Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз
Хьюго снова попил воды из бочки и попытался высмотреть что-нибудь полезное среди обломков, но он не мог перелезть через валяющиеся повсюду камни и рухнувшую кладку и не мог даже наклониться, чтобы сдвинуть обломки и посмотреть, что лежит под ними. Рядом не нашлось ни веревки, ни хотя бы ниток, но ему удалось вытащить старый ящик. «Он может пригодиться», — подумал Хьюго, и в этот момент по камням застучали первые капли дождя.
Он был только на полпути к своему убежищу, когда гроза разразилась с такой силой, будто небеса разверзлись. Капли дождя забарабанили по коже его куртки. Хьюго попытался двигаться быстрее, но почувствовал, что теряет равновесие. Он схватился за какую-то балку и не дал себе упасть, пот, от усилий выступивший у него на лице, смешивался с дождем. К тому времени, когда Хьюго заполз в свое укрытие, он уже насквозь промок. Он лежал, дрожа от холода, ветер задувал в щели между досками. Парашютный шелк оказался вовсе не таким водонепроницаемым, как он надеялся. Пытаясь укрыться, Хьюго тянул на себя мокрую ткань.
Небеса разрезала чудовищная вспышка молнии, за которой тут же последовал громовой раскат. Первая его мысль была о Софии. Успела ли она дойти до деревни? Он лежал, свернувшись под парашютом, терзаясь мыслью, что в нее может попасть молния или она промокнет под ливнем и простудится. Хьюго проклинал свое собственное бессилие. Он — мужчина и поэтому просто обязан спасти Софию, отвести ее вместе с сыном в безопасное место подальше от войны.
— Черт бы побрал эту ногу, — выругался он вслух.
Гроза бушевала почти весь день. К вечеру ливень стал стихать, а временами и вовсе прекращался. Хьюго не хотел тратить свечу, поэтому воспользовался угасающим светом дня, чтобы разложить парашют на просушку, укрепив его на наружной стенке своего укрытия. При взгляде на стропы его осенило. «Идиот, — сказал он себе. — У тебя же полно веревок, из которых можно сделать силок». Завтра он соорудит просто идеальную ловушку и поймает голубя.
Хьюго съел последний кусок хлеба с луком, который был на удивление вкусным, а затем устроился в убежище, готовясь к долгой ночи. Одеяло не особо промокло, и он закутался получше. «Завтра я примусь за дело», — повторил он себе.
Хьюго понятия не имел, насколько все изменится к утру.
Глава 14
ДЖОАННА
Июнь 1973 года
Мое сердце тревожно забилось. Она бросила маленького сына. Это и был «прекрасный мальчик»? Может быть, он все еще здесь? Я глубоко вздохнула и постаралась, прежде чем спросить, мысленно отрепетировать фразу:
— А этот сын Софии, он все еще в деревне?
— Да, конечно. — Паола кивнула, улыбнувшись. — Козимо принял его и воспитал как собственного сына.
— Козимо?
Улыбка исчезла с ее лица.
— Козимо ди Джорджио, самый богатый человек в нашем обществе. У него много земли. Он хотел купить мою оливковую рощу. Он хочет, чтобы ему принадлежали тут все оливковые деревья, а я не хочу продавать свои. Но здесь его уважают так же, как и боятся. Во время войны он был героем, партизаном — единственным, кто пережил устроенную немцами бойню. Ему пришлось лежать среди трупов, притворяясь мертвым, пока солдаты ходили мимо со штыками наперевес, добивая раненых. Ты можешь себе это представить?
— Значит, он усыновил ребенка Софии? — спросила я.
Она кивнула:
— Да, мальчику очень повезло. Гвидо и София были бедняками, как и все мы, а теперь Ренцо стал наследником Козимо. Однажды он будет богатым. Богатым и с большой властью в руках.
Я снова очень тщательно продумала фразу, которую хотела произнести:
— Если мне будет нужно встретиться с этим парнем, Ренцо, как мне поступить?
— Если ты придешь в деревню около шести или семи часов, то почти всех наших мужчин можно найти сидящими на площади. Они собираются по вечерам, пока их жены готовят еду. Уверена, они подскажут, где найти Козимо и Ренцо. Правда, с Козимо несколько лет назад приключилась беда — удар…
— Удар? — Это итальянское слово мне ни о чем не говорило.
— Когда кровь разливается и одна сторона тела перестает работать, — объяснила она. — Теперь он ходит с тростью, а Ренцо постоянно находится рядом, чтобы помочь в случае чего. — Она потянулась за полотенцем и накрыла миску, вытирая руки о передник.
— Пичи мы уже доделали? — спросила я. — Помочь вам еще чем-нибудь?
— Пока они готовятся — ничего не нужно. Иди и наслаждайся отдыхом, юная леди.
Я улыбнулась и кивнула:
— Наверное, я прогуляюсь и осмотрю город. Я хотела бы увидеть дом Софии Бартоли.
— Ну, его ты легко найдешь сама. Когда выйдешь на главную улицу, загляни в последний маленький переулок справа. Дом Софии в конце.
— Ее семья все еще живет там?
— Нет. Ее муж так и не вернулся с войны в Африке. Осталась только его старая бабушка, которая умерла вскоре после моего возвращения в Сан-Сальваторе.
Я кивнула в знак понимания.
— И может быть, у меня получится поговорить с мужчинами на площади, — сказала я. — Понятия не имею, найдется ли им что рассказать, но вдруг кто-то из них знал моего отца.
— Может, и так. — Это прозвучало не слишком обнадеживающе.
— А потом, с вашего позволения, я вернусь, чтобы пообедать с вами. Я с нетерпением жду возможности попробовать пичи и кролика.
— Хорошо. — Она кивнула в знак одобрения. — Конечно, приходи к нам. Анджелине будет приятно поговорить с молодой леди. Ей скучно со своей старой матерью. Уверена, ей интересно будет узнать, что сейчас носят в Англии и что за музыку там слушают. В душе она еще совсем подросток.
— Сколько ей лет? — спросила я.
— Почти двадцать, — ответила Паола. — Пора бы уже успокоиться и стать серьезной, как положено матери и жене, а не слушать популярную музыку и мечтать о танцульках.
«Почти двадцать», — подумала я. А мне и в мои двадцать пять лет все еще кажется, что я совсем молода и имею предостаточно времени, чтобы решить, что мне делать с моей жизнью.
Я вернулась в свою комнату и прихватила с собой сумочку и фотоаппарат. Шляпу тоже пришлось надеть — солнце после полудня пекло немилосердно.
Затем я отправилась по знакомой уже тропинке обратно в маленький городок. Туннель и переулок встретили меня прохладой, такой приятной после прогулки в гору под солнцем, пекущим мне спину. Я стояла в туннеле и смотрела из-под арки входа на окружающий пейзаж. Куда бы я ни бросила взгляд, всюду были оливковые деревья. Если они все принадлежали Козимо, то он и впрямь должен быть богачом.
А те старые руины, которые виднелись за лесом, — может быть, когда-то они были замком? Я подумала, что стоит его осмотреть, если я не откажусь от идеи совершить поход по оливковым рощам. Эта мысль заставила меня остановиться и подумать: как долго я планирую пробыть здесь? Если окажется, что никто в городе ничего не знает о моем отце, то какой смысл тут оставаться? Но я подумала о Паоле и ее светлой теплой кухне, и мысль, что здесь я смогу обрести свое исцеление, поразила меня.
Пьяцца[32] в это послеполуденное время была пустынна. Солнце играло на булыжниках и томилось на выцветшей желтой штукатурке городских зданий. Кроны платанов были пыльными, ветви их поникли в изнеможении от жары. Я поднялась по ступенькам и вошла в церковь. В воздухе струился запах ладана, и пылинки танцевали в лучах солнечного света, струящихся сквозь высокие узкие окна. Стены кругом украшали старинные картины и статуи святых.
Я невольно отшатнулась, наткнувшись на алтарь, под которым стоял стеклянный футляр со скелетом, одетым в епископские одежды и с короной на черепе. Наверное, местный святой. Выросшая в скромной англиканской обстановке, я находила католические церкви пугающими, будто в этих местах было что-то от черной магии. Когда из-за главного алтаря появился священник, я поспешно вышла.
