимания: ни на ветер, ни на потоки воды, ни на стужу, ни на гвозди моей отяжелевшей разбитой обуви. Но вдруг я заметил перед собой огромную лужу, которую нельзя было обойти. Собрав все свои силы, я прыгнул… и упал.
Я поднялся на ноги, промокший до нитки, обессиленный, с разбитыми коленями. Мое тело ныло, мне казалось, будто я прошел сквозь снег, который напоминал мечи, разившие меня со всех сторон…
Но, несмотря ни на что, я шел очень быстро. Я уже не думал укрываться от дождя. Злые духи голода гнали меня, они разрывали на части мой желудок. Постепенно во мне исчезли всякие чувства и мысли — мне хотелось только одного: удовлетворить алчные желания этих злых духов. Признаюсь даже, что, заметив в темном переулке целующихся юношу и девушку, я не обратил на них ровно никакого внимания…
В это время дождь полил как из ведра, ветер устрашающе заревел, играя мною, точно былинкой. Послышались раскаты грома, а я все бежал, падал, поднимался, прыгал, метался по дороге, стараясь избегать ям, наполненных водой, бросался в темноту, натыкался на камни, покуда не достиг знакомого переулка и не очутился перед лавкой Абу-Ибрагима. Я дал ему оставшиеся у меня пять курушей и получил пучок большой красной редиски. Схватив редиску, я помчался дальше…
Наконец я открыл дверь и вошел в свою комнату, зажег керосиновую лампу, достал из-за пазухи лепешку, положил ее на стол, затем опустил руку в карман, чтобы достать яйца, за которые уплатил целых три франка, и…
И я выдернул руку из кармана, как будто меня укусила змея. Мои пальцы были измазаны липким и вязким желтком, который медленно, капля за каплей, падал на пол…
Я почувствовал, как огонь охватил все мое существо, как злые духи зарокотали в моем желудке, и боль, сильная, резкая боль схватила мою голову в тиски, а три франка закрутились под потолком моей комнаты…
Со страшной быстротой я набросился на лепешку, разорвал ее, как дикий зверь, и вонзился в нее зубами. Затем точно так же я расправился с редиской, проглотив ее вместе с кожурой и зелеными листьями…
Потом я улегся на деревянную кровать. Голова моя раскалывалась от боли, гнева и злобы… Тысячи картин теснились в моем воображении, я переворачивался с одного бока на другой… Мне мерещилось, что я улетаю в высь, вновь опускаюсь на землю, бегаю среди животных, в грязи и темноте, накалываюсь на шипы, падаю под натиском бури…
Но вот передо мной там… вдалеке показался яркий свет… К нему тянутся изо всех уголков земли миллионы рабов, голодных и угнетенных. И эти люди поют, и громко звучат их могучие голоса на широком светлом просторе…
Бредущие в ночи
Перевод Д. Юсупова
Мы осторожно пробирались по опушке леса. Сухие листья шелестели под ногами. Легкий ветерок шевелил ветви деревьев. Приглушенный шорох листьев казался ропотом возмущенных людей перед окнами дворца угнетателя-тирана.
