Макс Нарышкин - Синдром Клинтона. Моральный ущерб
Документы, мобильный телефон и бумажник конфликтолога лежали на столе продюсера. Бросив удостоверение на стол, Пятько занялся трубкой. Найдя файл видеозаписи, он развернул экран к себе, выключил звук, чтобы тот не мешал охранникам сохранять внимание, и включил воспроизведение.
— Ах, хороша стерва… — Поиграв клавишами, он уничтожил файл и бросил трубку на стол. — Нет, вы скажите, что мне теперь с вами делать?
— Ждете совета мужчины или консультанта по корпоративным отношениям?
— Ну, что мне может сказать так называемый мужчина, я могу предполагать… Тут нужен скорее совет профессионала. Совет конфликтолога.
— Тогда вот вам первый совет: загляните под свое кресло.
Пятько сполз со стола, подошел к креслу, не отрывая взгляда от Куртеева, и заглянул под сиденье.
— И что?
— Там ничего нет?
Пятько разогнулся и красным от усталости взглядом уставился на Тихона.
— Тогда посмотрите под стол.
Пятько подумал и нехотя, чуть согнувшись, заглянул под столешницу.
— И там ничего?
— Вы начинаете меня раздражать.
— Значит, я на верном пути. Если нет под столом и креслом, значит, оно там, куда я его положил: в правом кармане вашего пиджака.
Пятько сунул руку в карман и через мгновение, поиграв желваками, вынул.
— Убью же.
— И совершите глупость. Потому что у меня как у консультанта для вас еще много советов.
— Может, тряхнуть его хорошо? — предложил один из охранников.
Пожевав губами, Пятько сел напротив Куртеева.
— А что предложит мужчина?
— То же, что и тремя минутами ранее. Ответь, где Вика, и я уйду. Если, конечно, ты не прячешь ее здесь.
Пятько шумно выдохнул воздух через сжатые губы. Это должно было означать, по всей видимости, что он потерял все силы при разговоре с дураком. Поднявшись и найдя в ящике стола сигареты, он закурил и предложил Куртееву. Тот принял сигарету и любезно согласился прикурить от знакомой «Зиппо».
— Куртеев, вы, я вижу, хороший человек. В вас есть что-то от меня молодого. Очень молодого. Вы самонадеянны, глупы и справедливы. То есть в вас полный комплект перспективного покойника. Где-то в начале девяностых эти качества позволяли людям входить в состав правительства и открывать на Арбате кооперативные кафе. Но сейчас, в начале третьего тысячелетия, самонадеянные и справедливые дураки обречены на вымирание. Их выгнали из правительства, кафе сожгли, протестующих посадили. Как вы стали конфликтологом, расскажите?
— Я думал, вы хотели уйти домой.
— Благодаря вам мне через два часа все равно идти на работу. Расскажите, я хочу понять, во что верят люди, которые приходят в чужой офис, предъявляют запись на мобильном телефоне и начинают шантажировать? Вы специалист по корпоративным отношениям, так расскажите — быть может, я приму вас к себе!
Тихон шевельнулся, освобождаясь от цепких рук.
— Объясняю.
Пятько с показным вниманием раздавил в пепельнице окурок и кивнул.
— Олег Иосифович, идти к вам с записью вашего секса с сотрудницей было бы действительно глупостью. Тем более что запись я сделал случайно, уже почти входя к вам. Как конфликтолог могу сказать, что если вы подобным образом реагируете на каждое невыполненное задание, то очень скоро вам перестанут докладывать даже по телефону. Но это все ерунда… Ерунда по сравнению с тем, что я — только первая ласточка. Меня убеждали, просили не ходить к вам в одиночку. Этот страшный человек… его блестящая голова вселяет ужас в каждого, к кому он приходит…
— Какая голова? — живо поинтересовался продюсер. — Чья?
— Он страшный человек. Я не понимаю, как мне удалось убедить его. Но я сумел. Я сказал: «Хватит, хватит крови. Мы не можем убивать всех, с кем встречаемся». Поймите, Олег Иосифович, мой приход к вам — жест доброй воли, просьба понимания, адекватной реакции. За розыск этой девушки проплачено столько, что эта сумма может стать бюджетом Туркмении на восьмой год. Вы знаете Истасова?
— Вы уже спрашивали. Его нет в моей записной книжке.
— Его больше нет ни в чьей записной книжке. А этот Рома? Бедный мальчик… Не мне вам рассказывать, что зверей в кино играют почему-то именно те, чья голова лишена растительности. Я не знаю, отчего так случается. Возможно, потому, что их волосы растут внутрь и это озлобляет их. Сухоруков, Куценко, садист в «Бандитском Петербурге», не знаю его фамилии, Ленин, простите, — вот вам пример из жизни… Я просил: «Не трогайте мальчика». Они меня послушали?
— Вы меня пугаете?
— Предостерегаю. Вот вы говорите, что я, глупец, пришел к вам с мобильным телефоном. А вместе с тем старик со своими людьми только и занимается сейчас тем, что ждет. Через некоторое время он сюда явится, и я посоветовал бы вам быть посговорчивее. Вы не скажете мне, где Вика, но этот человек заставит вас быть откровенным. — Куртеев дослушал свою последнюю фразу, казалось, все еще звучащую в кабинете, и облизнул сухие губы. — Он будет обволакивать вас научными терминами, пытаться выглядеть образованным человеком, а когда ему это надоест, он вобьет вам гвоздь в ухо. Несчастный Рома… если это был, конечно, он. Просто старик зашел в головной офис «Макарены» и спросил у первого встречного: «Мил-человек, кто здесь Рома?», и мальчик имел глупость ответить: «Я». Кто-нибудь поручится за то, что Рома в «Макарене» один? Ты спрашиваешь, что со мной делать? Я отвечаю: убей. Без Вики я все равно не уйду, а вас прикончит лысый.
Пятько занервничал. Он ставил девяносто пять против пяти за то, что слова Куртеева — бред сивой кобылы, но именно эти пять процентов и тревожили. Лысый, Рома, Ленин…
— Послушайте, Куртеев… Я вам вот что скажу. В последний раз, когда я слышал фамилию Золкина, она упоминалась в сочетании с… — Пятько находился почти в истерике. Ему нужно было сказать хоть что-то этому человеку. Он устал от него, тот разлохматил все его нервы, и этому не было конца. Олег Иосифович не имел ни малейшего представления, где находится Вика Золкина. Но ему нужно было дать этому сумасшедшему хоть что-то, чтобы тот ослабил узел, сдавивший горло продюсера, и убрался вон. Вон, вон!.. — И он сказал первое, что пришло в голову: — В сочетании с домом на улице Грина.
Почему он назвал именно улицу Грина — Пятько не мог дать себе отчета. Скорее всего, он хотел, чтобы прямо сейчас Куртеев убрался куда-нибудь подальше.
— У дома, вероятно, имеется адрес?
— А вот этого я не знаю, — закурив вторую сигарету сразу после первой, Пятько глубоко затянулся. — Поймите, мальчик… Бизнес — жестокая штука… Они развеют мой пепел над Кузнецким мостом, если я вам расскажу все. Но я клянусь вам, что не знаю, где ваша девушка.
— Кто — «они»? И что за дом на улице Грина?
— На первый вопрос я бы вам не ответил, даже если бы вы резали меня на ремни. Ответ на второй вопрос: улица Грина. Так я услышал в телефонном разговоре. Номера дома, понятно, не знаю.
— В телефонном разговоре с кем вы это услышали?
— Смотри ответ на первый вопрос.
— В курсе, сколько прокурор просит за похищение человека?
— Я никого не похищал! Я старый человек, молодой человек! Я всего лишь исполняю то, что от меня требуют. Мир сильно изменился с тех пор, как вы впервые пописали в горшок! Я и ему скажу: «Гражданин прокурор, я старый человек, я винт системы. Мне сказали: вот тебе деньги, отдай их Лукашову. Я отдал».
— Получив за это некоторую сумму.
— Боже ж ты мой! А кто сейчас передает деньги бесплатно?! Кто, скажите, не зарабатывает?
— И не похищает финансистов?
— Вы совершенно напрасно упрекаете меня в похищении! — искренне закричал Пятько и зашелся в ужасе от того, что следом вылетело из его уст. Он никогда и ни с кем не говорил о Виктории Золкиной, но, назвав улицу, теперь, чтобы не выглядеть дебилом, нужно было наворачивать что-то еще. Куртеев вышел из угла, но остановился. А нужно было, чтобы он побежал на улицу Грина, туда, где заканчивается Москва и начинается Подмосковье. Он говорил и всеми силами старался не выдавать ужаса, какой испытывал. — Меня спросили: «Не мешает ли тебе кто в „Регионе“?» Я ответил: «Вика Золкина маленько мешает. Чуть-чуть». И вдруг я узнаю, что ее похитили! Как, по-вашему, я мог быть замешанным в похищении? Если вас спросит Лукашов: «Господин Куртеев, кто вам мешает работать?» — и вы ответите: «Мне начальник отдела кадров маленько мешает работать, личные дела сотрудников не дает в руки», а назавтра узнаете, что старуху пришили, как по-вашему, вы участвовали в ее убийстве?!
— Разбить бы тебе табло, скотина, — в сердцах выдохнул Тихон. — Впрочем, я еще успею это сделать.
Стряхнув с себя обмякшие руки охранников, он поднялся и одернул пиджак.
— Улица Грина, говоришь? И дома не помнишь, скотина?
— Не оскорбляйте меня, я этого не заслужил.
Толкнув одного из охранников в плечо, Куртеев дошел до двери и обернулся.
