Галина Лифшиц - До свадьбы доживет
Проснулась от звонка. На столике у кровати трезвонил телефон.
– Я вас случайно не разбудила? – услышала Тина приветливый голос хозяйки.
– Я и правда спала, – удивленно проговорила Тина, – Тут такой воздух. После Москвы наверное слишком много кислорода.
– Я тут тоже всегда сплю и сплю. Но пора вставать: через полчаса ужин. Я за вами зайду.
Тина поблагодарила, быстро прыгнула под душ, потом пять минут поплавала в прохладной воде бассейна, причесалась, оделась, чувствуя подъем сил.
– Надо худеть, – сказала она себе, поворачиваясь перед большим зеркалом.
При этом она осталась вполне довольна собственным отражением: светлые волосы и короткое каре действительно шли ей, придавая облику романтическую нежность.
Тихий ужин закончился обсуждением их завтрашнего распорядка.
– Михаил Степанович никогда не берет меня на аукционы. Говорит, я помешаю сосредоточиться, – с легким упреком заявила хозяйка, когда они уже прощались, – Так что желаю вам сейчас удачного дня завтра. Увидимся опять на ужине.
– Да, до завтра, – попрощалась Тина.
– Подождите минуточку, один вопрос, – задержала ее Елена Прекрасная, – Скажите, в чем вы собираетесь ехать на аукцион?
– Вот в том самом платье. И в этих туфлях, – с недоумением в голосе произнесла Тина.
– Но это же никуда не годится! – воскликнула хозяйка, – Простите, но… Там же солидная публика. Надо купить что-то статусное. Давайте с утра поедем в прекрасный магазин, я расходы возьму на себя. Купим вам костюм, туфли, такие, чтобы было видно, насколько они достойны…
Тина была ошеломлена.
– Достойны, простите, чего? – спросила она удивленно.
– Ну… Достойны того, чтобы их надеть на подобное мероприятие, – нашла ответ хозяйка.
Тина помедлила несколько секунд и твердо ответила:
– Я поеду в этом платье. И в этих туфлях.
Елена покраснела и промолчала.
Михаил Степанович протянул Тине руку и произнес с улыбкой:
– До завтра. Спокойной ночи.
Вернувшись к себе, Тина вышла на балкон и долго любовалась озером, с наслаждением дыша альпийским воздухом. Она опять ощутила прилив тоски. Стоять бы сейчас рядом с Юрой, обнявшись, любоваться всем этим, молча, без слов, понимая и чувствуя друг друга. Она заплакала, зная, что никто не услышит ее всхлипываний, никто не поможет. Никому она на всем белом свете не нужна. Кроме Лушки, конечно. И кроме Клавы. Нет, ничего. Жить можно. Две живые души, которые без тебя не могут, это много, очень много. Нельзя распускаться.
Она снова пошла в свой маленький бассейн и долго неспешно плавала. Вылезать из воды не хотелось, но завтра ее ждал серьезный рабочий день. Она укуталась в теплый мягкий халат, приготовленный для нее в ванной, улеглась на кровать под перинку и мгновенно уснула.
– Давайте не будем с вами ни переговариваться, ни переглядываться, – предложила Тина Михаилу Степановичу, когда они отправились на аукцион. Наши лица не должны выражать заинтересованность. И наши жесты тоже. Лучше выглядеть скучающими и равнодушными. И дать торгам разгореться без нашего участия. Мы скажем последнее слово. В заключение. Это чтобы не взвинчивать цену. Иногда из-за азарта люди сильно переплачивают.
Коллекционер смотрел на нее с интересом.
Тина научила его некоторым незаметным знакам, которые они смогут друг другу подавать во время торгов.
– Например, если я считаю, что вещь не стоит особого внимания или больших в нее вложений, я сожму левую кисть в кулак. Вот так. А если уверена, что вещь достойная – вы увидите мой сжатый правый кулак. Как бы ненароком. Скрещенные пальцы – указательный и средний, на левой руке – будут означать: подождите. На правой – в бой!
– Здорово! – оценил Михаил Степанович, – Мы с Владимиром так не делали. Он просто говорил мне да или нет. И если да, тут уж торги шли до победного.
– И у нас будет до победного, – заверила Тина, – но зачем переплачивать? Азарт может проявляться и в том, чтобы не дать взвинтить цену, понимаете?
– Ну что ж! Попробуем! – согласился хозяин.
Первую картину они взяли почти без торгов. Милая живопись неизвестного художника начала XIX века. Вполне профессиональная. Романтичный пейзаж с волнующимися от сильного ветра деревами, сгущающимися тучами и одиноким пастушком со свирелью. Не шедевр, но рука мастера явственно ощущалась. Ну, для пополнения коллекции сойдет, если не задорого покупать. И перепродать потом можно будет с выгодой, опять же – если не переплатить при покупке. Тина скрестила пальцы на правой руке в самый последний момент. И все у них получилось. Это была такая проба пера в начале их совместной деятельности.
Во вторую картину Тина влюбилась с первого взгляда. Рейсдаль! И какой! Пейзаж с мельницей. Тина крепко сжала правый кулак. А потом еще незаметно показала большой палец, как знак того, что она в восторге от полотна.
– И все-таки – терпение, – подала она знак своему боссу.
Она почувствовала, как тот напрягся. Занервничал. Испугался, что уйдет произведение. А самое главное было – спокойствие и выражение скуки на лице. Они старательно скучали, пока шел торг. И в последний момент назвали цену, с которой никто не стал конкурировать.
– Йес! – шепнула Тина, – Наша взяла! Мы победили!
Когда они усаживались в машину, чтобы ехать домой, радость от удачной охоты прорвалась, и они захохотали:
– Ну, мастерица! Просто слов не нахожу. Я ж собирался в два раза больше за Рейсдаля давать. Приготовился.
– Не, так не интересно. Скучно. И в чем смысл? Надо же брать, зная, что в случае чего продашь гораздо дороже. А картина хороша! Просто раму хочется целовать, как хороша.
– И мне хочется, – радостно подтвердил Михаил Степанович, – Я вот Владимиром очень доволен, он настоящую вещь чует за версту. У него нюх, как у пса охотничьего. Глянет, скажет, берем – и все. Торгуемся до победного. А с вами еще и ценовая стратегия заводит. Такой азарт охватывает. Я аж дрожал.
– Я чувствовала, – сияла Тина, – и сама дрожала. Но это же игра. Тут нужна стратегия и тактика. И умение выжидать. Как на охоте.
– Нервная история. Но мне понравилось. Сильно. Вы – сильный противник, если что, – задумчиво проговорил Михаил Степанович.
– Я только в профессии сильна. Тут в меня словно другой человек вселяется. Все умею: и видеть стоящее, и торговаться, и хватать, и держать. Мне бы в жизни такому научиться, – пожаловалась Тина.
– И в жизни умеешь, – хмыкнул ее собеседник, переходя на «ты», – Вон как вчера Елену мою Прекрасную отшила. «Я поеду в этом платье». И точка. Это сильно, между прочим. Никто еще не отказывался за наш счет одежду себе прикупить.
– Я сюда по делу приехала, а не одеваться на чужие деньги. А расфуфыриваться, кстати, в нашем деле ни к чему. Надо быть непонятным человеком, закрытой книгой. А напялишь на себя брендовые шмотки – и все. Спрос с тебя другой. За тщеславие люди дорого расплачиваются.
– Вот! Именно! И кто тут слабый? – расхохотался олигарх.
И снова, как в первый вечер, ужинали они втроем за огромным столом. За стеклянными стенами пентхауса светилось в декабрьской темноте озеро.
– Как будто на корабле плывем, – сказала Тина, – Далеко-далеко.
– За это и полюбил данное жилище, с первого взгляда, тоже подумал: дом-корабль. Тем более по озеру всякие трамвайчики плавают: вон, видите, светится весь огоньками? Мы плывем, они плывут. Бесшумно. Спокойно, – с довольным видом проговорил Михаил Степанович.
Ничего не значащий разговор тянулся неторопливо. Никаких личных вопросов, только впечатления о погоде, искусстве повара, планах на Новый год.
– Я до Нового года здесь останусь, – сообщила Елена с сожалением, – буду сына ждать, он обещал на Рождество, их, местное, которое двадцать четвертого декабря начинается, прилететь в гости. А муж улетит с вами, а потом вернется к тридцать первому, да, Миша?
– Куда же я денусь, вернусь в лоно семьи. Новый год – семейный праздник, – подтвердил Миша, – А вы, Тина, где будете?
– В Москве, конечно. Наверное, с дочкой.
– У вас, на Кудринской? – последовал вопрос.
Тина прямо поразилась, что большой человек, оказывается, знает домашний адрес своего маленького человека-специалиста. Ну, то есть, понятное дело: адрес ему передал Владимир, чтобы шофер за ней заехал сегодня. Но запоминать улицу, на которой проживает эпизодическое лицо, – это странно.
– На Кудринской, – кратко ответила она.
– Вы удивились, что я ваш адрес запомнил, – смеясь, заговорил Михаил Степанович, – А я удивился тому, насколько наш мир тесен, услышав, где вы живете.
– У вас что-то связано с моим домом? – догадалась Тина.
– Целая веха жизни! – весело подтвердил олигарх. Он глянул на жену, лицо которой вновь стало каменно-напряженным, – Рассказать, Лен? Хочешь послушать?
– Про что? – сдержанно спросила она.
– Про Кудринскую. Ты не знаешь. Я не рассказывал. Забыл, казалось, навсегда. Но навсегда ничего не забывается. Жизнь напоминает. Зачем – не знаю. Но наверное зачем-то ей это надо.
