Амос Оз - Картинки деревенской жизни
— Это снова я. Коби. Можно мне проводить вас немного?
Ада Дваш сказала:
— Добрый вечер. Как давно ты стоишь здесь?
Коби собирался солгать, но почему-то с губ его сорвалась правда:
— Я ждал вас полчаса. Даже немного больше.
— Зачем ты ждал меня?
— Так. Просто.
— Ты мог пойти прямо в библиотеку.
— Конечно. Но мне хотелось ждать здесь.
— Ты принес книгу, чтобы вернуть ее мне?
— Я еще не закончил. Я пришел попросить еще одну на конец недели. Я закончу обе.
Так он начал беседу и рассказал ей, пока поднимались они вверх по улице Первооснователей, что он, можно сказать, почти единственный в классе, кто читает книги. Другие пристрастились к компьютеру, занимаются спортом. Девочки, да, есть несколько девочек, которые читают. Ада Дваш все это знала, но помалкивала, дабы не поставить его в неловкое положение. Он шел с нею рядом и говорил, говорил безостановочно, словно боялся замолчать хоть на краткий миг: уж тогда она точно догадается о его тайне. Но она-то уже догадалась и спрашивала себя, как не обидеть этого мальчика, но и не пробудить в нем иллюзий. Ей с трудом удавалось удержаться от того, чтобы протянуть руку и погладить его по волосам, подстриженным коротко, кроме маленького чубчика, торчащего петушиным гребешком, что придавало ему детский облик.
— Нет у тебя друзей? Подруг?
— Ребята инфантильны, а девочки не очень-то расположены к дружбе с таким, как я. — А затем вдруг он добавил: — И вы тоже не совсем такая, как все.
Она улыбнулась в темноте, поправила вырез блузки, который чуть сдвинулся на сторону. Ее большие деревянные серьги раскачивались во время ходьбы так, словно жили собственной жизнью. Коби продолжал говорить безостановочно, на сей раз — о том, что любой выдающийся человек всегда вызывает в обществе подозрение и даже презрение. В потоке его речи клокотало желание прикоснуться — хотя бы раз, невесомо, мимолетно — к женщине, идущей рядом. И он в самом деле протянул руку и почти коснулся кончиками пальцев ее плеча, но в самую последнюю минуту стушевался, сжал руку в кулак и резко опустил вниз.
Ада Дваш сказала:
— В этом дворе есть собака, которая однажды выбежала на улицу, помчалась за мной и даже слегка укусила за ногу. Давай пойдем побыстрей.
Когда Ада сказала о своей ноге, юноша залился краской, радуясь, что уже стемнело и она не сможет этого заметить. Но она все-таки кое-что заметила. Нет, не краску на его лице, а внезапное молчание. И сердце ее преисполнилось жалостью. Она легонько прикоснулась к его спине и спросила, как ему книга, которую он читает, «Миссис Дэллоуэй». Коби заговорил лихорадочно о книге, и голос его был взволнован и напряжен, словно он признавался в своих чувствах. Долго говорил он о «Миссис Дэллоуэй», о других книгах, а еще о том, что жизнь лишь тогда имеет смысл, когда посвящена она некоей идее или чувству, все должно вращаться именно вокруг них. Без идеи или чувства жизнь пуста и пресна, и у него нет никакого желания жить так. Аде Дваш нравилось, что говорит он на прекрасном, высоком иврите, но тут же она подумала, что, возможно, именно изысканный язык — одна из причин его одиночества, того, что, по-видимому, у него еще не появилась подружка.
И так, под его разговоры, дошли они до библиотеки, располагавшейся на нижнем этаже в заднем крыле Дома культуры, и через боковой вход со двора прошли в здание. Было двадцать минут восьмого, оставалось десять минут до открытия библиотеки. Поэтому Ада предложила приготовить им по чашке кофе. Коби поначалу пробормотал: мол, спасибо, нет, не стоит, спасибо… Однако спустя мгновение передумал: «А вообще-то, не откажусь. Почему бы и нет? Спасибо вам». И добавил: «Быть может, я могу помочь?»
3Сильный белый неоновый свет затопил библиотеку. Ада включила кондиционер, заработавший с негромким урчаньем. Вдоль стен не очень просторного библиотечного зала тянулись выкрашенные белой краской металлические стеллажи для книг, и еще три параллельных ряда книжных полок делили внутреннее пространство, залитое неоновым светом, хотя меж рядами полок свет был не столь ярок. У входа помещалась стойка, на ней — компьютер, телефон, груда брошюр и журналов, две стопки книг и небольшой радиоприемник.
Ада исчезла в проходе между полками, в самом конце которого скрывались раковина и вход в туалет. Там она набрала воды и вскипятила чайник. Пока вода закипала, она включила компьютер, усадив Коби рядом с собой за стойкой. Он опустил глаза и увидел ее легкую лимонного цвета юбку, подол которой оканчивался выше коленей. При виде их его лицо вновь залилось краской, и он обхватил себя ладонями за плечи. Затем, чувствуя неловкость, скрестил руки на груди, но тут же, не в силах успокоиться, положил ладони на стойку. Она взглянула на него, и ее левый, слегка косящий глаз словно бы подмигнул, говоря: «Ничего страшного, Коби».
И кровь опять бросилась ему в лицо.
Вода закипела. Ада Дваш насыпала в чашки по ложечке кофе, залила кипятком, добавила сахар, не спрашивая Коби, и подвинула одну чашку ему, а другую — себе. Взглянув на его рубаху с надписью «Праздник трех гигантов», она лениво подумала: «Что за праздник и что за гиганты?»
Тем временем уже было без двадцати восемь, но никто в библиотеку не пришел. На краю стойки лежала стопка из пяти-шести новинок, приобретенных в последнюю неделю. Ада показала Коби, как вносят в компьютерный каталог новые поступления, как ставят на каждую книгу библиотечную печать, как обертывают в прочный нейлон и наклеивают на корешок номерную бирку.
— С этой минуты ты — заместитель библиотекаря, — объявила она. А потом поинтересовалась: — Скажи, а тебя не ждут дома? К ужину? Может, уже начали беспокоиться?
Ее левый, слегка косящий глаз, казалось, дружески подмигивал ему.
— Вы ведь тоже не ужинали.
— Но я всегда ем после закрытия библиотеки. Сажусь перед телевизором и перекусываю тем, что найдется в холодильнике.
— Я провожу вас. Отсюда до самого вашего дома. Чтобы вы не шли в темноте одна.
Она взглянула на него и накрыла теплой ладонью его руку, лежавшую на стойке:
— В этом нет необходимости, Коби. Я живу в пяти минутах ходьбы отсюда.
Прикосновение ее руки вызвало в нем сладкую дрожь, пробежавшую по всей спине от затылка. Но из сказанного он в панике сделал вывод, что друг Ады, водитель бензовоза, уже наверняка ждет в ее квартире. А если пока и не ждет, то она, наверное, надеется, что он еще появится нынче вечером. Потому и сказала, что нет нужды провожать ее. Но он, Коби, будет настойчив и пойдет за ней следом, как собака, до самого ее порога, а когда она закроет за собой дверь, останется сидеть на лестнице. На сей раз он возьмет ее руку в свою и пожмет со словами «спокойной ночи». И когда ладонь ее будет в его ладони, он дважды легонько сожмет ее руку, так что она все поймет.
Жестоким, извращенным, презренным представлялся ему мир, в котором водитель бензовоза пользуется перед тобой абсолютным преимуществом только потому, что он человек зрелый, а ты еще юн. Воображение вдруг нарисовало ему, как этот водитель со сросшимися кустистыми бровями сминает толстыми пальцами ее блузку. Эта картина возбудила в нем вожделение, и стыд, и какую-то отчаянную злость по отношению к ней, и желание причинить ей боль.
Ада, глядя на него, кое-что поняла и предложила пройтись с ней по библиотеке — она покажет ему свои маленькие сокровища, например произведения писателя Эльдада Рубина с исправлениями на полях, которые автор внес собственной рукой. Но еще до того, как юноша успел ответить, вошли в библиотеку две немолодые женщины, одна — коротышка, квадратная, словно ящик, в развевающихся брюках длиной три четверти, с красными крашеными волосами, а вторая — седая, коротко стриженная, с выпученными глазами за толстыми линзами очков. Они принесли книги на обмен и затеяли с Адой беседу о новом израильском романе, про который говорила вся страна. Коби убежал от них, бродил между рядами полок и на нижней полке нашел книгу Вирджинии Вульф «На маяк», открыл на середине, прочитал страницу-другую, чтобы не прислушиваться к беседе. Но голоса женщин долетали до него, и он поневоле услышал, как одна из них говорила:
— По-моему, он просто повторяется. Пишет вновь и вновь один и тот же роман с небольшими вариациями.
А ее приятельница возразила:
— Даже Достоевский и Кафка повторяются. Ну и что?
Ада с улыбкой заметила:
— Есть темы и мотивы, к которым писатель возвращается снова и снова, потому что они, по-видимому, и есть глубинные корни его души.
Когда Ада произнесла слова «глубинные корни его души», Коби Эзра почувствовал, как сердце сжимается в груди. В эту минуту ему стало абсолютно ясно, что она надеется быть услышанной им в его укрытии между книжных полок, что к нему она обращается, а не к этим двум женщинам, что имеет в виду единый, общий корень их душ, ее и его. В своем воображении он приблизился к ней, обнял за плечи, прижал ее лицо к своему плечу, поскольку был выше на целую голову. И в объятии этом чудилось ему, что ее груди прижимаются к его груди, а ее живот — к его животу… Тут воображаемое ощущение стало столь острым, что не было у него никаких сил вынести это.
