Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз
Вид у Джанни был глуповатым.
— Надо хотя бы угостить молодую леди получше. Хлеба и оливок маловато. Давайте закажем брускетту[35].
— О нет, не стоит беспокоиться. — Я протестующе помахала рукой. — Я пойду ужинать к синьоре Россини.
— Она еще сто лет ужин не подаст, — сказал Джанни. — Пока солнце совсем не закатится. До того вы в обморок от голода упадете. — Он встал и ушел в темноту траттории. Затем он вернулся с довольным видом.
— Они принесут нам поднос. Вот увидите, брускетта здесь очень вкусная.
Я понятия не имела, что такое брускетта. Мои познания в итальянской кухне были ограничены спагетти болоньезе и равиоли, которые продавали в жестяных банках.
Вскоре худой молодой человек в фартуке поставил на наш стол блюдо. На нем были разложены толстые ломтики поджаренного хлеба с разными начинками. Джанни посмотрел на меня с большим интересом и сказал что-то едва слышно одному из мужчин. Тот ответил. Они обменялись улыбками. Переводить мне, однако, не стали.
— Теперь пробуйте брускетту, — сказал почтенный пожилой мужчина. — Каждый кусочек с разной начинкой из тех, которые мы здесь предпочитаем. Вот куриная печень, смешанная с анчоусом, это — тапенада[36], а тут — кусочки козьего сыра с фенхелем. Ешьте. Они все хороши.
Я отчетливо понимала, что мне придется вернуться к Паоле и ужинать у нее и ужин этот будет весьма плотным, но отказать им я не могла. Они настаивали на том, чтобы я попробовала все виды, каждый раз наблюдая за моим лицом с выражением предвкушения, поэтому мне приходилось широко улыбаться и кивать удовлетворенно после каждого снятия пробы. Впрочем, это было нетрудно, потому что каждое сочетание вкусов было по-настоящему изысканным.
Я выросла на простой английской кухне — стейк и пирог с почками, пастуший пирог, рыба с жареным картофелем, бараньи отбивные. А когда я была студенткой, мои самые смелые эксперименты по части кулинарии были весьма ограничены скромным бюджетом и включали китайские и индийские блюда (или, скорее, английские версии этих блюд). Поэтому я не была знакома ни с чесноком, ни с базиликом, ни с другими специями, придававшими вкус всему, что я пробовала.
Когда еда и вино совсем перестали в меня помещаться, я попыталась откланяться, убеждая их, что Паола ждет меня на ужин и опаздывать неприлично. Джанни, который порывался показать мне своих овец и настоял на брускетте, немедленно вскочил.
— Я исполню долг гостеприимного хозяина и провожу юную леди домой, — заявил он.
— О нет, спасибо. Здесь недалеко, и я знаю путь, тем более что еще не стемнело, — отнекивалась я, путаясь в итальянских словах из-за того, что выпила слишком много вина.
— Но меня это вовсе не затруднит, — настаивал Джанни. — Я тоже хожу домой через туннель. Идемте.
Он придержал меня за локоть и помог подняться на ноги. Мне как-то не слишком нравилась идея идти с ним по длинному темному туннелю, хотя я и не думала, что он что-нибудь попытается сделать в месте, крик из которого будет слышен за столом. К счастью, все решилось до того, как мне удалось сочинить веский повод для отказа.
— Не придумывай, Джанни, — раздался голос в конце стола. Я посмотрела на крупного мужчину в изношенной майке. — Я все равно иду мимо дома Паолы, а мне пора, иначе моя жена все уши мне прожужжит. Идемте, синьорина, со мной вы будете в безопасности. У меня десятеро детей, и я женат на мегере, с которой приходится быть паинькой.
За столом раздался добродушный смех, но седовласый сказал:
— Да, синьорина, с Альберто вам ничего не грозит.
Я поблагодарила их за гостеприимство и решила напоследок еще раз отметить невероятное качество их оливкового масла. Лица вокруг осветились широкими улыбками. Ну, хотя бы, что-то я сделала правильно.
— Итак, до завтра, синьорина. — Джанни все еще стоял рядом со мной. — В любое время, когда захотите посмотреть на моих овец и мой сыр, приходите и найдите меня, хорошо? Я могу рассказать вам много интересного, в том числе и о временах войны.
— Да что ты знаешь о войне? — разозлился один из парней. — Ты был ребенком. И здесь не было боев. А вот мы можем рассказать ей, на что была похожа война.
— Я был ребенком — да, но я выполнял поручения, передавал сообщения для партизан и многое видел, — возразил Джанни. — Думаю, вам это будет интересно, синьорина.
— Вечно ты лезешь со своими выдумками. — Альберто отодвинул его в сторону и взял меня за руку, чтобы вывести из толпы.
— Этот Джанни — просто индюк надутый, — поведал мне Альберто. — Смело можно делить все, что он скажет, надвое, синьорина. В военное время он и правда передавал сообщения, но они предназначались для торговцев с черного рынка, а не для партизан. Ни один партизан не доверил бы ему важных сведений. Он бы разболтал об этом кому не следует и выдал все немцам, если бы они допросили его.
Мы шли в тишине через площадь и туннель. Я подозревала, что говорить моему спутнику сейчас трудновато и наверняка он уже спрашивал себя, что ответить своей сварливой жене, когда та узнает, что его видели с молодой леди.
С другой стороны туннеля мы вышли в тающие розовые сумерки. Летучие мыши порхали вокруг и бесшумно падали вниз перед самым нашим носом, охотясь на комаров, которые гудели вокруг. Мы дошли до парадной двери Паолы.
— Мы пришли, синьорина, — сказал Альберто. — Желаю вам приятного аппетита к вашему ужину и добрых снов. — Он со старомодной галантностью поклонился, а затем пошел дальше по тропинке, ведущей в долину.
Глава 16
ХЬЮГО
Декабрь 1944 года
Посреди ночи Хьюго проснулся, стуча зубами. Его колотил озноб. Он сел и нащупал рубашку Гвидо, которую сунул в парашютную сумку, чтобы подложить под голову. Ему потребовалось время, чтобы вытащить ее, снять куртку и надеть рубашку. Она пахла сырой овечьей шерстью, но на самом деле была совсем сухой. Пока Хьюго возился, снова пытаясь натянуть куртку, дрожь одолела его окончательно. Он попытался свернуться калачиком, но с шиной на ноге это было невозможно.
В конце концов, озноб прекратился, оставив его измученным и мокрым от пота, и Хьюго провалился в кошмарные сны. Он летал, а вокруг сновали комары, которые пытались его укусить. Затем комары превратились в немецкие самолеты, крошечные гадкие самолеты, жужжащие вокруг головы, когда ему не удавалось сбить их.
— Убирайтесь! — крикнул он в темноту. — Оставьте меня в покое!
Тогда самолеты превратились в переливающихся летающих чудищ, и они оставили его и, прыгая по красноему небу, помчались туда, где София шла через оливковые рощи. И они напали на нее, хватая за шаль и платье, чтобы оторвать от земли.
— Нет! Не трогайте Софию! — закричал он, пытаясь встать и побежать к ней. Но его ноги превратились в желе и подломились под ним. Он беспомощно наблюдал, как чудища поднимают ее и уносят в темноту.
— София! — закричал он в отчаянии. — Не уходи. Не покидай меня!
— Соно кви. Я здесь, — раздался тихий голос совсем рядом с ним. Кто-то поглаживал его волосы.
Он с трудом открыл глаза. Был день, и через зазубренный край стены в часовню заглядывало бледное солнце. В голове все еще будто молотки били, и ему было трудно сосредоточиться, но постепенно он смог разглядеть лицо Софии, тонкое лицо доброй феи, с беспокойством смотрящее на него сверху вниз.
— Ты кричал, — сказала она.
— Правда? Это было во сне.
Она опустилась на колени рядом с ним.
— Какой горячий лоб! У тебя сильная лихорадка. Видимо, твоя рана воспалилась. Дай посмотреть.
Он был слишком слаб, чтобы остановить ее, когда она расстегнула на нем ремень и стянула с него брюки.
— Твоя одежда вся мокрая от пота, — проговорила она, досадливо мотнув головой. Осторожно она сняла с него импровизированную повязку и снова покачала головой, будто говоря: «Ай-яй-яй, да что же это такое!»
