Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи
Мария оставалась в течение нескольких мгновений недвижимой, рассеянно взирая на беспорядок в кухне. Потом начала не спеша расставлять все по местам. Едва она приступила к этому, ее позвали.
— Мария! — То был голос Рамуша, звучавший очень весело. — Ты смотри-ка, — сказал он, когда она вошла. — У тебя, оказывается, есть лакомое блюдо, и ты хотела позволить нам уйти и не дать его попробовать.
— Не шути так, дружок, — прервала его Мария, — не будь таким жестоким.
— Кстати, я тоже люблю это блюдо, — сказал Паулу.
Покраснев от смущения, смотря поверх очков, он говорил серьезно, стремясь отвести всякое предположение, что он иронизирует. Желание утешить Марию было, однако, столь явным, что данная им высокая оценка соленых сардин никого не убедила.
— Давай рассказывай, — настаивал Рамуш, — перечисли все, что у тебя есть в доме.
— Одиннадцать маленьких соленых сардинок и четверть буханки хлеба. Ничего больше.
— Не думал, что мы так обедняли, — пробормотал смущенно Антониу. — Нет ли еще хотя бы доброго куска трески?
— Доброго куска?! — повторила Мария раздраженным тоном. — Ты же съел его вчера, и он тебе не показался слишком большим.
— Что еще у вас есть? — спросил Рамуш.
— Больше ничего, — повторила Мария. — Вернее сказать, есть какие-то остатки, о которых не стоит упоминать…
— Говори же все, говори! Или ты хочешь припрятать то, что получше?
— Пожалуйста, я тебе перечислю, — ответила Мария с легкой, беглой улыбкой. — У меня есть пара луковиц, кулек кукурузной муки и чуть-чуть растительного масла.
— Так ведь всего несколько дней назад мы купили пол-литра, — мрачно заметил Антониу.
Он был явно смущен выставленной напоказ убогостью в их доме.
— А соли у тебя нет? — спросил Рамуш, не обращая внимания на слова Антониу.
— Да, соль есть.
— Из всего этого получится банкет! Настоящий банкет! — расхохотался Рамуш.
— Научи меня, как это сделать, я не знаю. — И губы Марии задрожали.
— Договорились! Пойдем.
И он повел ее на кухню, где они стали шушукаться.
Странное дело! Тут были трое товарищей, они видели, что хозяева стеснены в средствах, и никто не предложил им свою помощь. Не менее странным было и то, что хозяева даже не удивились, когда им не предложили помочь. А дело было в том, что, хотя эти люди имели в кармане более чем достаточно денег для того, чтобы накормить всех, хотя у некоторых из них имелись при себе даже сравнительно крупные суммы, ни у кого не было ни тостана, который он мог бы назвать своим.
Рамуш и Мария вернулись немного погодя, очень оживленные. Мария порылась среди папок с бумагами и быстро спрятала что-то под передник. Теперь она улыбалась, и было такое впечатление, что она собирается вытворить что-то забавное.
Важ взялся за карандаш и повернулся к ней, прежде чем заговорить.
— Вопрос исчерпан, — сказал он спокойно. — Ты не оставишь нас ненадолго, чтобы мы продолжили работу?
4
На кухне Мария с головой ушла в приготовления. Вырезает причудливые кружева из разноцветной бумаги. Из двух алых листов делает салфетки по полметра длиной. Приготовляет из белой бумаги пять квадратов, по краям которых тщательно вырезает узоры. Отрывает пару досок от ящика из-под мыла, моет их и ставит просушить. На тарелку кладет полную горсть хвойных игл. И делает все это, тихонько напевая и поглядывая время от времени на стоящую на огне кастрюлю. Каждый раз, когда она поднимает крышку, клубы пара поднимаются к потолку и по дому разносится приятный запах соленой рыбы.
Когда Мария еще раз взглянула на сардинки, появился Рамуш. Он провел рукою по спине Марии, оперся подбородком на ее плечо и тоже склонился над кастрюлей.
— Ну как?
Было видно, однако, что сардины мало интересуют Рамуша.
Лицо его так близко, что ресницы касаются лица Марии каждый раз, когда он моргает. С горящими ушами, Мария не возражает, не отстраняется. Она ожидает, что будет так, как было в поезде в тот день, когда она с ним познакомилась, — рука товарища отпустит ее плечо, он возьмет ее за затылок и медленно повернет к себе ее голову. Ожидает снова увидеть соблазняющее, энергичное выражение его лица. Знает, что на этот раз не отодвинется от него и не вырвется резким движением.
— Ну как? — снова спросил Рамуш. — Готово?
— Почти, — полушепотом ответила Мария.
Рука Рамуша отпускает ее плечо. Сердце Марии часто бьется. «Сейчас? Сейчас?» Но нет. Рамуш оставляет ее с таким безразличием и уверенностью, как если бы он сказал воображаемой публике: «Вы дураки, что делаете поспешные выводы. Что особенного в том, что я положил руку на плечо подруги, чтобы заглянуть в кастрюлю?» И он подходит к столу посмотреть на доски, хвойные иглы, на узоры из бумаги.
— Ну что же, приступим?
Важ просматривает свои бумаги, в то время как Паулу и Антониу как будто чувствуют, что происходит на кухне. Антониу не выдерживает и идет посмотреть, что там, на кухне.
Мария услышала, однако, его шаги. Уперевшись в дверь, она просовывает нос через щель и не разрешает ему войти:
— Уходи, дружок. Мы сейчас подадим все, что приготовили для банкета.
— Ну так я тоже помогу! — говорит Антониу, лукаво улыбаясь.
— Нет, — упорствует Мария с неумолимым видом. — Нечего тебе здесь делать. Уходи, уходи, завтрак скоро будет готов.
— Ну дай же мне войти.
И так как Мария по-прежнему не соглашается впустить его, Антониу пытается открыть дверь силой.
С неожиданной энергией Мария захлопывает дверь, запирает ее на задвижку и смеется.
— Подожди, дружок, подожди, ожидание возбуждает аппетит.
Антониу еще раз толкает дверь, но не настаивает. Он возвращается в комнату и начинает с преувеличенным вниманием читать страницу текста, напечатанного на машинке.
5
Получилось замечательно. Первой вошла Мария, неся на досках, превращенных в подносы и ярко украшенных шелковой бумагой, пять искусно расставленных тарелок. Позади Марии шествовал Рамуш, обернувший голову большим полотенцем так, что он стал похож на шеф-повара. На вытянутой кверху руке он нес поднос с еще более яркими украшениями. Посреди него стояла единственная тарелка, ощетинившаяся столькими иглами, что ее можно было принять за дикобраза.
Взгляд Марии встретился со взглядом Антониу, который неторопливо поднял глаза от бумаг. Какой взгляд, святый боже! Сейчас это не был обычный веселый и лукавый взор живых глаз, окруженных морщинами, а грустный и обиженный, какого она никогда у него не видала.
На столе освободили место. Мария и Рамуш поставили подносы. Паулу смеялся своим детским смехом. Важ поддержал его, но не очень горячо. Антониу взглянул на тарелки.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Кукурузная каша и вареные сардины с натыканными иглами.
Завтрак прошел весело, несмотря на скудость угощения.
Рамуш снова осведомился о «женихе» Марии, и Антониу сообщил некоторые новости о нем и о женщине, продавшей им морковь. Женщина приходила снова, по-прежнему закутанная в шаль, сверкая темными живыми глазами. Быстро развернув шаль, она показала на этот раз огромного рыжего кролика и запросила за него тоже смехотворно низкую цену. Обрадовавшись, Мария собралась показать кролика Антониу, но женщина с большой неохотой позволила унести его в дом.
— Слишком дешево, — сказал Антониу. — Странная вообще эта женщина. Не покупай.
Бродяга тоже как-то зашел, выставляя напоказ крепкое тело, проглядывавшее через прорехи в одежде. Молча он предложил Марии отличный апельсин. Антониу тоже подошел к двери, но бродяга, делая вид, что не замечает его, продолжал упорно разглядывать Марию, как бы оценивая ее.
— Где вы это раздобыли? — спросила Мария.
Указав на видневшиеся вдали поля, бродяга сделал широкий шутливый жест:
— В своих владениях, сеньора.
И ушел с важным видом.
Антониу решил тогда как следует разузнать о женщине и о бродяге и с этой целью обратился к кровельщику, который привел его сюда, когда подыскивалась квартира. Тот встретил его радушно и повел поговорить в подвал; там он с негодованием рассказал, что эта женщина имеет дурную привычку воровать. У нее самой нет и кочана капусты.
— Я так и думал, — сказал Антониу, — поэтому отнесся с подозрением к низкой цене моркови.
Кровельщик ухмыльнулся.
— Отнесся с подозрением, а все-таки съел ее! — И он сказал это с таким упреком, будто морковь была украдена у него самого, не вырастившего ни единой морковки.
О бродяге он рассказал длинную историю. Тот иногда появлялся здесь и оставался некоторое время. Его прозвали Элваш, так как он говорил, что родом из Элваша, однако настоящее его имя было Дамиан. Он сидел в тюрьме, никто не знал за что, одни подозревали — за кражу, другие — за убийство. Его пытались расспрашивать, но ничего толком не добились. Элваш покупал газеты, прочитывал и пересказывал отдельные сообщения неграмотным крестьянам. Он писал им письма и делал для них кое-какие денежные расчеты. За эти мелкие услуги один давал ему из милосердия тарелку супа, другой — кусок хлеба, третий разрешал переночевать на сеновале. Элваш принимал эти подношения не как милостыню, а как заслуженную плату за труд. Хотя он и был оборванцем, не имеющим ни кола ни двора, все же внушал известное почтение.
