Луис Карлос Монталван - Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса
Однако наша связь была покрепче, чем у Эндрю и Блу. Эти двое со скрипом пытались прийти к пониманию. Эндрю был забавный, но очень тихий, флегматичный парень из захолустья штата Миннесота, никогда никого не затруднял, не обременял. Смотрел на диске сериал «Герои Хогана» или «Южный Парк» на сон грядущий и почти все остальное время проводил в четырех стенах. Мне нужен был энергичный пес, которому нравится выбираться из дома и расширять границы своего мира. Эндрю же нужен был спокойный партнер. А еще ему требовалась терпеливая собака, потому что парню недавно ампутировали обе ноги и сделали протезы, и Эндрю еще не научился с ними обращаться как надо.
Блу был из другого теста. В помете Вторника он был вожаком, и ему нравилось быть главным. Если бы хозяин был целеустремленный, энергичный и сильный, Блу был бы для него в самый раз, но флегматичному, неуклюжему Эндрю такой пес не подходил. Несколько раз я видел, как Блу чуть не повалил парня, натягивая поводок, да и команды он выполнял с ленцой. Но Эндрю держался за Блу, даже когда стало очевидно, что ветеран выходит из себя, пытаясь призвать к порядку своевольного пса. Тем не менее несколько дней Лу позволяла этим отношениям развиваться.
Однажды Лу сказала мне:
— Я теряю терпение.
Но это просто обычное брюзжание уроженки Нью-Йорка. У Лу Пикар и терпение, и сердце больше, чем у всех, кого я знаю. В конце концов именно терпение необходимо, чтобы выдрессировать собаку. Терпение — чтобы помочь напуганным искалеченным людям пройти курс занятий, который изменит их жизнь. Только представьте инвалидов, которые входили в эти двери и в отчаянии искали лучшей жизни, но едва в силах были держать поводок. Она помогла им. Подумайте о матерях, которые годами засыпали со слезами на глазах и молились о чуде, которое поможет их больным детям. Лу облегчила эту боль.
Подумайте о таких, как я. Я все поставил на Вторника. Если бы ничего не вышло, вряд ли я смог бы вернуться к прежней одинокой жизни. Я столько надежд связывал с моим будущим псом-компаньоном, что если б вернулся в Бруклин без собаки, это привело бы меня к краху. В лучшем случае я, наверное, стал бы сломленным ветераном, чего так боялся мой отец. В худшем — бездомным или просто умер бы. Лу поняла это, когда выбрала меня для участия в программе. Она знала, что это мой шанс. Она всех нас понимала, вот почему постоянно спрашивала Эндрю:
— Тебе точно подходит этот пес?
— Да, мэм.
Порой мне казалось, что Лу на него давит. Порой я думал, что она зря все время повторяет:
— Тебе подходит эта собака? Ты уверен?
— Я уверен, — раз за разом отвечал Эндрю.
Он не любил вызывать переполох. Не любил привлекать внимание. Думаю, он просто хотел, чтобы Лу оставила его в покое.
К началу второй недели мы взяли собак в кино. Это была награда, но одновременно и непростая задача.
Два часа в темном тесном помещении. Перед нашим уходом Лу отвела Эндрю в сторону.
— Я хочу, чтобы ты взял Джеки вместо Блу.
— Нет, Лу. Все нормально, правда.
— Это кино, Эндрю. Это не обязанность.
Он поколебался.
— Ну ладно.
Когда после сеанса зажегся свет, у них уже была любовь. Целую неделю Эндрю и Блу рвали друг у друга поводок, пытаясь выяснить, кто главный. Два часа — и Эндрю с Джеки уже обнимаются, трутся носами, как влюбленные подростки.
— Пощупай ее уши, Луис, — сказал он мечтательным голосом. — Они такие мягкие!
С Блу Эндрю никогда так себя не вел (хотя, должен признать, он прав: уши у Джеки и в самом деле удивительно мягкие). Думается, такое у парня вообще было впервые в жизни. Уверен, они с Джеки весь сеанс целовались. В переносном смысле, конечно.
Лу знала, что отношения Эндрю и Блу ненормальные, но организация «Щенки за решеткой», спонсор ветеранской программы, ограничила выбор собак. Лу терпеливо ждала, надеясь на лучшее, но в конце концов наплевала на ограничение и выбрала другое животное. Она рискнула финансированием, а возможно, и самой программой, чтобы дать Эндрю собаку, которая ему была нужна.
— Я не могу пообещать тебе «Феррари» и дать «Фольксваген». Я так не работаю, — сказала она мне позже.
Это типичный неромантический образ Лу. Но следующую фразу я запомнил.
— Если я пообещала, что сделаю твою жизнь лучше, то в лепешку разобьюсь, чтобы сдержать слово. И никак иначе.
Вскоре после замены мы ехали в фургончике СКВП на занятие на открытом воздухе, и тут что-то встрепало мне волосы. Я обернулся и увидел, что Эндрю, которому протезы натирали, отогнул протез и чешет под искусственным коленом.
— Убери ногу от моего лица, парень! — сказал я, отпихивая искусственную стопу.
Он посмотрел на меня и улыбнулся. Не моту сказать, что он выглянул из своей скорлупы: Эндрю по природе был тихий. Но после этого случая металлическая нога могла в самый неожиданный момент оказаться в опасной близости от твоего лица.
Насмотревшись, как Эндрю борется с Блу, я стал ценить Вторника еще больше. Я понял, что даже в СКВП нельзя построить отношения с неподходящей собакой. И заметьте: собака не плохая — просто неподходящая для этого человека. Эндрю не был вожаком по природе, поэтому ему нужен был пес, который станет успокаивать парня, когда тот будет рубиться в видеоигры, а не соревноваться с ним за право контроля. После этого я, наверное, раз десять обнял Вторника, думая, как же мне повезло: мне досталась собака, которую я могу любить.
Это не значит, что у нас все было гладко. В конце концов я ненамеренно выбрал сложную натуру: умную собаку, дурашку, которая, посидев между последним рядом кресел и задней стеной кинозала, поняла, что в этом проходе слишком тесно и я не смогу туда пролезть и вытащить хитреца. И что же пес? Стал носиться взад-вперед позади сидений, пока я пытался его поймать, и отказывался выходить. Вот он остановился, нашел что-то съедобное (боюсь даже представить, что именно), но тут же сорвался с места, как только мои пальцы дотянулись до ошейника. Наконец мы поставили людей по краям ряда, и все вчетвером перегнулись через кресла, протянув руки, чтобы схватить пса. Вторник устал от этой игры только через несколько минут. И вот он легкой рысцой выбежал из прохода с беззаботным видом и широченной улыбкой, будто за всю неделю ему не было так весело.
Наверное, на такое поведение можно закрыть глаза в СКВП (хотя Лу со мной обязательно начала бы спорить), но окончание занятий все близилось, и меня все больше беспокоили недостаток внимания Вторника и его шалости, какими бы безобидными они ни казались. Мое отчаяние достигло пика во время поездки в деловой центр Доббз Ферри. Фотограф местной газеты хотел запечатлеть первый выпуск травмированных ветеранов, получивших собак-компаньонов, поэтому мы вчетвером прогуливались перед витринами Доббз Ферри с нашими псами. Остальные воспитанники СКВП, как и положено, шагали спокойно, а Вторник… ну, Вторник есть Вторник. Он выпендривался, скакал вокруг и больше внимания уделял другим собакам и фотографу, чем мне.
Одна из дрессировщиц, видимо, устыдившись поведения моего пса, начала грубым лающим голосом предлагать мне решения. Но я поставил себе цель разобраться с ситуацией по-своему. У меня был целый арсенал мотивационных уловок, от резкой команды до повторения «рядом, рядом», пока Вторник не сосредоточится на мне, но дрессировщица (которая уже не работает в СКВП) была как настоящий сержант-инструктор по строевой подготовке — она настаивала, чтобы я посильнее дернул поводок и таким образом вернул себе внимание пса. Чего-чего, а уж инструкторов по строевой мне хватило по горло, да и Вторнику тоже. Мне совершенно не хотелось удушить собаку, но Вторник отказывался вести себя нормально, а дрессировщица наседала на меня, фотограф ждал — и мой пульс начал ускоряться, я почувствовал знакомую тревогу ПТСР, вползающего в мой разум.
Поэтому я взял перерыв. Встал на одно колено прямо посреди тротуара в центре Доббз Ферри, положил руку Вторнику на загривок и прижался лбом к его лбу. Подождал, пока он не прекратил глазеть по сторонам, а потом начал говорить тихим, спокойным голосом. Не знаю, что именно я ему сказал, но что-то насчет того, что он — мой пес, я — его человек и мы — команда. Я не собираюсь причинять ему боль, но он должен меня слушаться. И тогда я буду любить пса до конца его жизни.
Через несколько секунд я понял, что Вторник слушает. Он пристально смотрел мне в глаза, и на него снизошло небывалое спокойствие. Возможно, та часть его, которая хотела любви, наконец раскрылась. Возможно, он все-таки понял, что у нас с ним что-то новое, непохожее на его предыдущие отношения. Пес прошел через однообразный механический труд, через муштру, его передавали от одного временного хозяина другому, и ретривер каждый раз оказывался в одном и том же состоянии — в одиночестве. Он не знал, что все это время его готовили для меня, но по крайней мере в тот момент понял, что нужен мне. Возможно, и я сердцем и разумом ощутил, что это обоюдная зависимость: я ведь тоже нужен был псу. Наверняка я знал только одно: когда я поднял глаза, все вокруг пялились на нас. Дрессировщики, собаки, ветераны — все. Даже фотограф опустил камеру. Лу Пикар потом сказала мне, что мы застыли на добрых пять минут, хотя я мог бы поклясться, что и полминуты не прошло.
