Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз
Я прогулялась по единственной улице, ведущей от площади. Там обнаружилось еще несколько магазинов и домов, стоявших друг за другом на склоне холма. Кое-где от дороги отбегали переулки, некоторые из них были такими узкими, что я могла раскинуть руки и дотронуться до стен домов с обеих сторон. Ставни всюду были закрыты, спасая обитателей от дневной жары. У одних домов были балконы, украшенные геранью, у других стояли большие глиняные горшки и кувшины, как возле дома Паолы, все с цветами и травами, буйно разросшимися и спускавшимися через края до самой земли.
Улица была пустынна, только в одном месте ленивый кот грелся на солнце. Из домов доносился звон кастрюль и сковородок, там готовилась вечерняя трапеза, где-то плакали дети, где-то по радио передавали жалобную песню.
Когда дома закончились, впереди я увидела лишь небо и зелень. Я свернула в последний переулок справа и оказалась перед домом Софии. Он был больше соседних домов и выкрашен в желтый цвет, но краска выцвела и потрескалась. Двухэтажный дом с балконом, наверное, с обратной стороны открывается прекрасный вид на окрестности. Мне стало интересно, кто живет в нем сейчас, но вокруг царило запустение. Ни гераней, ни цветочных ящиков на окнах. Это зрелище было столь печальным, что я отвернулась.
Когда я добралась до самой высокой точки Сан-Сальваторе, дорога внезапно закончилась скромным парком с парой старых деревьев с раскидистыми кронами и скамьями под ними. На одной из них в тени сидела пожилая пара. Женщина была одета с ног до головы в черное, как старухи в поезде. Мужчина выглядел элегантно в своей накрахмаленной белой рубашке; лицо его украшали большие усы, порыжевшие от табака. Я была тронута, заметив, что они держатся за руки. Старики смотрели на меня с интересом. Я кивнула и поприветствовала их:
— Бонджорно.
— Буонасера[33], - ответили они с мягким упреком, потому что день уже официально перешел в вечер.
Я продолжила свой путь туда, где вокруг парапета проходила стена, рядом с которой был установлен большой крест. Я прочитала надпись: «Нашим храбрым сыновьям, погибшим в войне 1939–1945 годов». За оградой открывался великолепный вид: ряд за рядом тянулись лесистые холмы, на нескольких вершинах виднелись деревни, подобные этой. Прямо за стеной земля обрывалась в глубокую долину, где я могла разглядеть дорогу. Но из деревни было невозможно спуститься к ней. Очевидно, это было место, предназначавшееся в годы войны для обороны.
Я постояла там, фотографируя открывшийся чудесный вид, а когда повернулась, чтобы пойти назад, пожилая пара уже исчезла, заставив меня задуматься, были ли они настоящими или только привиделись. Правду сказать, вся эта деревенька казалась мне какой-то нереальной, как будто я находилась в прекрасном, но полном подспудной тревоги сне. Неужели еще вчера я была в дождливом Лондоне? Всего лишь год назад я съехалась с Адрианом? И мой отец недвусмысленно дал мне понять, что категорически не одобряет моего поступка. А потом… Я закрыла глаза, как будто это могло стереть болезненные воспоминания. «Сколько всего может случиться за такое короткое время, — подумала я. — Как быстро меняется жизнь!..»
А может быть, просто настало время для перемен. Я приехала в самое прекрасное место, остановилась у самой доброй женщины, и как бы там ни было, я собиралась получить от этого удовольствие.
Приняв такое решение, я не спеша вернулась в центр. Прошло каких-то полчаса, и все изменилось. Мир ожил. Мальчишки играли в футбол на улице, а маленькая девочка сидела на ступеньке и смотрела на них. Зеленщик таскал ящики с овощами, собираясь закрыть магазин на ночь. Стоя тесным кружком, болтали женщины, перебивая друг друга, выразительно жестикулируя, как это умеют делать только итальянцы. Из распахнутых настежь входных дверей лились соблазнительные ароматы и звуки радиоприемников или телевизоров. И когда я ступила на площадь, на ней царила глубокая тень и разливалась блаженная прохлада. Мужчины снова сидели у стола возле траттории и спорили так громко и яростно, что я струхнула: в любой момент может начаться драка.
Я скрылась в тени боковой улицы, мне не хотелось, чтобы они заметили меня в такой неподходящий момент. Потом один из них вскинул руки в жесте, означающем досаду, другой засмеялся, и они, кажется, расслабились. Разлив из графина, стоящего на столе, вино по стаканам, они выглядели вполне довольными.
Бродя по улочкам, я репетировала свою предстоящую речь. Я даже записала пару строк накануне в поезде, чтобы запомнить — на случай, если мой зачаточный итальянский внезапно испарится от волнения. Мне потребовалось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы набраться смелости и пройти через площадь к ним. Они обернулись на звук моих приближающихся шагов.
— А, это вы, синьорина, — сказал один. — Нашли Паолу? Решили остановиться в ее хлеву?
— Да, спасибо, — ответила я. — Там очень мило, и она сама добрая.
— Паола хорошая женщина, — согласился его сосед. — Она будет отлично вас кормить. А вам не помешало бы подкормиться — кожа да кости.
Я не совсем поняла его, но заметила, что они критически осматривают меня. Видимо, я недостаточно упитанная, чтобы быть образцовой итальянкой.
— Я приехала, чтобы узнать что-нибудь о своем отце, — начала я. — Он был британским летчиком. Его самолет разбился недалеко от этого городка во время войны, но он выжил. Может быть, кто-нибудь из вас слышал о нем или даже встречался с ним?
Все они были среднего возраста, а кое-кто даже пожилым. И кто-нибудь наверняка оставался в деревне в то время. Но меня встретили равнодушные взгляды. Только один из них, почти старик, сказал:
— Был самолет, который упал на полях, помните? Пришли немцы и расспрашивали нас об этом, но мы ничего не знали.
— Я помню, что Марко был зол, потому что самолет сжег два хороших оливковых дерева, — согласился другой крестьянин. — Но в этом самолете не было выживших, я уверен. Он полностью сгорел.
Мне пришло в голову, что они, скорее всего, говорят о другом самолете, не папином. Может, его самолет разбился не в этом районе и он двигался на юг, чтобы сбежать с занятой немцами территории, и так попал в Сан-Сальваторе? Но было ясно, что никто из этих людей ничего не знает о британском летчике. Я решила сменить тему.
— А кто-нибудь из вас помнит женщину по имени София Бартоли?
Это имя вызвало разительные перемены. Взгляды, устремленные на меня, стали враждебными. Один из мужчин повернулся и сплюнул наземь.
— Эта женщина сделала что-то плохое? — спросила я.
— Она убежала с немцем, — наконец сказал один из сидящих. — Как раз перед тем, как союзники прогнали этих грязных германцев на север. Ее заметили, когда она выходила с ним посреди ночи, чтобы уехать в армейской машине.
— Она по своей воле поехала с ним? Вы уверены в этом?
— Конечно. Это был тот самый немец, что остановился у них в доме. Видный такой офицер. Моя жена разговаривала с бабушкой мужа Софии, так та знала, что она любезничала с ним. Ну, трудно не заметить, когда женщина неравнодушна к мужчине.
— Она, видать, думала, что в Германии ей будет лучше, чем здесь, где надо работать изо дня в день в полях, — пробормотал сидящий в конце стола. — Тем более если ее муж погиб.
Мужчины вокруг тоже заворчали себе под нос, соглашаясь.
— Она оставила тут ребенка? Мальчика?
Сидящие закивали.
— Да, Ренцо. Своего сына. Она бросила его.
— А Ренцо все еще живет в этом городе?
Один из них посмотрел в ту сторону, где улица шла на подъем.
— Да вон он, идет сюда со своим отцом.
Глава 15
ДЖОАННА
Июнь 1973 года
Двое мужчин шли по площади рядом. Один из них — здоровенный как бык — был средних лет, крепко сложенный, с седыми вьющимися волосами и профилем римского цезаря. Несмотря на внушительный вид, он опирался на трость. Второй был высок, мускулист и удивительно красив. У него были крепкий подбородок, карие глаза и грива непослушных темных кудрей. Довершали портрет белая рубашка, небрежно расстегнутая и открывающая загорелую грудь, и облегающие брюки. Не будь он таким крепким, вполне сошел бы за поэта-романтика. В голове промелькнула мысль о том, что было бы крайне несправедливо, если бы самым привлекательным мужчиной, которого я когда-либо встречала, оказался мой брат, — но я напомнила себе, что с мужчинами в моей жизни покончено.
